Смертный приговор

– Такие люди боятся быть покинутыми. Для них характерно суицидальное или самотравмирующее поведение, они также не способны контролировать свою агрессию по отношению к окружающим. Часто случаются кратковременные параноидальные…

– Гомез, избавьте меня от этого говна из учебника, – пробурчал Снейдер. – Я расскажу вам кое-что о Каспареке. Он пытается избавиться от чувства внутренней пустоты. Это начинается однажды утром, когда во время бритья он прижимает помазок к коже сильнее, чем это необходимо. Если чувство пустоты остается, то он кусает себя или бьется головой о стену. За этим следуют несколько попыток суицида. – Он сделал паузу. – Шёнфельд, что вы знаете о синдроме Аспергера?

– Э-э-э… ничего.

– Неверный ответ. Мартинелли?

– Жизнь Каспарека определяется рутиной. Например, он постоянно переходит улицу в одном и том же месте или сидит в автобусе всегда на одном и том же сиденье по ходу движения. Как только что-то меняется, он уже не может с этим справиться. Кроме того, он не в состоянии понять чувства других. Возможно, это и есть причина, почему он перенес Катарину к морю, несмотря на опасность быть увиденным другими, – они ему просто безразличны.

– Но какой у него мотив? Почему он это сделал?

– Итак… – Тина повертела между пальцами ручку, прежде чем ответить. – Каспарек безэмоционален по отношению к другим, однако это не касается его собственного чувства вины. Он не может избавиться от кошмарной навязчивой мысли, что именно он виновен в том, что случилось с матерью. Эти повторяющиеся видения сводят его с ума. Его единственный шанс на выздоровление – окончательно вытеснить эти образы из головы, и для этого он должен заменить воспоминание о своей матери на воспоминание о ком-то другом. – Она неуверенно посмотрела на Снейдера.

Тот кивнул.

– И он убивает другого человека, с которым у него нет близких отношений, – продолжила Тина. – Поэтому он и располагает тело Катарины так, как если бы она попала в силосорезку. Морская вода символизирует дождь, который шел в тот день.

– Видите, получается же. – Снейдер казался довольным.

Пока Сабина включала сотовый и кликала по экрану, Снейдер заговорил громче:

– Я вижу, что вы можете больше, чем просто дышать нашим чистым лесным воздухом Гайсберга. Постепенно вы начинаете заслуживать свою зарплату. Значит, с убийцей все ясно, – резюмировал он. Никто ему не возразил. – Немез! Вам наскучили наши рассуждения?

Она на секунду подняла глаза от экрана и продолжила печатать.

– Черт возьми, что там такого важного? – крикнул Снейдер. – Отложите телефон в сторону!

– Я только что погуглила погоду двадцать четвертого сентября того года.

Снейдер с любопытством смотрел на нее.

– И как вам помогут эти знания?

– Вы прежде сказали, что убийца незаметно перенес свою жертву к морю. Кроме того, вы утверждаете, что Каспарек не в состоянии понять чувства возможных свидетелей, поэтому не учел опасность быть замеченным. Лишь субъект с подобной клинической картиной мог так рисковать и тащить женщину в бессознательном состоянии через весь причал.

– Вы лишь повторяете то, что мы уже знаем.

– Но все это было совсем не обязательно! – заявила Сабина. – Ему не нужно было ни осторожничать, ни бояться, что за ним наблюдают. В тот день в 18 часов было не просто дождливо. Хлестал настоящий ливень, и штормовой ветер гнал его с побережья в открытое море. Небо до горизонта было затянуто темными тучами. Рестораны закрыты. На деревянном причале гарантированно никого не было.

– Хорошо – поставьте себя на место преступника и опишите его чувства! – потребовал Снейдер.

– Он поднимает женщину… – Сабина на мгновение замолчала и закрыла глаза. – Дождь хлещет ему в лицо. С усыпленной женщиной на плече он тяжело шагает по волнорезу.

Тут Катарина приходит в себя. Но ему не нужна еще одна доза хлороформа, потому что шторм все равно относит ее стоны в море. Она начинает двигаться – это заставляет его быстрее идти туда, где кончается причал и где на темном горизонте он наконец видит блеск волн. Он увязает в иле, пробирается дальше. Его личный катарсис в том, чтобы отнести эту женщину к предназначенному для нее месту…

Сабина открыла глаза.

– И какой вывод из этого вы делаете? – спросил Снейдер.

– Это мог быть кто угодно.

Шёнфельд и Майкснер снисходительно улыбались и качали головой.

– Правильно, – спустя какое-то время подтвердил Снейдер. – Каспарек не был осужден.

Шёнфельд развернулся.

– Почему?

«В таком случае дело было бы закрыто, гений», – подумала Сабина.

– По трем причинам. – Снейдер поднял руку. – На месте преступления не взяли следы ДНК. Признание было выбито из Каспарека сотрудниками полиции, расследующими этот случай, и обыск его палаты проходил без соответствующего ордера, из-за чего доказательства и улики не могли быть учтены в суде.

– Почему снова не открыли производство по этому делу?

Снейдер вальяжно сел на стол рядом с кафедрой.

– Когда-нибудь слышали о «парадоксе Кеннеди»?

Все помотали головой, Сабине это понятие тоже не встречалось ни разу за всю ее карьеру.

– Вы знаете такое из новостей: если происходит убийство известной личности, как, например, Кеннеди, к расследованию неожиданно подключаются высокопоставленные чиновники высшего уровня, которые не имеют понятия о работе на улице. И случаются ошибки, которые обычно допускают только дилетанты. – Снейдер вздохнул. – Здесь похожий случай. Катарина была племянницей австрийского дипломата, и делом вдруг стали заниматься высокие начальники.

– Кто руководил расследованием? – спросила Тина.

– А вы как думаете? – ответил вопросом на вопрос Снейдер.

– Президент Хесс лично?

Снейдер ничего на это не сказал.

– Как бы то ни было, настоящего преступника так и не схватили.

– А почему вы считаете, что это был не Каспарек? – спросила Тина.

Снейдер, все так же сидя на столе, оперся локтями о кафедру.

– Просто… если все совпадает и сходится, то что-то не так. Все было слишком гладко. Настоящий убийца за несколько недель или месяцев до преступления достал, как и мы, медицинские карты всех клиентов неврологической клиники. Возможно, он, как и мы, наткнулся на Каспарека, на его чувство вины в смерти своей матери, на протоколы сеансов психотерапии, описания его ночных кошмаров и фотографии с места несчастного случая.

Пока Снейдер говорил, Сабина еще раз пролистала досье Каспарека. На копии допроса, который проводили всего несколько недель назад, она узнала смазанную подпись сотрудника, ведущего расследование: «Эрик Дорфер». По спине у нее пробежал холодок. Ее голову словно окунули в ледяную воду. Простое совпадение или система заключена в том, что Снейдер разбирает с ними только те дела, над которыми работал Эрик?

– …После этого убийца разрезал Катарину на части, чтобы она выглядела как мать Каспарека. – Снейдер понизил голос. – Как будто и она попала в силосорезку в тот дождливый день.

Сабина открыла рот, но Снейдер не дал ей сказать ни слова.

– Нет, я не думаю, что Каспарек был настоящей целью убийцы, который хотел повесить на него преступление, – Катарина была первичной и основной целью, а Каспареку просто отводилась роль козла отпущения.

– Я хотела сказать кое-что другое, – пробормотала Сабина. Все же она поостережется еще раз произносить фамилию Эрика на занятии.