Гарнизон жил ожиданием войны. Многие офицеры разделяли мнение ветеранов: Германия готовится воевать на Востоке, а это значит, против своего главного противника в лице СССР. Но для Александра тупое ожидание войны было неприемлемо. Он активничал на службе, не забывая физически готовить и себя к предстоящим битвам на зримых и незримых фронтах будущих баталий.
Сразу же по приезду на новое место службы он соорудил перекладину и шведскую лестницу. Утреннюю зарядку начинал с пробежек, а заканчивал – гимнастическими снарядами. Не забывал он гантели, гири и мячи.
Однажды с женой и дочерьми они собрались отдохнуть на поляне. Жена увидела, как в вещмешок Александр аккуратно укладывал детские игрушки, мяч, бутылки с водой и… пистолет.
– Зачем? – осторожно спросила она.
– На всякий случай – я вас должен защитить как мужчина – как муж и отец, – ответил Александр.
– Неужели все так серьезно?
– Да, Саша, неожиданности могут быть в любое время и в любом месте.
– Нас учили, что люди все братья, что даже там, где нет людей, надо стараться остаться человеком, – вздохнула Александра.
– Не пойму, о чем ты, Саша?
– Это я так.
“И я- так. Дело в том» что стволу я разрешу разговаривать только с нелюдями, которые попытаются посягнуть на наши жизни.
С началом Второй мировой войны, развязанной фашистской Германией, осмелели литовские коллаборационисты. Почти всё население Литвы ждало страшного слова – война-и… прихода немцев. Александр перенес собранный тревожный чемодан из квартиры в свой рабочий кабинет.
– Алексеевич, вы готовитесь воевать, а что делать будут наши бабы с детьми и внуками, когда посыплются бомбы? – И такой вопрос он услышал от супруги.
– Все семьи будут заранее эвакуированы в Вильнюс. Штаб предусмотрел для этих целей выделение автотранспорта и подразделений охраны, – кратко ответил Александр.
– А дальше?
– А дальше – покажут события. Нельзя заранее ничего предугадать. Думаю, Родина позаботится о семьях ее защитников, которые будут сдерживать новые оборонительные рубежи.
– А вот Соня, наша соседка, говорит, что Сталин на нашей территории войны не допустит.
– Наверное, у Сони есть ухо в Кремле, – улыбнулся Александр, которому по оперативным каналам было известно больше того, что он мог рассказать супруге. Разведка противника стала активнее и жестче работать среди лиц, ослепленных националистической злобой и опьяненных антисоветским угаром. Агентура свидетельствовала: Гитлер подтягивает к границам Советского Союза войска – танки, артиллерию, строит рокады и полевые аэродромы.
Часто Александра, словно упрекая власть, задавала мужу нелепые для возможного точного ответа вопросы, хотя в них и была глубокая логика.
– Сашок, почему в нарушение обоюдной договоренности немцы практически идут на провокации, а мы молчим? Гарнизон не укрепляем, запрещаем говорить о том, что может обернуться трагедией?
Александр на такие острые вопросы отвечал односложно – нужно проявлять выдержанность для того, чтобы успеть перевооружить армию. Вот что для нас сегодня главное.
– Но ведь, милый, в событиях много очевидного. Да, глупость – дар Божий, но злоупотреблять им не следует, – стала заводиться супруга.
– Подожди, не горячись. Ты ведь знаешь, что два года назад мы предложили Франции и Англии тройственный союз. Ну и что? Они не пошли на его заключение, теперь на своих шкурах узнают, что такое современная война.
– Они нас ненавидят, а потому пытаются столкнуть Советский Союзе Германией…
В начале мая Александра Федоровна спросила откровенно мужа:
– Саша, может мне с детьми уехать в Вильнюс, немцы совсем близко, а то, что они нападут, нет никаких сомнений?
– Милая моя, ты говоришь о самостоятельном отъезде, но ведь никто пока не уезжает. Как после этого, если такое случиться, я буду смотреть товарищам в глаза? Отправить всех – командование успеет!
– Все, я поняла!
Больше она никогда не задавала подобных вопросов.
* * *
В ночь на 22 июня 1941 г. Александр Шурепов из-за сложившихся непредвиденных обстоятельств не смог попасть домой, а Александра в ожидании мужа, не раздеваясь, прилегла на диван и тут же уснула…
Разбудил ее и детей разрыв упавшего рядом с домом снаряда.
«Война… Вот оно, ее страшное лицо. Значит, фашисты обманули, обвели вокруг пальца наше руководство, – пробежала крамольная, как показалось ей вначале, мысль. – Где Саша? Он же гарантировал наш отъезд. Что с ним?»
Боясь опоздать вовремя эвакуироваться, Александра побежала к штабу, но там никого не было, кроме нескольких женщин с детьми, которые молча и испуганно озирались по сторонам. Некоторые из них плакали и прижимали к себе детей, словно отгораживая их от пришедшей беды. Они ещё не знали, какой будет эта беда. Не получив никакого вразумительного ответа в пустом, покинутом офицерами штабе, она предложила женщинам возвращаться домой, ждать мужей из эвакуации.
«Не могли же отцы-командиры нас бросить, – рассуждала Александра Федоровна. – Они обязательно нас вывезут в Вильнюс, а там видно будет, как говорил мой Саша».
Грохот разрывающихся снарядов стих. Наступила звенящая, как казалось – предательская тишина. Вскоре из-за лесистого пригорка послышалась автоматная стрельба и мотоциклетный стрекот. Строй трехколесных машин с пулеметами на колясках въезжал в гарнизон. За ними ползли бронированные чудовища – бронетранспортёры, самоходные артиллерийские установки и танки, грохочущие гусеничными траками по мостовой.
Нескончаемым потоком немецкое воинство катилось мимо дома Александры. Через выбитое осколком снаряда окно она впервые увидела так близко гитлеровских вояк.
На третий день вечером к дому Шуреповых подъехал грузовик. Выскочившие из него немцы и двое полицейских ворвались в квартиру. Один из местных стражей «нового порядка» заорал:
– Где твой муж, где его документы? Собирайся быстро!
Начался обыск. Ничего компрометирующего, естественно, не обнаружив, они затолкали женщину с детьми в машину и увезли в город. В здании местной милиции уже хозяйничали представители другой власти. Когда полицейские отобрали у матери малюток-дочерей, Александра рухнула, потеряв сознание.
Теперь ее жизнь перешла в другое измерение с больными вопросами: «Где дети? Что с мужем?» Она догадывалась, что арестована как жена чекиста. Через месяц допросов и просьб возвратить ей детей дочурки, действительно, оказались на руках у матери. Но, как выяснилось, их выпустили домой для приманки. Это был известный прием – а вдруг муж наведается за семьей в родной очаг. Оказавшись на свободе, она стала решать проблему выживания вместе с другими женами офицеров.
Она ждала от неприятеля жестких оккупационных мер, но то, что она увидела в его действиях сразу же по приходу нацистов, потрясло её до основания.
«Как в живом, наделенном умом животном под названием ЧЕЛОВЕК могли прижиться жестокость с высочайшей степенью ненависти к другим народам, «виновность» которых только в том, что они родились на другой территории и разговаривают на других языках? – рассуждала Александра. – В чем они провинились? Взять хотя бы военнопленных – в том, что до пленения с оружием в руках защищали свою землю от непрошеных гостей? Не пришедших на посиделки, а огнем и мечом взломавших двери мирной жизни и сейчас грязным пятном растекающихся по просторам моей Родины».
Когда она увидела в местном пункте сбора, а затем концлагере, наших военнопленных – грязных, уставших, оборванных – ей стало жутко. Серые, припавшие пылью, они то медленно плелись по дорогам, то по издевательским командам конвоиров переходили на бег. Во время привалов наши женщины умудрялись передавать им бинты, лекарства, хлеб.
Через военнопленных она получила печальную весть – муж погиб. А ночью в дом снова нагрянули немцы и полицейские. Учинили обыск, детей отобрали, а женщину увезли в Мариям польскую тюрьму. Дни и ночи её допрашивали, морили голодом – пытались сломить, превратив в послушное животное, чтобы она навела их на следы мужа и его сослуживцев.
Но чем больше ее истязали, тем выше поднималась планка борьбы за достойное выживание. Чтобы не простудиться на бетонном полу, она, как спортсменка, постоянно разогревала мышцы – делала зарядку. Она старалась в своём несчастье найти то, что могло бы удержать ее на плаву.
Сидевшие с нею в переполненной камере полячки, литовки, француженки и даже немки смеялись, считая ее сумасшедшей. Хохотали над ней по этому поводу и надзиратели, крутя пальцем у виска.
– Зачем эти спектакли? – спросила её одна из литовок.
– Затем, чтобы доказать вам всем, что только так можно выжить!
В феврале 1942 г. в тюремные застенки просочилась новость – немцам «дали перцу» под Москвой, и они покатились на Запад. Эта теплая и радостная весть многим подняла настроение. Но её ждало здесь ещё одно подлое испытание, учиненное администрацией тюрьмы. Как-то утром её посадили в небольшую камеру. Она обомлела – в углу стояли две ее маленькие исхудавшие дочурки. Увидев мать, они заплакали, а она бросилась к ним, прижала озябшие тельца к груди и зарыдала от безысходности. Потом их быстро разлучили. Александру затолкали в крытый грузовик и повезли на работы в Германию…