Хождение по катынским мифам

Эта «помощь» в его женитьбе была исключением из правил.

***

Но вернемся к теме. В скором времени германский солдат вторгнется уже в качестве оккупанта в Польшу. Но это случится несколько позже, а пока только что поляки завершили успешные для себя, но жесткие для Советской России переговоры в Риге. Однако «ясновельможным панам» всё время хотелось чего-то большего – аппетит разгорался во время «переговорной еды».

Руководителям Польши казалось, что их страна скоро сделается дирижером не только в Восточной, но и в Центральной Европе. Вообще её внешнеполитический вектор в начале 20-х годов был направлен на создание военно-политического союза в этом регионе под своим руководством.

Лях, эк, куда метнул, – говорили в политических кругах европейских стран.

Замысел этой явной глупости состоял из идеи, как полагали польские «политические стратеги», с одной стороны, создать рычаг давления на Советскую Россию, а с другой – повлиять на Англию и Францию таким образом, чтобы Польше был предоставлен статус великой державы.

18 августа 1939 года польский посол в Париже Юлиуш Лукасевич в беседе с министром иностранных дел Франции Жоржем Бонне заносчиво заявил, что «не немцы, а поляки ворвутся вглубь Германии, в первые же дни войны».

Как отмечал в своей книге американский исследователь Хенсон Болдуин, в годы войны, работавший военным редактором «Нью-Йорк таймс»:

«Они (он имел в виду поляков. – Авт.) были горды и слишком самоуверенны, живя прошлым. Многие польские солдаты, пропитанные военным духом своего народа и своей традиционной ненавистью к немцам, говорили и мечтали о «марше на Берлин». Их надежды хорошо отражают слова одной из песен:

…одетые в сталь и броню,
Ведомые Рыдзом-Смиглы,
Мы маршем пойдем на Рейн…»

Видимо, недаром другой американский автор, известный журналист Уильям Ширер, изучавший реалии польской жизни в течение трех десятков лет, прокомментировал предоставление английских гарантий Польше следующим образом:

«Вполне можно застраховать пороховой завод, если на нём соблюдаются правила безопасности, однако застраховать завод, полных сумасшедших, – намного опасно».

Думается, он это говорил не обо всём народе и не обо всём обществе, а о бездарной чиновничьей верхушке Польши.

В то же время Варшава надеялась получить репарации от Германии, страны хотя и ослабленной войной, но имевшей ещё кое-что в своих закромах. Однако усиления Польши как основного поршня для давления на Россию не желала Великобритания, пытавшая толкнуть «немецкий бронепоезд» на восток. Она знала, что Версальский мирный договор недолговечен и Германия скоро «надует щеки и напряжет мускулы».

Появилось такое понятие, как «вооруженный мир», рожденное когда-то словами немецкого поэта Фридриха Логау после окончания Тридцатилетней войны:

«Война сняла с себя латы, мир надел их на себя. Мы знаем, что учиняет война, кто знает, на что способен мир?»

***

Польша чувствовала в Германии теперь и своего соперника, которого не очень– то боялась и даже несколько хорохорилась за спиной своих защитниц – Франции и Англии. Но это был опасный мир, потому что становился до зубов вооруженным.

И всё же в головы шляхетской знати проникала непреложная политическая истина – испокон веков раненого соперника добивали, боясь отпускать живым. Но это умозаключение было далеко от реальности, хотя «добивать» германского зверя Польша надеялась сообща.

Легко было построить прожекты в голове, а потом перенести на бумаги, но забыли, как говорится, про овраги, а по ним ходить.

И вот «вооруженный мир» Берлина пополз в сторону Варшавы. В январе 1925 года Германия осмелилась и предложила Англии и Франции гарантировать свои границы на западе, а Польше – вернуть Поморье, но при этом ей предоставлялось право торговли в портах Балтийского моря и одна железная дорога к ним.

В этих условиях Польша обратилась за поддержкой к Англии и Франции, но они проигнорировали её просьбы, как это неоднократно делали в прошлом и сделают ещё не раз в будущем.

Убедившись к готовности Англии и Франции к компромиссу на западе, Германия усилила пропаганду идеи ревизии восточных границ, а в июле 1925 г. объявила бойкот польским товарам, что болезненно ударило по Польше во внешней торговле…

29 сентября 1925 года советская сторона предложила Польше сближение на антигерманской основе, но Варшава уклонилась от этого предложения. Даже наоборот, польское руководство решило пойти на компромисс с Германией и в Локарно заключило с ней арбитражное соглашение, под действие которого тем не менее не подпадали вопросы границ.

***

Польские претензии на постоянное членство в Совете Лиги Наций оказались неудовлетворенными, поскольку против польского каприза выступила Англия, которая тоже видела в польском своенравии завышенное самомнение, а потому не хотела видеть Польшу в этом важном международном органе.

Один из лордов Великобритании по этому поводу заявил, что, обладая чувством юмора, находишь удовольствие в капризах человеческой природы.

Германия, вышедшая из сурового испытания Первой мировой войны, представляла собой изуродованное общество. В стране политические и экономические неурядицы середины и особенно конца двадцатых годов ещё более углубились.

А вот появившаяся нацистская партия Гитлера процветала под броскими лозунгами борьбы с коммунистами, евреями и соперничающими политическими партиями. Будущий фюрер нации не хотел повторять отчаянные слова императора Августа, узнавшего об уничтожении, кстати, германцами, отборных римских легионов под предводительством полководца Вара, – Вар, Вар, верни мне мои легионы!

Он замыслил после Версаля создать свои легионы – легионы Третьего рейха!

Гитлеровцы стремились, с одной стороны, использовать насилие и угрозу ко всяким красным революционным движениям, а с другой – деморализовать и даже парализовать работу правительства, которое, надо признаться, и само дышало на ладан – толкни и развалится.

Надо заметить, что подтолкнул его к развалу сам Гитлер, подобно ураганному вихрю, создавший политический вакуум, который заполнить он мог только сам. После того как президент Гинденбург привел Адольфа Гитлера к присяге в качестве канцлера, стареющий политик получил телеграмму от своего давнего товарища генерала Эриха Людендорфа.

Вместо поздравления старый вояка выразил президенту глубокое разочарование и изумление этим поступком. В телеграмме говорилось:

«Назначив Гитлера канцлером рейха, Вы отдали нашу священную германскую отчизну одному из величайших демагогов всех времен.

Я предсказываю Вам, что этот злой человек погрузит рейх в пучину и причинит горе нашему народу необъятное.

Будущее поколение проклянет Вас в гробу».

***

Он знал, что говорил – замашки Гитлера ему показались болезненными ещё в 1923 году, когда сам участвовал в «пивном» путче нацистов и глубоко разобрался в личности будущего фюрера и его программных заявлениях.

На фоне этих мрачных событий в Германии польское руководство спокойно отнеслось к успехам национал-социалистской партии. Варшава посчитала, что внешнеполитическое остриё Адольфа Гитлера будет скорее направлено против евреев-большевиков, окопавшихся в России, нежели для осуществления каких-то реваншистских планов, касающихся в том числе и Польши.

Польское руководство благодушно созерцало, как укреплялся и рос авторитет новоиспеченного фюрера новой Германии.

Однако уже в мае 1933 года поляки-руководители немного «протрезвели» и начали искать пути нормализации отношений с Германией. И всё же Варшава продолжала ошибочно считать, что Германия ещё долго не сможет восстановить свой военный потенциал, поэтому спокойно восприняла германское заявление от 16 марта 1935 года об отказе выполнения военных ограничений Версальского договора.

Убаюкивал поляков и говорливый и энергичный толстяк Герман Геринг, находившийся в Польше с 27-го по 31-е января того же года. Он ещё раз напомнил, что антисемитизм и антисоветизм, неприятие евреев и Советского Союза – это та парадигма, на которой могут развиваться германо-польские отношения в будущем.

Только такой вектор в политике он предлагал польским «панам», которые почему-то считали, что восточный Карфаген должен быть разрушен чуть ли не вместе с нацистами, которым они должны помочь – т. е. совместно участвовать в походе на Восток за землей и рабами.

***

В феврале следующего года в Варшаве оказалась другая залётная птица, чуть ли не голубок Третьего рейха – министр Ганс Франк, в клюве которой, так во всяком случае казалось полякам, торчала оливковая ветвь. Кстати, это он стал в последующем генерал-губернатором оккупированной Польши. И этот немец тоже демонстрировал идею умиротворения стихии недоверия. Больше того, обещал долгую и глубокую германо-польской дружбу.

Завораживала руководителей довоенной Польши опять-таки антисемитская и антикоммунистическая риторика гостя из Германии. Польское панство ошибочно считало, что если и будут какие-то агрессивные вылазки со стороны западного соседа, то только против советской стороны и то не скоро, так как нацистский режим, мол, ещё слаб и не представляет никакой серьёзной угрозы соседям.

А если немцы пойдут войной на СССР, то они с удовольствием предоставят свою территорию для походных колонн вермахта на Восток, да и сами поучаствуют в дележе награбленного, о чем уже говорилось выше, и войдут вместе с победителями в поверженную Москву.

Как хотелось насолить Советской России!

Поэтому Варшава, заранее поставленная Берлином в известность о готовящемся аншлюсе – «ненасильственном» присоединении Австрии к Третьему рейху, в виду якобы активного волеизъявления народа, спокойно отреагировала на события 13 марта 1938 г.