Потерянный рай. НКВД против гестапо

И тогда человек решился. Он медленно встал на колени, потом сделал попытку подняться на ноги. Лошадь, заметив неожиданное движение в снегу и испугавшись этого, резко дернулась. От этого восседавший на телеге мужик… повалился на землю. Кобыла изо всех сил тянула непомерно тяжелую телегу от внезапной опасности. А тело ее хозяина, сцепленное с упряжью вожжами, волочилось по первому снегу, оставляя за собой кровавый след.

«Мертвый!…» – мелькнуло в голове у человека, все еще стоящего на коленях. Он с трудом поднялся на ноги, отряхивая с одежды налипший снег.

А кобыла каким-то своим животным чувством, наконец, узнала в нем человека. Она прекратила свои бесплодные попытки тянуть неподъемную тяжесть и, остановившись, жалобно заржала.

Человек медленно двинулся в сторону воза, невольно сторонясь кровавой дорожки, которая тянулась за телегой и с каждой новой снежинкой становилась все бледнее.

Он подошел к лошади, которая протянула к нему свою умную голову и начала обнюхивать незнакомца. Какое от нее шло тепло! Человек невольно прижался к мохнатой шее животного, наслаждаясь теплотой живого существа. А лошадь, восприняв это движение человека как ласку, радостно зафыркала.

Постояв вот так минуты две и переведя дух, человек двинулся к лежащему ничком на земле крестьянину. Он с трудом перевернул грузное тело. И невольно отпрянул от открывшейся ему картины. Из-за распахнутого тулупа на груди мужчины виднелось багровое пятно, в центре которого торчала рукоятка ножа с отчетливо выгравированной на немецком языке надписью «Не нам, не нам, но имени твоему».

Превозмогая внезапный приступ тошноты, он стал проверять содержимое карманов несчастного. Как и следовало ожидать, находки были небогатыми. Кусок бечевки, металлический крючок, о назначение которого ему приходилось только догадываться, коробок с солью и кисет с самосадом.

«Не густо – подумал он – Может быть, в телеге что-нибудь найдется?»

Он подошел к телеге, приподнял примятое сено в том месте, где сидел крестьянин. «Пусто» – заключил он, по началу ничего не обнаружив. Но тут его внимание привлек лоскут ситцевой ткани, едва торчавший из-под сена. Он потянул ткань на себя. И тут из сухой травы с шелестом вывалился небольшой сверток.

Беглец дрожащими руками развернул эту незамысловатую упаковку. И, о чудо! В тряпицу был завернут ломоть хлеба и кусок сала. Держа все это в руках, мужчина опустился на землю и… заплакал. Слезы бежали по его давно немытому и небритому лицу и все никак не могли остановиться. Это были и слезы радости от внезапной удачи, и слезы отчаяния от понимания того, что впереди его ждал еще очень долгий путь…

…Он поднялся с земли и опять подошел к трупу, который уже был припорошен снегом. Отвязывая вожжи, которыми были стянуты запястья убитого, мужчина размышлял: «Не просто тебя, горемычный, убили. А вот еще и усадили в твою телегу, и вожжи закрепили, чтобы видимость создать. Мол, едет себе захмелевший мужичок и пусть едет себе дальше. Странное какое-то убийство. И нож какой-то странный. „Не нам, не нам, но имени твоему“. Что бы это значило? Хотя, какая разница? Нужно что-то с трупом делать. Место здесь глухое. Пока его найдут, зверье беднягу обглодает. Да и лошадь околеет. А она может единственная во всем небогатом крестьянском хозяйстве?».

Мужчина подошел к лошади и неумело, больше по наитию, стал ее распрягать. А гнедая терпеливо ждала, когда человек освободит ее от хомута. Наконец, справившись с нелегкой для коренного горожанина задачей, он потрепал лошадь по холке и, хлопнув ее по крупу, сказал в полголоса: « Ну, давай, иди, ищи свой дом».

Потом он вернулся к телу крестьянина, стащил с уже остывшего тела тулуп и сапоги, при этом невольно прося прощение у мертвого незнакомца. Без крестьянского незамысловатого гардероба ему было не обойтись. Он попросту замерзнет в своем когда-то модельном пальто, сшитом в одном из модных берлинских ателье. А его некогда лакированные туфли, теперь больше похожие на смятые колоши, совсем уже не согревали ноги.

В завершении неприятной процедуры мужчина извлек из груди убитого нож со странной надписью. Орудие убийства больше походило на штык, его заостренное лезвие длиной около 15 сантиметров было конусовидным и четырехгранным. Обтерев лезвие клинка клоком сена, он спрятал его во внутренний карман своего пиджака, в дороге ему могло пригодиться все.

Переодевшись, он затащил тело крестьянина на телегу и завалил его сеном. Может быть, хоть так тело сохранится?

А меж тем на землю опускались ранние осенние сумерки. Нужно было уходить с этого продуваемого всеми ветрами открытого поля и искать место для ночлега…

***

Рейхсфюрер СС Генрих Гиммлер за многие годы своей беспокойной жизни уже привык к резким поворотам судьбы.

Но сейчас он понимал, рок преподнес ему не очередной свой крутой вираж, которые он научился, в общем-то, легко преодолевать, сегодня судьба грозила ему катастрофой. Катастрофой его амбициозным планам, крахом его надежд и мечтаний. Судьба приготовила ему духовную, а может быть и физическую, гибель! Он, рожденный под знаком Льва, не мог с этим смириться. Звезды предрекали ему власть, волю, энергию и силу, и так пока все и складывалось, но теперь достигнутое с таким трудом могло рухнуть в одну минуту.

Гиммлер знал и слабые стороны своей астральной натуры. Гордость, тщеславие, стремление к тирании, чрезмерное чувство собственной значимости… Но, как настоящий Лев, он умел использовать других для достижения собственных целей. И вот теперь…

Злой рок в облике Вилли (Вильгельма) Лемана преподнес ему такой урок, ради которого стоило прожить в этом мире полвека. Ну, кто бы мог подумать, что этот успешный в карьере, успешный и в семейной жизни человек, пусть даже и не разделяющий идеологию нацизма, вот так вот легко, без особого материального интереса, без высокопарных слов о великом предназначении идей коммунизма, оказался агентом красных? На чем они его сломали?

«Наши ищейки – думал он – проверили все и вся. Репутация идеальная, если конечно не считать его двоюродной бабки по материнской линии, которая была на четверть еврейкой. Послужной список безупречный. Конечно, были заскоки в молодости. А у кого их не было после позорного Версальского договора? Тогда в Германии был полный разброд и шатания. Но он же не примкнул к идиотам типа Либкнехта или Тельмана – Гиммлер даже споткнулся в своих размышлениях, вдруг поняв, что слова идиот и идея – однокоренные – Он работал на нас. Так, что же его сломало?..»

Гиммлер нажал кнопку вызова дежурного офицера, вмонтированную в его рабочий стол и, когда офицер вытянулся перед ним на вытяжку, сказал:

– Пауль, машину к подъезду. Я вернусь – он посмотрел на громоздкие напольные часы, стоявшие в углу его кабинета – часа через три. К моему приезду подготовьте мне личные дела всех начальников управлений и отделов РСХА[1 - РСХА – управление Имперской безопасности, включающая в себя разведывательные и карательные подразделения (СС, гестапо, управление концентрационных лагерей, политическую разведку и др.)] – слово «всех» он подчеркнул особо.

Офицер вышел. А хозяин кабинета снял золоченое пенсне, аккуратно уложив его в футляр, достал из ящика стола диктофон и перемотал пленку на начало записи.

«Интересно, а Кальтенбрюннер возьмет на встречу такую штучку? – подумал он – Наверняка. Эта лиса захочет подстраховаться».

Гиммлер засунул диктофон в карман своих брюк, вытянул едва заметный микрофон наружу и, подойдя к зеркалу, убедился в том, что спрятанного диктофона не видно. «Слава тому, кто первым изобрел галифе – ухмыльнулся он – в их карманы можно спрятать все, что угодно»

Он вышел из подъезда своей канцелярии на Вильгельмштрассе, сел в машину и приказал водителю ехать к восточной окраине Берлина.

Гиммлер специально назначил встречу со своим визави не у себя в кабинете и не в резиденции шефа управления имперской безопасности третьего рейха, расположенной на Принц-Альбрехтштрассе, а в неприметном особнячке на окраине германской столицы. Он был уверен, что этот «объект» был свободен от прослушивающих устройств. А вот в том, что микрофонами не были напичканы их с Кальтенбрюннером кабинеты, он уверен не был. В рейхе все представители военной и политической верхушки следили друг за другом. Уж, Гиммлеру это было известно как никому другому.

И он сам, и тем более Кальтенбрюннер, были заинтересованы в том, чтобы сегодняшний их разговор оставался в тайне. Тема была крайне важной для них обоих. И каждый понимал, что, соверши они ошибку при этой встрече, не сносить им обоим головы. Как минимум их ждало разжалование и отправка на фронт.

«Так что же подтолкнуло Лемана на работу с красными? – продолжал думать он, направляясь на встречу с начальником управления имперской безопасности – Выгода? Но в чем? Что могли ему дать сталинские агенты? У него за душой, что в тридцатых, что теперь, нет ни пфеннига. Он как жил со своей женой до войны в скромной квартире на Зименсштрассе, так и продолжает жить – Гиммлер мысленно поправил себя в своих рассуждениях. Леман уже не жил в своей квартире, а находился в подвале гестапо под усиленной охраной – Может быть страх? Но какой? Чего ему было бояться? Ну, левачил по молодости. Все мы оттуда вышли. Нам-то уж больше есть чего бояться…»

Сейчас он невольно вспомнил «грехи» ближайшего окружения Гитлера. Эти грехи при удобном случае можно было вменить в вину соратникам фюрера, а уж за расплатой дело бы не стало. Геббельс, этот хромой болтун, поносил фюрера в двадцатых годах последними словами, требуя от слушавших его бюргеров, выкинуть национал-социализм на помойку истории. Мало того, в двадцать пятом он предложил исключить Гитлера из партии. А теперь мелит совсем другое. Да и не мудрено. Ведь тогда его попросту купили. Предложили место главного редактора партийной газеты с окладом двести марок, он и согласился, развернув свою луженую глотку совсем в другую сторону, начал работать на Штрассера[2 - Грегор и Отто Штрассеры- основатели национал-социалистической партии Германии, уничтожены спецслужбами нацистской Германии как «враги рейха».]…

О Штрассерах лучше не вспоминать – подумал он, но мысли продолжали роиться в его голове – Геббельс стал секретарем Отто, а я секретарем Грегора. А потом мы попросту сдали Гитлеру своих боссов. Это потом Гесс[3 -

Рудольф Гесс- заместитель Гитлера по партии. В мае 1941 совершил таинственный авиационный перелет в Англию, после чего был объявлен в рейхе сумасшедшим.]

и Геббельс сочинили сказку для немцев о том, как мы боролись с врагами рейха. Врагами? Да какие они были враги? В этой борьбе за власть Гитлер не пожалел даже Эрнста Рема[4 -

Эрнст Рэм- соратник Гитлера, руководитель штурмовых отрядов, расстрелян в 1934 по прямому указанию Гитлера.]

, с которым был на «ты» и которого называл своим братом. Конечно, Рэм был гомосексуалистом. Это бросало тень на партию и порочило звание настоящего арийца. Но дело было в другом. Рэм позарился на единовластие фюрера. Не сделай он этого, до сих пор бы таскал в постель смазливых парней. Фюрер на многое может закрывать глаза, если это не грозит его власти. Ведь он прекрасно знал о сексуальных «играх» Гесса[5 -

За свои сексуальные извращения в высшем руководстве рейха Гесс получил прозвище «черная Берта». Под этим же «именем» Гесс фигурировал и в агентурных материалах внешней разведки СССР]

, но терпел – Гиммлер вспомнилось, как Гитлер бросил в камин докладную записку партийной разведки с подробным описанием и даже фотографиями «забав» партайгеноссе Гесса – Да, фюрер может держать свое окружение на коротком поводке. Грешите, ребята, только не претендуйте на мое место. Ах, фюрер, фюрер, помнишь ли ты, что именно я первым назвал тебя фюрером партии и нации. Потом уже пропаганда Геббельса растиражировала это клише. Но первым был я. Но ведь не скажешь тебе об этом. И никто не скажет…»

Он приказал водителю остановиться за два квартала от нужного ему дома, достал из-под сиденья саквояж, в котором лежала гражданская верхняя одежда. Рейхсфюрер, натянув на себя утепленный светлый плащ и фетровую шляпу такого же цвета, вышел из машины. Ему казалось, что гражданская одежда делала его незаметным среди немногочисленных прохожих. Но начищенные до блеска хромовые сапоги резко контрастировали с его обликом.

Кальтенбрюннера он заметил еще издалека. Сутулая фигура шефа управления имперской безопасности, одетого тоже в гражданскую одежду, маячила среди стволов старых лип.

«Ну и выпендрелся – подумал Кальтенбрюннер, заметив приближающегося рейхсфюрера – Хоть бы сапоги снял, а то скрипят на всю улицу».

– Прекрасна погода сегодня, Эрнст – обратился Гиммлер к Кальенбрюннеру, протягивая руку для рукопожатия. Оба понимали, что в данной ситуации вскидывать руку и произносить традиционное «Хайль Гитлер» было необязательным.

– Так точно, господин рейхсфюрер – отчеканил шеф РСХА.

«Вот ведь салдофон – подумал Гиммлер, с неприязнью ощущая липкость холодной руки Кальтенбрюннера – Волнуется. Эдак он так мне всю игру сломает…»

– Давайте, Эрнст, без официоза. Мы ведь не на плацу и не в казарме.

– Слушаюсь, господин рейхсфюрер.

«Ну да черт с тобой – размышлял Гиммлер – Тебя, видно, не переделаешь»

– Пройдем в дом, Эрнст. Там и поговорим – Гиммлер заметил, как дернулось лицо собеседника и продолжил – Да вы не переживайте, там прослушки нет.

«Так я тебе и поверил – мысленно ответил Кальтенбрюннер – У тебя под каждым стулом по жучку».