Тройка мечей. Сборник

На один головокружительный миг меня словно швырнуло обратно в тот сон, где я брел к смерти, чтобы что-то сохранить – или уничтожить, – что-то более великое, чем я сам, но принадлежащее мне. И я обнаружил, что даже после пробуждения помню в мельчайших деталях этот подъем на край кратера и потерю меча, который был неотъемлемой частью меня самого.

Но это был всего лишь сон. Это случилось давным-давно. Я – не тот незнакомец, смертельно раненный в неведомой битве. Я Йонан, полукровка, слабак…

Я – и то и другое!

Я сам не могу объяснить, откуда это стало мне известно. Я слыхал, некоторые иноземцы верят, что, хотя адепт может прожить во много раз больше, чем обычный человек, люди, уступающие ему силой, могут вернуться, родиться снова, если не выполнили какую-то задачу, снова обрести возможность выбирать и действовать. И надеяться, что на этот раз все обернется к лучшему.

Может, этот чужак внутри меня как раз из таких людей? Истинен этот сон или лишь игра воображения? Но кто может дать ответ? Мой предсмертный путь был сейчас для меня таким же реальным, как будто все это вправду случилось со мной – вчера или прошлой ночью, когда я думал, что бреду во сне.

Теперь я знал, что должен сам себе ответить на этот вопрос. И доказать это можно было лишь одним способом: я должен вернуться на тот утес, отыскать загадочный предмет, заключенный в камне, и извлечь его. Если я увижу его, если снова сожму его в ладони, тогда… тогда, возможно, осознание того, что он был моим, был предназначен для меня, вернется снова.

Тсали зашипел. Каким бы тихим ни было его шипение, оно нарушило мою сосредоточенность. Ящер все еще смотрел на меня, но уже не так напряженно. Теперь он кивнул; увенчанная гребнем голова степенно опустилась и поднялась. И я понял, что, хотя и не могу читать мысли, кроме самых смутных отголосков, мое сознание более открыто для него.

Я заговорил, хоть и не знал, способны ли его нечеловеческие уши улавливать мои слова и извлекать из них какой-то смысл.

– Я должен вернуться…

Кажется, он меня понял. Во всяком случае, церемонно кивнул. И в этом кивке таилось обещание – он словно подразумевал, что я должен сделать то, что пожелал.

Теперь мне не терпелось вылечить лодыжку, и я донимал Криту просьбами снять с моей ноги тяжелую глиняную корку. Наконец она ее сломала и освободила меня. Я не чувствовал боли, и на ноге не осталось ни опухоли, ни отметины. И когда я встал, то почувствовал себя совершенно нормально.

Но выкроить время для исполнения моего желания было нелегко. Я не мог просто взять и уйти, бросив тренировки, превращающие наше маленькое войско в отряд обороны. Как ни странно, я был твердо уверен, что не должен ни с кем делиться своей тайной – кроме Тсали. Так что прошло целых три дня, полных досады и нетерпения, прежде чем мне удалось ускользнуть до рассвета, чтобы снова подняться на тот утес. Но прежде, чем я протянул руку к первой опоре для подъема, невесть откуда возник воин-Ящер и проскочил мимо меня наверх с ловкостью, недоступной человеку.

Я был рад, что Тсали присоединился ко мне. На этот раз я, поднявшись наверх, не мог отыскать никаких ориентиров. Я не знал, откуда начинать поиски той расщелины, в которую я столь неожиданно провалился. Но по поведению Тсали – он посмотрел на меня сверху и двинулся вправо – было ясно, что он сумеет меня довести.

Днем, без штормовых туч вокруг, окружающие Долину суровые вершины были отлично видны. В этих горах было множество расщелин, и все они походили друг на друга. Однако же Тсали подошел к одной из них, остановился и махнул рукой, подзывая меня.

Я опустился на колени и стал всматриваться в щель в скале. Отсюда ничего не было видно. Должно быть, моя находка располагалась подальше, в полутени под каменным выступом. На поясе у меня висел небольшой молоток – я тайком утащил его из кузни вместе с острым зубилом. Хотя оба инструмента были металлическими, я не знал, одолеют ли они этот камень.

Я осторожно спустился в расщелину. Тсали лег на край и внимательно следил за мной. Я наверняка пропустил бы искомое, потому что жезл почти не отличался по цвету от окружающего камня. Но мне помогло то, что он торчал из стены.

Хотя на ощупь этот жезл казался кристаллом, он был непрозрачным и серым, как любой здешний выступ. Как же так получилось, что он тогда засверкал на свету? Я потрогал его. Да, он шевельнулся, но лишь самую малость. Присмотревшись, я разглядел, что между ним и камнем была едва заметная щелка.

Опасаясь сломать кристалл, я принялся как можно осторожнее работать молотком и зубилом. От скалы отлетали лишь крохотные кусочки, и то ценой больших усилий.

Но я обуздал нетерпение и продолжал трудиться как никогда осторожно. Так было нужно. Работа полностью поглотила меня. Я не замечал палящего солнца, превратившего расщелину в раскаленный котел, такой, что я сперва стащил с себя кольчугу, потом кожаный подлатник и продолжил работать, не осознавая, что моя кожа краснеет от жгучих лучей.

Руки мои начали дрожать, и я привалился к стене расщелины, вдруг испугавшись, что сейчас каким-нибудь неточным ударом разобью свою находку. Сверху раздалось шипение. Я поднял голову, и Тсали протянул мне фляжку – в Долине их делали из местных прочных тыкв.

Вынув пробку, я с благодарностью напился. У меня болели плечи, но когда я посмотрел на камень, над которым трудился, мой дух воспрянул, как и мое горло от этого питья. Предмет, который я с таким трудом высекал из скалы, действительно был рукоятью меча. Я освободил его уже до самого перекрестья. Но, чтобы высвободить лезвие, потребуется множество часов – если мне вообще это удастся. Как металл мог уцелеть в расплавленном камне, куда его швырнул мой двойник во сне?

Я протянул руку и сжал эту рукоять. И меня снова затопило ощущение из сна. Это было мое! Никогда прежде я не испытывал такого острого ощущения собственности, словно некий предмет был сделан лишь для меня одного и его следовало ревностно оберегать ото всех остальных.

Я ухватился за рукоять сильнее и, не осознавая толком, что делаю, рванул ее на себя. После мига сопротивления она подалась с треском – так резко, что я потерял равновесие и отлетел к противоположной стене.

Но в руках у меня была одна лишь рукоять! За ней не было клинка, крепкого и острого!

Мое разочарование было таким сильным, что на пару секунд я заревел, как ребенок. Оно было моим – но оно исчезло, сгинуло во времени и кипящем камне, как я и боялся!

И все же я не мог выбросить эту вещь. Мои пальцы вцепились в нее, будто обладали собственной волей – либо ими командовала некая часть меня, о которой я не знал и которую не понимал.

Я вынес свою находку на солнце. Может, кто-нибудь из кузнецов Долины сможет сделать клинок для нее? Насколько я мог видеть, сама по себе рукоять ничего особенного из себя не представляла. Кристалл в навершии рукояти был серым, однако на солнце я уловил в нем слабый отблеск внутреннего света. Он был покрыт резьбой, напоминающей небрежно нацарапанные руны, – возможно, чтобы рукоять не скользила в ладони. Однако теперь они были такими истертыми, что превратились в изъязвленные нечитаемые строки. Крестовина была из того же материала, напоминающего хрусталь. Однако же я был уверен, что это не хрусталь и не кварц из числа мне знакомых.

Я вздохнул. Надев кожаную рубаху-подлатник, я спрятал свою находку за пазуху. Бесполезная вещь, и все же… что-то в ней было.

Действительно ли где-то в глубинах моей памяти шевельнулся обрывок воспоминаний? Я не мог его ухватить. Я знал лишь, что когда-то эта вещь была мне жизненно необходима и что она не случайно снова попала ко мне в руки.

4

В последующие дни я часто испытывал искушение отнести рукоять к кузнецу и посмотреть, можно ли к ней приделать какой-нибудь из его клинков. Но каждый раз, когда меня посещала эта мысль, я обнаруживал, что не могу этого сделать. Нет, ей подошел бы лишь один-единственный клинок. И время его отняло. Так что моей находке предстояло так и остаться бесполезной.

Но я обнаружил, что когда я сплю, то почему-то сжимаю рукоять в руке (всегда в темноте и втайне). Может, я хотел использовать ее как ключ к прошлому? Возможно. Но другая часть меня этого не желала. И все же я постоянно держал свою находку при себе.

Возможно, она несла с собой удачу для воина. А может, мое постепенное взросление, пребывание под небом Зеленой Долины и ее целительное воздействие понемногу меняли меня. Я стал более искусным фехтовальщиком – однажды даже во время тренировки обезоружил Имхара. И это не было случайностью, потому что обычно он заставлял меня чувствовать себя неуклюжим неумехой.

Иногда мне казалось, что, будь моя тайная находка целой, я мог бы выйти против любого из членов нашего отряда и не уступить даже испытанным в боях ветеранам.

Мы, люди Дома Хорвана, были не единственными, кого притянуло через горы в Эскор. Со временем за нами последовали и другие. Тогда мы вместе с Зеленым народом отправились дальше (ибо леди Дагона всегда знала о тех, кто переходит горы, – ей приносили вести птицы).

Эта земля пробудилась, и Зло шествовало по ней, не считая немногих мест, охраняемых остатками Силы. Поэтому мы, выбираясь за пределы Долины, всегда были начеку. Во время одной из таких вылазок, хоть мы и расположились в Месте Света, ночью на нас напали фасы.

Эти существа жили под землей и редко выбирались на поверхность, и только ночью либо в пасмурный день. Хотя сперва их не относили к последователям Тени, в нынешнее время они откликнулись на зов Темных и тем самым стали нашими врагами. Во время ночного нападения их удалось победить лишь благодаря потоку воды, который направили на них лорд Кемок и Годгар из нашего отряда. Однако лорд Кемок был серьезно ранен и на обратном пути его унесло той же разлившейся водой, что немного раньше нас спасла.

Это была серьезная потеря. Ибо лорд Кемок, хоть и был мужчиной, изучал древние хроники в Лормте. И это на его призыв ответил один из Великих Древних, хотя считалось, что все они давно уже покинули Эскор. Его сестра, колдунья Каттея, отправилась в Место Таинств, стремясь узнать, жив он или мертв, ибо она верила, что он еще не отправился в Последний путь.

Так Крита стала ближайшей помощницей леди Дагоны, хоть она и не была обучена колдовству, как леди Каттея. И я стал еще реже видеть ее. Сейчас было не время для свадеб – и эта мысль согревала меня. Ведь Имхар не сможет заявить свои права на нее, когда вокруг бушует война.

Дважды нам пришлось отбивать нападения Темных. Чудовища кружили вокруг ограждающих Долину гор, стремясь преодолеть их и предать всех смерти. Эти серые – ни люди, ни волки, но существа, взявшие худшее от тех и других, – пришли, чтобы напасть на нас, а с ними зачастую шли и другие, еще более чуждые твари. В небе над нами кружили и сражались огромные ворги, ответившие на призыв нашего воинства. Но иногда с ними вступали в схватку такие существа, каких и в кошмарном сне не увидишь.

Я обнаружил, что всякий раз, как меня назначают в патруль, идущий в горы, с нами отправляется Тсали. И так получилось, что бессловесное товарищество с этим человеком-Ящером стало важной частью моей жизни. Когда мы оставались одни (пусть это и случалось нечасто), он жестами и смутными образами, которые мне удавалось воспринять из его сознания, давал мне знать, что хочет взглянуть на ту рукоять. Тогда я ее доставал – мне казалось, будто это часть меня, – и Тсали внимательно ее рассматривал.

Возможно, он знал об истории этой вещи больше, чем я, хоть та и была до недавнего времени погребена в камне. Как же мне хотелось поговорить с ним мысленно и расспросить его! У людей существовали легенды, – так, может, и у народа Ящеров тоже сохранились какие-то истории из прошлого? Может, даже история о том умирающем человеке, который не был Йонаном…

Я изо всех сил пытался мысленно дотянуться до сознания Тсали, но, похоже, в этом таланте мне было отказано. Однако во всем остальном я менялся – это было несомненно. Даже предположить не могу, что было бы, если бы в мою жизнь не вошла чужая судьба.

Причиной конца этого этапа моей жизни и начала следующего послужила Крита. Потому что однажды утром она исчезла со своей кровати в доме леди Дагоны. И Владычица Зеленой Долины пришла в наш палаточный лагерь с застывшим лицом. Она протянула руку. На ладони у нее лежала грубо слепленная глиняная фигурка. В голову фигурки были вделаны пряди волос, а вокруг тела грубым подобием одежды был обернут обрывок любимого шарфа Криты.

При виде этой вещи леди Крисвита побледнела. Она протянула дрожащую руку, чтобы прикоснуться к фигурке – и не посмела. А потом она вспыхнула – никогда еще я не видел ее в таком гневе.

– Нам говорили, что этот край безопасен! – вскричала она.

– Так и было, – парировала леди Дагона. – Эту мерзость слепили не здесь. Я не знаю, как она попала на кровать твоей родственницы. Она ушла, когда лишь начинало светать, сказав моим людям, что идет искать ильбейн – его надо собрать, пока еще не высохла роса, тогда его целительная сила вдвое выше. Она выглядела как обычно, непохоже было, что ее к чему-то принуждают, но, очевидно, на этот раз ее вела чужая воля.

Леди Крисвита огляделась по сторонам, словно могла увидеть следы Криты. Она сжала губы – мне уже доводилось видеть ее такой; она обуздала свой страх.

– Вы можете проследить ее путь?

– Мы уже сделали это, – отозвалась леди Дагона. – Но он обрывается там. – Она указала на горы, окружающие Долину.