Вирусы. Откуда они берутся, как передаются людям и что может защитить от них

14. Появляются ли со временем новые вирусы?

Да. Многие новые вирусы, атакующие людей, являются патогенами зоонозного происхождения, то есть изначально паразитировали в организме животных или насекомых и не имели никакого отношения к человеку. За долгие годы животные адаптировались к этим возбудителям и стали для них естественными хозяевами. Следует отметить, что они не вызывают заболевания у своего природного носителя. Однако, попадая в организм животного другого вида или человека, провоцируют болезнь и даже могут привести к смерти. Мы заражаемся все большим и большим количеством вирусов, циркулирующих среди животных, поскольку теснее контактируем с ними, вторгаясь в джунгли, прокладывая дороги, строя города и меняя климат. Патоген может, например, чрезвычайно эффективно распространяться через комариные укусы.

15. Какая разница между эпидемией и пандемией?

Мы говорим об эпидемии, когда количество заболевших людей удваивается в течение одной недели. Если она распространяется на несколько континентов или на весь мир, то приобретает масштабы пандемии. Отбушевав, волна инфекционного заболевания идет на спад, так как вирус зачастую становится эндемичным[3 - Эндемичный – свойственный конкретной местности.] и число новых случаев заражения постоянно снижается. Именно такую картину мы наблюдали во время вспышки вируса Зика в Южной Америке.

16. Какие меры предпринимают в случае эпидемии?

Для начала устанавливают, о каком вирусе идет речь, и отслеживают возможные пути заражения и определяют сущность заболевания. Затем выясняют, является ли он мутировавшим и существуют ли тесты для его выявления или же необходимо разрабатывать новые способы диагностики, препараты и вакцины. Разыскиваются инфицированные люди и те, кого они могли заразить. Их тестируют на наличие вируса и в случае положительного результата изолируют. Все это следует делать достаточно быстро, так как период, в течение которого возможно предотвратить распространение нового заболевания, очень короток. Затем вирус нейтрализуется медицинскими препаратами, вакцинами. В конце концов устанавливается жесткий контроль над источниками заражения.

17. Когда ожидать следующей вирусной атаки?

Поток крупных вирусных вспышек не иссякает, мы то и дело узнаем о масштабных заражениях: атипичная пневмония, ближневосточный респираторный синдром, вирус лихорадки Западного Нила, свиной грипп (также известен под названием «мексиканский грипп»), Эбола, Зика, Чикунгунья, Усуту… О каком новом вирусе мы услышим в следующий раз и когда произойдет очередная серьезная вспышка заболевания? Мы не знаем. Никто из экспертов не смог предсказать ни одну из атак вышеперечисленных заболеваний, вызванных вирусами. Но то, что нас ожидают новые, не подлежит сомнению. Вероятно, очередная пандемия гриппа случится в течение ближайших 50 лет, но никто не исключает, что она произойдет уже в этом году. Нам остается только держать руку на пульсе.

18. Какой вирус считается самым опасным в мире?

Для отдельно взятого индивида наиболее опасен вирус с самым высоким показателем смертности, потому что от инициируемого им заболевания не существует эффективного лечения. Как, например, от геморрагической лихорадки Эбола или менингита (в результате инфицирования вирусом бешенства). Самыми опасными для человеческой популяции являются пандемии, вызванные чрезвычайно заразными инфекциями с высокими показателями заболеваемости и смертности, против которых не выработан коллективный иммунитет и не существует ни эффективной вакцины, ни продуктивного лечения. К таковым можно отнести некоторые виды вируса птичьего гриппа, когда они обретают способность передаваться от человека к человеку. Лично мне наибольшее опасение внушают патогены, которые мы еще не обнаружили или на которые не обратили должного внимания. А таких очень много.

19. Играют ли роль в распространении вирусов глобализация, изменения климата и миграция?

Безусловно. Масштабная урбанизация, плотное заселение новых географических районов, вторжение в дикие леса, эксплуатация прежде нетронутых земель – все это приводит к грубому нарушению естественной среды обитания многих организмов. Мы все чаще и чаще сталкиваемся с совершенно новыми, неизвестными ранее заболеваниями животных, которые легко передаются новому биологическому виду и быстро распространяются среди людей. Климатические изменения, экстремально жаркое лето и теплая зима, затяжные проливные дожди провоцируют рост популяции комаров, появление их новых видов и миграцию большого количества животных. Таким образом возникают и распространяются совершенно новые патогены, передающиеся насекомыми. Непрестанно растущие темпы глобализации, межконтинентальные перелеты, международная доставка товаров и грузов способствуют более быстрому и масштабному распространению вирусов на новых географических территориях, уже среди других групп населения. В современном мире повысилась мобильность людей, особенно в отдельные периоды истории. Например, во время военных конфликтов, когда образуются стихийные лагеря беженцев, мигранты перемещаются нескончаемым потоком, осуществляются частые и длительные поездки на родину за пределы Европы, процветает туризм и межконтинентальные путешествия с различными целями. Все вышеперечисленные факторы вполне логично приводят к большому количеству инфекционных заболеваний и эпидемий, распространению экзотических, редких, а зачастую давно забытых или, напротив, прежде вовсе не известных вирусов.

20. Стоит ли бояться вирусов в будущем?

Мы должны их уважать. Знание о вирусах, о том, чего можно ожидать от разных их типов, – хорошее средство от необоснованного страха. Некоторые из них чрезвычайно агрессивны, другие можно обмануть при помощи лекарства или вакцины, на многие можно просто не обращать внимания. Большая часть инфекций вообще не имеет к человеку никакого отношения, а многие из тех, что имеют, даже укрепляют наше здоровье, не давая расслабиться иммунной системе. Без некоторых вирусов мы и вовсе не смогли бы жить! Так что: уважению – да, страху – нет!

Введение. От врача к исследователю. Как я хотел спасти мир

Да-да, я стремился во что бы то ни стало спасти людей от какой-нибудь жуткой и опасной инфекции или еще от какой-нибудь угрозы. Поэтому я и решил стать врачом. И я им стал. Правда, на это потребовалось очень много времени, но оно было потрачено не зря. Всякий раз, приходя в новое отделение и осваивая очередную медицинскую специальность, я с восторгом думал: именно в этой области я хочу работать! Я проявлял ловкость в хирургии, демонстрировал недюжинную изобретательность в психиатрии, был энергичен и расторопен в отделении неотложной помощи. По крайней мере, мне самому так казалось. В какой-то момент появилась мысль стать акушером-гинекологом. Тут парадоксальным образом сталкиваешься с больными и здоровыми пациентами – все-таки беременность не болезнь, применяешь хирургические и терапевтические знания, имеешь дело со взрослыми и детьми – весьма разнообразная практика. Но спустя полгода я стал опасаться, что в будущем профессия гинеколога не лучшим образом повлияет на мою сексуальную жизнь.

Работая в отделении неотложной помощи, я обратил внимание: если дело совсем плохо, мы немедленно зовем анестезиологов. Наркоз – настоящая катастрофа. Как только начинается паника или появляется угроза остановки сердца, в палату врывается кавалерия в модной зеленой униформе и голубых шапочках набекрень. Они неизменно жуют жвачку и всем своим видом демонстрируют непоколебимость. И вот мы все, в белых халатах с карманами, набитыми учебниками, надетых поверх убогих безразмерных сетчатых маек, покидаем помещение, уступая место им. И тут же пускаются в ход интубационные трубки, дыхательные аппараты, капельницы, кислородные баллоны и многочисленные пикающие приборы. Что они там колдуют? Каким образом откладывают конец света, который, казалось, вот-вот наступит? И мне захотелось приобщиться к этой тайне.

Я стал опасаться, что в будущем профессия гинеколога не лучшим образом повлияет на мою сексуальную жизнь.

Это было потрясающе. Я научился погружать пациентов в сон и быстро, и медленно, подключать аппарат искусственной вентиляции легких, применять масочный наркоз у самых активных детей и наркоманов, приобрел большой опыт в реанимировании больных с остановкой сердца. Начинающих врачей наставлял сам заведующий отделением.

– Мы должны постоянно ее жевать, – сказал он, раздавая нам всем по жвачке. – Когда вы вводите анестезию, перед полной отключкой у пациента обостряются все чувства, поэтому от вас не должно разить луком, вонять недавно съеденным обедом или кофе. А еще, когда вы даете наркоз, нужно вести себя как можно тише. Ваш пациент воспринимает малейший шум как пальбу из пушек, у некоторых резкий звук может спровоцировать чрезвычайно опасное в этот момент состояние двигательного возбуждения.

Завотделением привел нас в пустую операционную, где нам предстояло практиковать масочный наркоз друг на друге. Мы должны были на себе испытать луковый запах изо рта врача в момент попадания в кровеносные сосуды снотворного вещества, прочувствовать постепенное безболезненное погружение в расслабляющий сон по мере вдыхания анестезирующего газа. Понять, что ощущает пациент во время подготовки к операции. Мы договорились, что каждый будет постукивать пальцами по матрасу вплоть до засыпания. Как только стук прекращался, напарник должен был прекратить подачу анестетика и дать кислород, чтобы вернуть испытуемого в состояние бодрствования.

– А правда, что некоторые никогда полностью не отходят от наркоза? – спросил кто-то.

– Давнишнее заблуждение, – махнул рукой завотделением. А затем рассказал кое-что странное. Люди, пережившие клиническую смерть, из-за остановки сердца например, говорят, что по ощущениям этот момент очень напоминает переход в бессознательное состояние при общем наркозе. Круто, подумал я. Не знаю, был ли я готов к такому серьезному испытанию тем утром, но сразу согласился.

Я лежал на кушетке и слушал шипение анестезирующего газа в черной резиновой маске, закрывавшей половину лица. Сразу ощутил запах наркозного препарата. Все чувства действительно обострились. Я попытался подумать о чем-нибудь очень приятном. Комната начала вращаться все быстрее и быстрее, словно по спирали, темнеющей к краю, с разноцветными полосами, сходящимися к центру. Вдруг я увидел, как изнутри спирали выходит моя девушка Ханнес и приближается вплотную к моему лицу. А затем сделал глубокий вдох и тут же отключился. До этого я старательно барабанил пальцами по матрасу. Почти сразу я вроде бы заметил где-то далеко моего напарника, регулирующего поступление газа в маску. Он слегка потряс кушетку, и я полностью проснулся, обнаружив перед собой яркие лампы на потолке и знакомую палату.

– Ты все время улыбался, – заметил напарник.

Поднявшись, я подумал: неужели вот так все и заканчивается? Обратно в утробу матери, что-то типа «кольцо жизни замкнулось». Или я, по своему обыкновению, чересчур уж увлекся фривольными фантазиями о прелестях Ханнес?

* * *

Вскоре меня прикрепили к врачу-анестезиологу по имени Уффе. Мне удалось получить общее представление о профессии, приобрести необходимый навык эмоционально отстраняться в моменты, когда речь идет о спасении жизни и действовать нужно быстро, и зачастую принимать нетривиальные решения. Я изучил все профессиональные приемы и свободно манипулировал всеми возможными наркозными препаратами, морфином и анестезиологическими штучками – только попадись мне!

Однажды бригада скорой помощи сообщила, что везет к нам в больницу молодого человека с ножом в сердце. Это был нестандартный случай, а потому в отделение неотложной помощи сбежались все, кто только мог: хирурги, медсестры, санитары и анестезиологи (то есть мы с Уффе). У нас не было никакой дополнительной информации. И все же мы сразу подготовили пакеты с донорской кровью и капельницы, освободили операционную на втором этаже. Мы сделали все это тихо и спокойно. Наконец вдалеке зазвучала сирена скорой помощи, и сердце забилось быстрее. Но я не терял самообладания, я научился этому у Уффе. Теперь было понятно, что нужно делать, когда близится конец света. В этот раз я сам был в составе кавалерии.

Наконец пациента на каталке ввезли в отделение неотложной помощи. Спасатели тут же убежали. Из сердца у него и впрямь торчал нож. Вокруг была кровь. Судя по всему, он находился в сознании, но лежал молча. Одна из медсестер рывком сорвала с него рубашку, две другие наладили внутривенные инфузии в обе руки. Уффе вколол пациенту дозу анестетика, который действует одновременно как снотворное и обезболивающее. Укол подействовал немедленно. Правда, несмотря на то что парень сразу погрузился в забытье, он продолжал корчиться на каталке. Не все присутствующие поняли, что это рефлекторная мышечная судорога, кое-кто подумал, что он еще бодрствует. Мы выжидательно смотрели на хирурга, наступила его очередь действовать. Но он был новенький в нашей больнице и совсем молодой и просто-напросто впал в ступор. Он аккуратно одевался, был приятен в общении и, несомненно, обладал обширными знаниями, ему просто не хватало опыта. Действительно, ситуацию никак нельзя было назвать повседневной. Через несколько тягостных секунд я не выдержал. Мы с Уффе посмотрели на огромные ножницы для гипса, лежавшие на столе, и переглянулись. Наставник подмигнул мне и улыбнулся. Кто-то из нас указал хирургу на инструмент и предложил разрезать пациенту грудную клетку. Я не раз видел, как проводили эту операцию в практике торакальной хирургии[4 - Торакальная хирургия – хирургия органов грудной клетки.], правда, не ножницами для гипса. Пришлось спровоцировать врача, заметив, что мужчина все равно умрет через несколько минут. Бедняга сглотнул. Выходило не по учебнику: инструмент был нестерильным и предназначался совершенно для других манипуляций.

Хирург дернулся и взмахнул рукой, но все еще медлил. Тогда Уффе схватил ножницы, вспорол ими грудную клетку несчастного и сделал первый надрез.

– Это всего лишь крупная рыбина! – бодро воскликнул я, вспомнив о жирных окунях, которых мы ловили в Смоланде, когда во время летних каникул отдыхали всей семьей в большом фамильном доме в Седрагордене. У рыб тоже была толстая шкура, которую приходилось резать кухонными ножницами.

Тогда хирург наконец подключился к работе, и общими усилиями мы рассекли грудную клетку пациента. Заткнув тканевой салфеткой ножевую дыру в сердце, с которым теперь можно было беспрепятственно проводить любые манипуляции, мы срочно отправили его на стол кардиохирурга. Именно от его мастерства зависела дальнейшая судьба парня.

Думаю, проработав в отделении анестезиологии в течение длительного времени, либо превращаешься в комок нервов, либо становишься черствее сухаря. Некоторое время я встречался с девушкой-анестезиологом – в ее случае уместно говорить о втором варианте. Сам же я продержался в качестве врача-анестезиолога всего четыре года: работал в больнице округа Глоструп и в Королевской больнице на улице Блайдамсвай. А затем принялся осваивать новую область врачебной практики. Я попал в инфекционное отделение Королевской больницы.

В отделении анестезиологии со временем превращаешься в комок нервов либо становишься черствее сухаря.

Его можно было назвать настоящей Меккой, оплотом интеллекта, считал я. Инфектология оказалась невероятно интересной наукой, этакой гимнастикой для ума. Я очень гордился тем, что меня приняли на временную работу в чрезвычайно уважаемое инфекционное отделение Королевской больницы. Но в то же время страшно нервничал, когда мне пришлось впервые остаться там на дежурство, хотя и находился под бдительным контролем дежурного врача и «блюстителя температурного режима». Второй паренек из нашей смены стоял примерно на той же ступени больничной иерархии, что и я. Однако врачи, которых приглашали на дежурство в это отделение, зачастую получали специальное дополнительное образование в области инфекционных болезней или клинической микробиологии. Меня же взяли в первую очередь потому, что у меня был опыт в анестезиологии и интенсивной терапии. Присутствие такого специалиста было необходимо, так как в отделении существовал блок, где лежали пациенты с больными легкими, зачастую они могли дышать только с помощью аппарата дыхательной поддержки. Кроме того, в любой момент в больницу могли привезти ребенка, которому нужно будет ввести грамотный наркоз для взятия анализов, постановки капельницы и проведения люмбальной пункции[5 - Люмбальная, или поясничная, пункция – процедура взятия на анализ спинномозговой жидкости через прокол в области поясницы ниже уровня спинного мозга.]. Нас называли «газовыми врачами» или «газовой бригадой», потому что мы запросто манипулировали анестезирующими препаратами и усыпляли пациентов. Тут я был уверен в себе. Вообще-то именно таким образом я и планировал удержаться на этом месте. Возможно, во время собеседования где-то было отмечено, что, будучи студентом, я некоторое время проработал в Судане в Госпитале тропической медицины в старой части Омдурмана, неподалеку от того места, где Голубой Нил и Белый Нил, сливаясь в «вечном поцелуе», образуют собственно Нил.

Мы с Пером ездили в Африку во время учебы в медицинском институте. Он был моим лучшим другом с первого класса школы в Хусуме, дружба наша продолжалась и в старшей школе, и позже, когда мы вместе поступили в медицинский. Нам захотелось настоящего приключения, и мы обратились в Международный комитет медицинского сотрудничества (IMCC), добровольную студенческую организацию, которая занимается мерами по укреплению здоровья населения, особенно в развивающихся странах. Недолго думая, мы выбрали Судан, это была самая удаленная от Дании страна из предложенных. Там мы познакомились со множеством тропических и других болезней, подробно изучили последствия позднего обращения за медицинской помощью. За месяцы, проведенные там, мы приобрели огромный опыт, причем не всегда положительный.

Я некоторое время работал в Судане в Госпитале тропической медицины.

Сотрудникам инфекционного отделения также приходилось иметь дело с экзотическими заболеваниями, пришедшими из Африки: малярией, лихорадкой денге, Ласса, Эбола, всевозможными паразитами и червями. В суданском Госпитале тропической медицины я успел столкнуться почти со всеми этими болезнями.

* * *

– Дзынь, дзынь.

Меня вызывали в приемное. Видимо, прибыл один из пациентов, которого планировали госпитализировать. Я захватил журнал инфекционного отделения и пошел разбираться.

В палате № 3 лежал молодой мужчина 38 лет. Он был достаточно бодр и энергичен, но его явно раздражало происходящее вокруг. У него как будто накопилась усталость за долгий период. Я представился.

– Тут написано, что у вас проблемы с дыханием, – приступил я к опросу. – А также моя коллега зафиксировала у вас повышенную температуру. Как долго вы находитесь в таком состоянии?

– Я кашляю уже два месяца, а еще обильно потею, особенно по ночам, – ответил пациент, сам, кстати, оказавшийся врачом, и сухо надсадно откашлялся, словно желая проиллюстрировать свои слова.

Дышать ему было трудно, у него наверняка развилось воспаление легких. Хмыкнув про себя, я подумал, что в данном случае придется действовать четко в соответствии с регламентом, чтобы ничего не пропустить. Он никогда не страдал от аллергии, однако около года назад у него появилась сыпь по всему телу, что совпало по времени с воспалением горла.

– Возможно, это была реакция на ампициллин? – спросил я, как раз вспомнив, что этот антибиотик может вызывать сыпь, если воспаление горла спровоцировано не бактерией, а вирусом мононуклеоза.

– Нет-нет, в тот раз я вообще не принимал антибиотики. Там не было ничего серьезного. Всего лишь вирус, подумал я тогда.

– Ну да, обычное дело, – согласился я, но на ум мне не приходил ни один патоген, кроме мононуклеоза, который вызывал бы одновременно воспаление горла и сыпь. Но передо мной был не ребенок и не подросток, которые в основном заражаются этой «болезнью поцелуев». Да и несколько месяцев лихорадки вызывали недоумение. Возможно, тут речь идет о раке? О лейкемии как следствии вируса Эпштейна – Барр? В бланке обследования я написал «мононуклеоз?» и добавил: «анализ крови на лейкемию».

Меня научили первым делом исключать самое худшее.