Хронология жизни в профессии

На заработанные деньги Лева Бунин заказал мне первый в моей жизни костюм, который я оставил у кого-то в Москве и забыл про него, уехав в Минск на девять лет.

В Ленинграде мы были свидетелями премьерного триумфа фильма «Летят журавли». В начале августа в Доме кино «Ленфильма» Калатозов и Урусевский три сеанса подряд показывали свой фильм, и на каждом из них люди, как говорится, висели на люстрах. Нам в учебных целях разрешили смотреть все три сеанса. Фильм цеплял за самое нутро кинематографистов. Плакали, рукоплескали. Я спросил после просмотра Савву Кулиша: «Ну, почему плачет великовозрастный кинооператор Наумов-Страж, отец режиссера Владимира Наумова: «Да от зависти плачет, потому как видит, что сделано просто и ясно, а фильм снял не он, а Урусевский», – натужно хохотнув, просветил меня Савва Кулиш.

Фильм доходил до сердец всех без разбора категорий зрителей. Подобное я видел в московском Доме кино только на премьере «Калины красной». А тогда, вернувшись в сентябре к занятиям, не терпелось в последней курсовой работе опробовать метод Урусевского. Овладеть световыми пятнами, клочковатым светом, ритмом движения камеры. Весь факультет, все курсы попали под обаяние фильма «Летят журавли», его пересматривали на монтажных столах. В актовом зале ВГИКа Сергей Павлович Урусевский робел от похвал, рассказывая о конкретных эпизодах. Например, как и кто придумал крутящиеся березы: «У каждого своя история. У многих, у вас, были моменты, когда казалось, что сейчас будет катастрофа. В воображении прокручиваются эпизоды прожитого. Вот оттуда и родились крутящиеся березы…» Из прессы студенты знали, что фильм высоко оценил Пабло Пикассо и даже встречался с Урусевским. Помню, как в ту же осень разбирал фильм Николай Николаевич Третьяков, переходя на близких ему Пластова, Васильева, А. Герасимова и даже Шишкина. Упоминал и картины В. П. Бычкова из собрания Днепропетровского музея. Этим он подталкивал нас к мысли, что ремесло не сможет так воздействовать, как озарение таланта. Тайна воздействия произведения искусства всегда останется неисповедимой.

Меня тянуло идти по следу рассуждений Николая Николаевича. Как ни иронизировали в институтской среде по поводу живописи Шишкина и Пластова, которым противопоставляли «Гернику» Пикассо, реализм мне был ближе. В полемике упоминались появившиеся тогда конфеты с шишкинскими медведями, звали их «мишки на лесозаготовках», а в итоге все сводилось к Ивану дураку, едущему на русской печи…

Прошли годы, живя в заброшенной деревне, я сполна ощутил цену русской печи. Когда неделями от сорокоградусной холодрыги спасает только постепенно отдающая тепло русская печь. Она-то и помогла выжить русской нации во время войн.

Влияние фильма «Летят журавли» на кинематографию Советского Союза было всеобщим. Вскоре появился фильм «Они были первыми» с Георгием Юматовым в главной роли. Фильм начинался с большого проезда. Более ста метров проезд-панораму готовили неделю, рассказывал в актовом зале оператор Игорь Шатров. То, что обозревала крупно движущая камера, сопровождала запоминающая музыка Марка Фрадкина. Фильм был встречен студенческой аудиторией на ура. Он зажигал молодых скорее сделать самому не хуже увиденного. Следом на студии им. Горького Маргарита Пилихина свежо сняла «Фому Гордеева», а потом изобретательно «Заставу Ильича». Конечно, в студийных интригах и в сильно затянувшихся сроках производства, сопровождающих манеру Марлена Хуциева, Пилихина выжила благодаря тому, что была любимой племянницей маршала Георгия Жукова. Тем не менее, ее роль и дар в этих картинах непререкаем. С безоглядным напором включились все сокурсники мастерской Л. В. Косматова снимать дипломные фильмы объемом не больше двух частей. Все разъехались по своим странам и республикам. Дорого стоит государству обучение профессии оператора, особенно его диплом. Мне досталось в паре с оператором Александром Проконовым снимать курсовую работу режиссера Валентина Виноградова, мастерской М. Ромма, «Две смерти» по рассказу Серафимовича. В павильоне учебной студии ВГИК было снято две трети, как вдруг вышло Постановление о борьбе с космополитизмом. Виноградов был в списке подающих надежды. Ромм со своими ассистентами посмотрел материал, обвинил Виноградова в космополитизме, так как в незавершенном дипломе была обозначена симпатия к белому офицеру. Фильм закрыли, мы остались у корыта разбитого. Исполнительница главной роли Алла Евдокимова была из непоступивших абитуриентов. Ромм сразу после просмотра взял ее на курс. Позже она вошла в труппу Малого театра, где и получила звание Заслуженной. Наша защита была отменена. Вместо этого нам предложили снять пантомиму по трагедии Расина «Федра» в постановке А. А. Румнева мастерской Бибикова и Пыжовой и защитить на этом материале диплом. Режиссером к нам была назначена Джема Фирсова, ученица Довженко и Солнцевой.

Оставалось три месяца до окончания работы экзаменационной комиссии. Началась гонка. Работа не была обеспечена ни организационно, ни материально, только на энтузиазме. Вместо декорации – передвижные панели и пятиметровые два полотна черного и вишневого цветов. Фильм цветной, а предыдущий черно-белый. Роль Федры исполняла Лариса Кадочникова, служанки – Татьяна Бистаева. Владимир Прокофьев, Татьяна Семина, Лариса Данильченко, в танцевальной группе студенты курса…

Были у меня разборки с Фирсовой. В итоге по материалу этой цветной съемки была назначена защита. Я получил четыре балла, был страшно этим ужален. Через две недели без хлопот уехал вместо запросного письма со студии «Ленфильм» на студию «Белорусьфильм».

8 октября 1960 года я наступил на белорусскую землю в Минске и проработал там десять лет без отпусков и простоев.

Самостоятельная работа на «Белорусьфильме»

С нервной дрожью вошел я на студию «Белорусьфильм». Она находилась в костеле рядом с Домом Правительства и гостиницей «Минск», с другой стороны. Была пятница, начальник отдела кадров, прочитав мое институтское направление, заключил:

– Ну, и что, у нас своих операторов больше, чем фильмов снимаем.

– Ну, и напишите отказ, я уеду в Москву.

– Нет, отказ может дать только директор студии, а он в командировке. Приходи в понедельник с утра.

Я вышел на площадь, в городе ни одного знакомого, в гостинице только по брони… на вокзале перекантовался. В понедельник у двери с надписью «директор» стою, бегают люди и кричат: «Кукушкина опять проворонили!» Директора вызвали в соседний дом. Через какое-то время он появился и без проволочек позвал меня в кабинет, я с той же просьбой – напишите отказ. Он внимательно прочитал мои документы. Молчал, куда-то звонил. В самом деле, его фамилия была Кукушкин, как мне вскоре стало известно. Он в прошлом преподаватель из Политехнического института, на студии недавно. После долгого молчания посмотрел на меня и сказал: «Отказ я тебе не напишу. Белобрысые нам нужны, у нас шатенов много. С жильем разберемся на неделе, а пока администратор поселит тебя в гостинице».

Через несколько дней мне нашли комнату в ста метрах от костела на улице Карла Маркса, № 8. На втором этаже. Опять я, как на первом курсе, квартирую у хозяйки преклонного возраста, только здесь есть кухня и туалет, отдельная однокомнатная квартира. У хозяйки вся семья сгинула в начале войны. Редкий дом в Минске не развороченный, в 1960 году здесь было развалин больше, чем сохранившихся домов. По радио часто предупреждали: детей в разрушенные дворы не пускать, рвутся снаряды. Короче, в городе следы Великой войны были на каждом шагу. Меня зачислили в штат студии оператором с окладом ассистента первой категории, 130 рублей; меня такой оклад устраивал. 40 рублей – за квартиру, а остальное на жизнь. Вот уж теперь буду конфеты покупать! Местные операторы отнеслись ко мне очень настороженно, особенно рьяно пытал меня Жора Вдовенков: «Что ты себе думаешь, нет у нас студии, нет павильона и тот на втором этаже. В костеле – две студии и все. А строительство большой студии еще и не начинали». Но это были только цветочки, потом на меня навалились старожилы – «киношная братия»: Пикман, Вейнеровичи, Беров, Окулич и Былинский. Бросили меня снимать белорусский киножурнал «Новости дня». До мэтров режиссуры «Белорусьфильма» меня вначале пути даже не подпустили, отрядили в отдельно существующую в костеле документальную студию.

Первое задание, которое я получил: снять к праздничному выпуску новостей знамя республики, развивающееся над городом, с крыши элеватора. Получил я камеру «Конвас» и ассистента, не умеющего его заряжать. Вот тут и пригодилось мое рьяное занятие киносъемкой во все семестры институтские. Сделал пробу. В пристройке к костелу существовал цех обработки, на следующий день весь день пробивались на крышу элеватора. Ветры удачно треплют слева направо полотнище. Снял я несколько вариантов, отдал материал в проявку, меня без подготовки посылают снимать сюжет для журнала о передовиках производства Шарикоподшипникового завода. На съемку со мной выехал и режиссер, послушал я его общение с передовиком, как он, читая с бумажки, задавал ему вопросы, не имея возможности записать живой голос. Я насмотрел натуры, представляющие вид производства, снял самый большой подшипник в шариках, отразил портрет передовика, сделал несколько его проходов на фоне сверкающей в глубине электросварки, крупно разной величины готовая продукция. Сдал снятую пленку в проявку, и еще не видя снятое на экране, вспоминал, не зря я претерпел столько унижений в начале учебы и проводил так многотрудно все учебные работы и диплом. Вот сегодня мне без всякой помощи удалось провести качественно съемку. Но я радовался зря. Как только материал получил режиссер, на просмотр в зале собрались все операторы-документалисты. Председателем был Иосиф Наумович Вейнерович. Он фронтовой оператор, представительный, лысый. Со свистящим голосом и партийной выучкой. Посмотрев мой материал, раздраконил его в пух и прах. И знамя-то развевается не в ту сторону и унижен передовик, отражающийся во множестве шариков. «Какие у вас оценки по общественным дисциплинам? Вас надо сразу посылать на курсы повышения…». Я был унижен, также, как в первые месяцы учебы во ВГИКе. Никто из присутствующих не выступал. Мне еще пришлось снять несколько сюжетов для журнала. Помню один на сельскую тему. Снимал в Любани уборку бульбы. По небу ползли низкие красивые тучи, и крупная картошка убедительно радовала глаз.

После ноябрьских праздников старожильные операторы-документалисты собрались в зале, дать оценку моей работе. Вейнерович опять вел, выступали Пикман, Беров. Окулич критиковал не так оголтело, завершил обсуждение оператор ЦСДФ Цитрон. Он подчеркнул: «ВГИК готовит профессионально грамотных операторов для студий страны». Это меня и спасло.

В зале присутствовал Володя Короткевич, он на студии озвучивал документальный фильм о Полесье. Я впервые слышал его неповторимое укладывание текста на предлагаемый кадр. Сокращать или удлинять фразу, предлагал несколько вариантов, быстро записывая ее в темноте. С ним я вышел из студии, и он пригласил меня к себе домой. Я и сейчас найду этот дом из блоков, положенных друг на друга, называние улицы не помню, найду по месту – однокомнатная квартира на третьем этаже. Его мама тепло нас встретила, кормила, двигалась натужно, от нее исходила вежливость дворянская. Вскоре меня назначили вторым оператором в подчинение к оператору-постановщику Андрею Александровичу Булинскому, главному авторитету в профессии студии «Белорусьфильм». Барин, ухоженный, знающий себе цену; сердцеед, одно время держал женой Риту Гладунько. Сейчас у него была Лена Корнилова, красавица с курса Ольги Пыжовой.

Андрей Александрович снимал уже вторую серию фильма «На ростанях» по Якубу Коласу в постановке Корш-Саблина. Я числился два месяца на картине, весь период павильонных съемок. В мои обязанности входили: освещение мизансцен и баланс света при дневных и вечерних ситуациях. Цветная пленка фабрики в Шостке на картине была очень контрастная. Я предложил Булинскому дымить в декорации для улучшения живописности на экране. Булинский говорит, что Корш задыхается от дыма, да и я не рад этой вони. Потом согласился: «Давайте попробуем один дубль снять. А ты с пиротехником дымите». Он надеялся, что Корш выгонит меня из павильона. Как только раздалась команда: «Приготовиться к съемке!», мы задымили. Корш вскочил, как ошпаренный, но почему-то смолчал. Мы отдымили и я промолвил: «Дым в норме». Корш произнес: «Мотор!» Сняли и молча стали расходиться. Когда Корш посмотрел материал, цвет проявляли на «Ленфильме», он решил и другие декорации снимать с дымом. На фильме я наблюдал, как работают именитые актеры Названов, Полицеймако, Толубеев. Полицеймако играл чиновника, облаченного в парадный мундир, по роли он не держал текст, ему писали большими буквами на доске. На крупном плане находясь в кадре, он его считывал. Объявили перерыв. Полицеймако подозвал меня и на ухо попросил: «Возьми мне коньяка, – сунул деньги, – Только побыстрее и незаметно, буду ждать в гримерной». Я сбегал – благо магазинчик рядом. Получив коньяк, он тут же выпил и сказал: «Вот теперь не стыдно будет текст считывать». Незабываемое впечатление произвел на меня Названов. Поражал его вдумчиво молчаливый взгляд. Он просил меня ставить на него рисующий свет с правой стороны, чтобы левая находилась в тени, у него там была большая родинка. После отсмотренного материала, Названов вежливо меня благодарил на вокзале у поезда в Москву.

Студия «Белорусьфильм» в кинематографической среде называлась «Партизан-фильм». Она начала расти на глазах, когда в кресло ее гендиректора сел Иосиф Львович Дорский, до того директор Витебского театра, боготворивший Марка Шагала, явно обладающий даром организатора. Обаятельный, имеющий взгляд на перспективу, он сразу же одобрил молодежную артель, возглавляемую Сергеем Константиновичем Скворцовым, профессором ВГИКа, вытесненным герасимовским окружением. Скворцов выбрал четыре короткометражки для выхода под названием «Рассказы о юности». Я работал над второй новеллой «Комстрой», режиссером которой был Виктор Туров, а художником – практикант Евгений Игнатьев. Эту ленту мы снимали в Могилеве, вокруг родных мест Виктора Турова. Снимали самодеятельно, без выходных, администрация занималась только отчетом. Мы трое в воскресенье, когда группа на Днепре купалась, прокладывали рельсы, достраивали леса без стены. Для того чтобы, камера двигалась за молодыми строителями, несущими инвентарь и носилки с бетоном наверх стройки. Много лет спустя видел я в хроникальных фильмах отрывки из этой новеллы. Не зря мы изобретали эти кадры со строительными лесами! Втроем работали дружно, правда, в азарте перерасходовали пленку, за которую потом у нас высчитали из зарплаты. «Рассказы о юности» – пропагандисткая сугубо лента – была встречена руководством в Госкино одобрительно и сразу. Вскоре приехал из Москвы Виктор Туров, кстати, принятый во ВГИК самим Довженко и опекавшим его, как побывавшего в немецкой неволе. Мы начали подготовку короткометражки по мотивам рассказа Янки Брыля «Звезда на пряжке». Сценарий написал Гена Шпаликов. Мы подолгу обсуждали эпизоды будущей картины, бродили по городу, подбирая места, где будем снимать. Встретились с автором Янкой Брылем. До сего дня в памяти добродушный, занятый своим делом, человек. Он улыбчиво нас послушал и сказал: «Делайте все, что вам подскажет фантазия и профессия, используйте кинопленку для прочтения словесного рассказа. Работайте, и я свою лямку буду тянуть». В новом веке в Москве ко мне обратились белорусские телевизионщики с просьбой рассказать о Владимире Короткевиче. Я поинтересовался: «Кто же Вас направил ко мне?» Держащая микрофон: «Мы беседовали с Янкой Брылем, он прочитал Вашу книгу и посоветовал обратиться к Вам». Мне было радостно.

Съемки «Звезды» вели на многих площадках города. У вечного огня на Круглой площади был задуман такой кадр: пожилая женщина приносит цветы к вечному огню. С ее живого лица камера переходит на отражение пламени и ее лица в темном полированном граните. Для того, чтобы портрет отражался ясно в камне, лицо женщины освещали двумя дигами – это вольтова дуга – потребляющая 18 квтч. Эффект был оценен. Женщину исполнила Стефания Станюта, уже тогда известная актриса Театра им. Янки Купала.

Снимался в короткометражке и Георгий Степанович Жженов, в 1958 году ставший вольным гражданином. Он восемнадцать лет провел в лагере на Колыме, а с 1954 года был на поселении в Норильске, хотя просился в театр Абакана. Он был словоохтлив и без причины улыбался.

Мы проводили съемки на площади возле Дома Профсоюзов. По сюжету армейское подразделение проводило репетицию парада на центральной площади рядом с памятником Сталину. Мы начали снимать, как наш герой – малолетка Дима Скакун – вбегает в солдатский строй. А в это самое время власти дали команду убрать памятник Сталину, и танк, стоящий тут же, натягивал канат на его шею, пытаясь уронить бронзовую фигуру с постамента. К нему подключился второй танк, и дело было сделано. Статуя упала на брусчатку. Механик Витя Пасынков шептал мне: «Цинава (министр МВД Белоруссии) на совесть крепил вождя…».

А старший офицер, руководивший мероприятием, предупреждал: «Не вздумайте снимать в сторону сноса памятника, не портите себе биографию!»

А мы и не задумывались в эту сторону: по сюжету играл оркестр «Прощание славянки» и нам хватало воли в воздухе.

В разгар съемок в Минск приехал автор нашего сценария Гена Шпаликов.

Вечерами он веселил экспромтами:

Где-то лаяла собака
В затихающую даль,
Я пришел к вам
В черном фраке
Элегантный как рояль.

Или:

Меня власти
замучили пластиком…

Помню отрывочно из его стихов:

Стоял себе расколотый —
Вокруг ходил турист,
Но вот украл Царь-колокол
Известный аферист.
Отнес его в Столешников
За несколько минут,
А там сказали вежливо,
Что бронзу не берут.
Таскал его он волоком,
Стоял с ним на углу,
Потом продал Царь-колокол
Британскому послу.
И вот уже на Западе
Большое торжество —
И бронзовые запонки
Штампуют из него.
И за границей весело
В газетах говорят,
Что в ужасе повесился
Кремлевский комендант.
А аферист закованный
Был сослан на Тайшет,
И повторили колокол
Из пресс-папье-маше.
Не побоялись бога мы
И скрыли свой позор —
Вокруг ходил растроганный
Рабиндранат Тагор.
Ходил вокруг да около,
Зубами проверял,
Но ничего про колокол