Без гнева и пристрастия

Он, обеспечивая равновесие, страхуя ладонью, глядел на нее – снизу вверх. Рассмотрел:

– Вы похожи на мечту моего детства – Дину Дурбин.

Она одарила его улыбкой (зубы были, правда, плоховаты); ловко спрыгнула и с гордостью ответила:

– Мне все об этом говорят.

Она и впрямь была похожа на Дину Дурбин. Но, скорее, не на саму актрису, а на ее скульптурное изображение, которое, как и положено произведению монументального искусства, было в полтора раза больше оригинала. Став рядом с ним (они были одного роста), новоявленная Дина Дурбин понюхала свой представительный букет, кокетливо несколько раз моргнула широко распахнутыми бледно-голубыми глазами и снова улыбнулась.

– Ну и как вам после трехлетнего перерыва наша Москва? – дежурно спросил он.

– Она всегда страшная. Я боюсь этот город. – В речи мраморной Дины вдруг прорезался акцент. Не английский – чухонский.

– Я вам не верю, Эва. Вы ничего не боитесь. – Видимо, это был комплимент.

– Вы ошибаетесь, Альберт. Я очень боюсь мышей, – призналась Эва-Дина и гулко засмеялась. Коротко отсмеявшись, задала быстрый и резкий вопрос: – Когда мы поговорим о деле?

– Уже налюбовалась Первопрестольной? Тогда прогуляемся к университету, – так косвенно он ответил на ее вопрос. Они перешли проезжую часть Воробьевского шоссе и вольно зашагали широкой аллеей без деревьев. Отсюда видны были и смотровая площадка, и боковые в купах зелени дорожки, и площадь перед высотным зданием.

– Почему свидание у нас здесь? – капризно поинтересовалась Эва. – Сюда очень неудобно ехать на городском транспорте.

– Здесь легко просечь вашего спутника, если он попытается приблизиться к нам на нежелательное для меня расстояние.

– Ха-ха-ха! – опять отчетливо засмеялась Эва и, опять резко прервав смех, предложила: – Говорите, Альберт.

– Вы нужны.

– Об этом не надо говорить. Об этом вы сказали в телефонном разговоре. Нужно говорить о том, когда и кому.

– А «кого» – вас не интересует?

– Пока нет.

Он коротко глянул на мило вздернутый нос, пухлые губки, длинные, в меру накрашенные ресницы и монотонно ответил:

– Насчет «когда» и «кому». Сроки определены весьма условно: от двух недель до двух месяцев. Не раньше чем через две недели и не позднее чем через два месяца. При получении вашего согласия вам вручается аванс в размере двадцати тысяч долларов, который не подлежит возвращению даже при отмене или неудаче операции. Это – «когда». А по поводу «кому»… Неужели это для вас так важно?

– Не важно. Но интересно, – разъяснила Эва свою позицию, хотела было захохотать своим железным смехом, но сдержалась, по-девичьи прикрыв пухлый роток ладонью.

– Одним из обязательных пунктов нашего устного договора станет пункт о полном инкогнито заказчика, – твердо сказал Альберт.

– Какое красивое слово – инкогнито! – спохватилась Эва. – Значит, через две недели. Я тогда поеду домой.

– Нет.

– Почему?

– Без объяснений. У вас есть в Москве берлога?

– Я не понимаю.

– Место, где бы вы могли прожить эти две недели в тайне от всех. Конспиративная квартира.

– И в тайне от всех изучать объект? – попыталась догадаться она.

– А зачем вам его изучать? Вам одинаково не жалко каждого из русских. Как вы вслед за немцами нас зовете? Русские свиньи? Какая разница: эта ли свинья, другая…

– Значит, сидеть в своей тюрьме и ждать.

– Да, – согласился Альберт. Добавил только: – И изредка в условленное время звонить мне по телефону.

– Альберт, вы очень немолодой человек, – вдруг сказала она. – И занимаетесь такими делами. Не страшно перед Богом?

Альберт ухмыльнулся невесело и ответил:

– Бога нет. – И сам быстро спросил: – Наш договор вступает силу?

– Да.

Вынув из внутреннего кармана легкой куртки тяжелый конверт, он передал его Эве. Она небрежно швырнула конверт в вязаную сумочку. Помолчали.

– Помимо денег, там два мобильника и два телефонных номера – основной и резервный, – сообщил Альберт. – А теперь познакомьте меня с вашим спутником.

– Это входит в условие нашего договора?

– Вообще-то нет.

– Тогда и я говорю: нет.

– Почему?

– Знаете, как переводится слово «снайпер»? По смыслу так: «стреляющий из укрытия». Он – мое укрытие.

– Не укрытие, – пробормотал он, – а накрытие. Покрытие…

Она поняла, что Альберт сказал непристойное.

– Мы кончили разговор? Тогда я пойду. До свидания.

– Привет спутнику! – крикнул он вслед. Пройдя несколько шагов, Эва остановилась, обернулась, понюхала букет и швырнула его в урну, грубо покрашенную серебрянкой.

Глава 6

В аэропорту Ксению встречали Люба и ее неприспособленный к жизни супруг Глеб, который все-таки обладал одним бытовым достоинством – бойко водил новенькую «фелицию» – свадебный подарок любимых родителей. Почти все время ехали в молчании: разговорить Ксению не было никакой возможности. Через полтора часа они были в дачном поселке, где обитали самые близкие и любимые Ксенией люди – пожилая, чтобы не говорить «старая», чета Смирновых-Болошевых. Молодые супруги, сдав молчаливую девицу с рук на руки, умчались по своим делам в Москву.

…Хорошо было на даче у Смирновых-Болошевых. На широкой скамье, в плетеных ивовых креслах-качалках, на зеленой ухоженной траве в тени вольно растущих кленов и лип. Хорошо вообще. Но не Ксении в частности. Она очень старалась, чтобы слезы не появились на глазах, но потом-таки захлюпала. Отставной милицейский полковник Александр Иванович Смирнов, горестно сострадая, наблюдал за Ксениными манипуляциями с носовым платком. Понаблюдал и попытался взбодрить девочку:

– Ты, естественно, почувствовала себя виноватой до конца жизни и безмерно обязанной Аркадию, Диме и Валерию за то, что они спасли тебя от испанского узилища. Так ведь?