Будь моей королевой

Всплыв на поверхность, откинула волосы с лица и сделала глубокий вдох. Сейчас она чувствовала себя в миллион раз лучше. Сердцебиение замедлилось, а температура тела начала снижаться, отдаляясь от опасной отметки.

Но Серафия по-прежнему не знала, что с собой делать. Она с позором вернулась в Барселону. Купив билеты в последнюю минуту, она прилетела домой поздно ночью. Серафия не успела сказать ни родителям, ни персоналу, что возвращается. Единственное, чего Серафия хотела, – немедленно покинуть Алму. Остальным она займется позже.

Но сбежав… она не знала, что делать. На ближайшие несколько недель никакой работы. Она освободила календарь, когда согласилась на предложение Монторо, потому что точно не знала, сколько времени займет обучение. Первые дни в Майами были мучительными, и она сомневалась, хватит ли им двух недель.

Двух недель оказалось более чем достаточно, по крайней мере для нее. И хотя она почувствовала облегчение, вновь оказавшись дома – в мирном жилище, которое она создала для себя, – чего-то не хватало. Серафия бродила по пустым залам, сидела на балконе с видом на море, лежала в постели, смотрела в потолок… Мысли о Габриэле настигали ее повсюду, что бы она ни делала.

Серафия подплыла к краю бассейна и оперлась руками на каменный бордюр, наполовину поднявшись из воды. Уронила голову на скрещенные руки, борясь со слезами, которые измотали ее за последние несколько дней. Как она ни сопротивлялась чарам мятежного принца, устоять не смогла. Она влюбилась в него. И ничто – ни угроза снова оказаться в центре всеобщего внимания, ни большая вероятность стать в будущем королевой и разделить королевские обязанности – не остановили ее.

И потом, Габриэль тоже увлекся ею. Как он мог подумать, что она намеренно устроит нечто подобное? Как только Серафия поняла, куда все идет, она запаниковала. А когда Габриэль посмотрел на нее – в его глазах она увидела предательство, – у нее почти разорвалось сердце. Он настолько привык к людям, которые пользовались и злоупотребляли его доверием, что отказывался видеть, что она не такая.

Возможно, ей стоило остаться в Алме и бороться за свое доброе имя. Сбежав, она как бы признала свою вину, но Серафия просто не могла там находиться. Пусть ее семья и происходит из Алмы, но сама она родилась и выросла в Испании, и именно здесь ей необходимо быть.

Она просто должна направить жизнь в нужное русло. Драмы, разыгравшиеся в Алме, забудутся, Габриэль выберет королеву, а Серафия займется своим будущим.

По крайней мере, именно это она себе повторяла.

Французские двери позади нее раскрылись, и в сад вышла экономка Серафии с подносом в руках:

– Я приготовила вам обед, сеньорита.

Серафия подплыла к бордюру, чтобы поздороваться. Есть ей в таком состоянии совсем не хотелось, но отказ наверняка обидит экономку.

– Спасибо, Эсперанса. Пожалуйста, оставьте на столике.

Эсперанса послушно поставила поднос и в нерешительности встала на краю бассейна с полотенцем в руках. Она выглядела озабоченной, ее морщинистое лицо выражало беспокойство.

– Вы действительно его съедите?

Серафия нахмурилась и выбралась из бассейна по лестнице.

– Что вы имеете в виду?

– Вы почти не притронулись к завтраку, лишь фрукты поклевали. Вчерашний ужин я случайно обнаружила в мусорном ведре. В доме есть все ваши любимые снэки и напитки, но со дня вашего возвращения вы не съели абсолютно ничего.

Серафия выхватила полотенце из рук экономки – снова этот забытый страх быть пойманной с поличным.

– Это вас не касается. Я плачу вам за то, чтобы вы готовили мне еду, а не контролировали меня, как моя мама.

Увидев обиженное выражение на лице пожилой женщины, Серафия почувствовала угрызения совести из-за своей грубости. Эсперанса – милейшая женщина и не заслуживает такого обращения.

– Извините. Мне не стоило так говорить. Простите меня. – Серафия опустилась в кресло и уткнулась лицом в полотенце.

– Ничего страшного. Когда я не ем, тоже становлюсь сварливой, – успокоила ее Эсперанса с легкой улыбкой. Эта полноватая пожилая женщина всегда была в хорошем расположении духа. Наверное, потому, что с удовольствием ела и не переживала постоянно о фигуре. – Но я беспокоюсь о вас, сеньорита, как и ваши родители.

Серафия подняла голову:

– Они звонили?

– Si[7 - Да (исп.).], но вы гуляли на пляже. Просили не говорить вам. Они очень интересовались вашим аппетитом, поэтому я и заметила перемены в питании. Они просили сразу же позвонить им, если вы начнете резко терять вес.

Отлично. У ее родителей есть собственный шпион, который работает в ее доме. Значит, они и правда обеспокоены. Серафия вздохнула и откинулась на спинку стула. Вероятно, родители правы. За несколько последних дней, после возвращения из Алмы, она уже потеряла пять фунтов, что совсем нежелательно. Она и так находилась на нижней доспустимой границе – если снова вернется в красную зону, то рискует еще одним курсом стационарного лечения, а ей бы этого не хотелось.

Черт.

– Спасибо за заботу, Эсперанса. – Серафия взглянула на поднос с едой, который принесла экономка: большая тарелка овощного салата с кусочками цыпленка, блюдо с яйцом вкрутую, ломтиками сыра и хлеба и графин с уксусной заправкой. Эсперанса даже положила два своих знаменитых сахарных печенья с корицей. В общем, здоровый сбалансированный обед с большим количеством овощей, белков и цельных злаков. Какой Серафия обычно просила готовить для нее.

И все же ей стоило немало усилий перестать думать о том, сколько калорий содержится во всем этом. Если съесть только зелень и курицу, но без соуса, то ни чего страшного. Может, один кусочек сыра, но, разумеется, никакого хлеба. Именно такие навязчивые мысли когда-то управляли всей ее жизнью. Серафия долго боролась с этим демоном. Часть ее надеялась, что он навсегда побежден, но эмоциональный удар отбросил ее назад, к старым дурным привычкам.

Привычкам, которые чуть не убили ее.

– Выглядит замечательно, – сказала она. – Обещаю съесть все до последнего кусочка. Есть еще печенье?

– Конечно! – Лицо Эсперансы просветлело.

– Я съем их во второй половине дня, после сиесты.

– Muy b?en![8 - Очень хорошо (исп.).]

Эсперанса пошаркала обратно в дом, оставив Серафию на террасе.

Серафия понимала, что должна поесть. Прямо сейчас. И пусть будут прокляты эти голоса в голове.

На всякий случай она начала с печенья. Оно свинцом упало в пустой желудок, напомнив ей, что не нужно торопиться. Врачи предупреждали Серафию о том, как опасно голодать, а потом вдруг наедаться. Это еще один, абсолютно новый и опасный путь, которого она намерена избежать.

Серафия попробовала сыр и хлеб, и ей стало лучше. Она знала, что ее тело заплатило высокую цену за анорексию. Когда она была помешана на тренировках и игнорировала любую еду, то чувствовала себя ужасно. Даже с таким небольшим количеством еды ощущалась разница. Взяв приборы и полив салат заправкой, Серафия вонзила вилку в салатный лист, поднесла его ко рту и принялась задумчиво жевать.

В Алме она чувствовала себя совсем по-другому. Каким-то необъяснимым образом все прошлые заботы исчезли, когда она сосредоточилась на том, чтобы сделать из Габриэля настоящего короля. Возможно, потому, что он считал ее прекрасной. В постели Габриэль боготворил каждый дюйм ее тела, не критиковал и не комментировал ее недостатки. Это заставляло ее чувствовать себя красивой. Когда они вместе ели – это было весело и приятно. Серафию слишком отвлекала великолепная еда и еще более великолепная компания, чтобы беспокоиться о калориях. В течение нескольких дней в Алме она даже забыла позаниматься спортом. А ведь за все последние годы не пропустила ни одной ежедневной тренировки. Находясь с Габриэлем, она наконец-то прекратила бороться со своей болезнью и начала просто жить.

Ей было так хорошо – но в тот момент, когда все закончилось, негативные мысли снова одолевали ее. Она не могла это повторить. За годы после сердечного приступа одно Серафия поняла точно: она слишком любит себя, чтобы постоянно причинять себе боль.

Серафия потянулась за хлебом с сыром, откусила большой кусок, потом еще один и еще, пока не съела почти весь обед.

Она не может позволить себе любить Габриэля, если это означает отказ от всего, чего она достигла.

В докладе, который лежал у Габриэля на коленях, говорилось то, что Габриэль и так уже знал в глубине души. Но почему-то, увидев эти слова, написанные черным по белому, он почувствовал себя особенно паршиво.

Гектор сделал все, как просил Габриэль. Его люди из пресс-службы нашли автора резкой статьи о семье Эспина. Немного надавив на него, узнали, что дело не обошлось без Фелиции Гомес. Журналист признал, что исторические факты в статье были проверены, но инсинуации о гнусных намерениях Серафии – чистая спекуляция на основе предположений Фелиции. Это не означает, что ее семья не помогала свергнуть Монторо, но это уже не важно. Единственное, что имело значение: Серафия ни в чем не виновна.

И он знал это. Знал, когда прочитал статью в первый раз и когда обвинил Серафию и наблюдал за тем, как ее сердце разрывалось от боли у него на глазах. Он был унижен. Взбешен. Он набросился на нее, потому что позволил собственным страхам управлять своей жизнью и публично смутить его. В тот момент было легче обвинить Серафию, чем признаться себе, что все дело в нем самом.

Габриэль чувствовал себя ужасно из-за всей этой истории. Серафия была единственным человеком в его жизни, которому, он мог довериться – и все же он отвернулся от нее и усомнился в ней при первой же провокации.

Нужно что-то сделать, чтобы исправить это. Прямо сейчас.

Оторвав взгляд от доклада, он заметил Люка, который проходил мимо его офиса.

– Люк, вы можете узнать, где находится сейчас самолет семьи Монторо? Все еще в Алме?