– Естественно, их тут нет! – сказала мама. – Не будете ли вы столь добры объяснить нам наконец, как вы тут очутились?
Я ею восхищался: она была даже вежлива с непрошеным гостем, который превратил её гостиную, в том числе замечательный обеденный стол «Сёрен», в гору обломков.
– Упал, – ответил мистер Мюз. – Пролетая над Ирландией, свалился в пике.
– Вы летели над Ирландией?
– На самом деле целью была Скандинавия. Авария произошла, когда я делал разворот.
– От Ирландии до нас приличное расстояние.
– Сила инерции, – встряла Кики. – Он, видимо, летел на огромной скорости.
Мне показалось просто неприличным то, как она выпендривалась перед мистером Мюзом.
Мама попросила её принести фотоаппарат, чтобы сфотографировать мистера Мюза и всё вокруг для страховой компании.
– Мадам, мне в высшей степени неприятно, что я свалился на крышу столь очаровательной госпожи! – галантно произнёс мистер Мюз. – Шеф, конечно же, возместит ущерб.
Шеф?
Не помню уже, когда в последний раз маме кто-нибудь делал комплимент.
– Всего-то дыра в потолке и на крыше, – сказала она. Её щёки зарделись от смущения.
Однако постепенно становилось прохладно. Сверху на нас медленно опускались снежинки. На снимках, сделанных Кики в тот вечер, это выглядит очень красиво.
Когда Кики отщёлкала всю плёнку, мама решила, что, пока нас окончательно не замело, надо дыру чем-нибудь заделать.
– Я хотел бы помочь вам в ремонте, – великодушно предложил мистер Мюз. – Боюсь только, что я вывихнул переднюю ногу.
Для мамы это стало просто подарком! Она обожает лечить, если кто-то поранился или заболел. Она бы не расстроилась, если б у меня трижды в году была ветрянка или свинка.
– Пока не поправитесь, поживёте у нас в гараже, – сказала она мистеру Мюзу.
Гараж стоял пустым с тех пор, как папе после развода досталась машина.
– А сейчас я сделаю вам холодный компресс.
Я отчаянно завидовал Кики, которой разрешили сопровождать ковыляющего мистера Мюза в гараж, пока мы с мамой лазили на чердак.
Мы заложили пролом в потолке гостиной досками, а под дырищей в крыше прибили целлофановую плёнку.
– А можно мистер Мюз подольше у нас останется? – спросил я.
– По меньшей мере пока его лодыжка не заживёт, – сказала мама. – Там будет видно.
Папа говорил, что нельзя загадывать дурных желаний. Но когда я вбивал гвозди в плёнку, я загадал, чтобы лодыжка у мистера Мюза заживала как можно дольше.
В тот вечер все мы легли спать далеко за полночь. Я, хоть и очень устал, долго не мог заснуть. Слышно было, как на чердаке от порывов ветра слегка колышется плёнка.
Удостоверившись, что мама и Кики крепко спят, я взял карманный фонарик, надел пальто и сапоги и, тяжело ступая по занесённому снегом саду, направился к гаражу.
Мистер Мюз тоже ещё не спал. Когда я посветил на него, он зажмурился. Его левая передняя нога была обёрнута полотенцами.
– У меня к вам вопрос, мистер Мюз, – сказал я.
– Отвечу тебе с удовольствием, малыш, если ты сперва почешешь мне за правым ухом.
Уши у него были больше моих ладоней, а шкура за ними тёплая и мягкая. Немного пахло как в зоопарке или в конюшне.
Мистер Мюз уютно посапывал.
– А где твой папа? – спросил он через некоторое время.
– Не знаю. Соседка Герлинда Вольтерсхаузен сказала, что он у чёрта на куличках.
– А, это в Южной Индии. Скучаешь по нему?
Когда я думал о папе, у меня скручивало живот и кружилась голова. Ощущение не из приятных. Говорить об этом мне совсем не хотелось.
– Мистер Мюз, – спросил я, – а кто это – шеф?
– Шеф… – пробормотал мистер Мюз. Он прошёл мимо меня, прихрамывая, к гаражной двери и уставился в тёмное зимнее небо. – Разве я не сказал? Шеф – это, разумеется, Санта-Клаус.
– Кто-кто? – переспросил я.
– Санта-Клаус, – повторил мистер Мюз. Он повернулся ко мне так, что я мог смотреть ему прямо в его красивые карие глаза. – В любом случае это его американское имя. Вы его называете Рождественский Дед[2 - Рождественский Дед (от нем. Weihnachtsmann) – немецкий Дед Мороз.].
Мистера Мюза обнаруживают
Отлично помню этого Рождественского Деда. В прошлом году он внезапно появился перед нашей дверью вечером в канун Рождества. Ни слова не говоря, он шагнул прямо из холодной темноты в прихожую. На его красной шубе были рассыпаны маленькие снежинки. Они таяли на ней, как на горячей плите. Мне стало не по себе. Ведь я не был паинькой. Всего пару дней назад я припрятал новогодние петарды, а потом с их помощью взорвал двадцать три куриных яйца в курятнике у нашего соседа Паннеке. Я не сомневался, что Рождественский Дед знал про каждое яйцо в отдельности.
– Тебе страшно, Бертиль Вагнер? – спросил он.
– Да, – сказал я.
– И поделом тебе, непослушный мальчишка! – взревел Рождественский Дед.
Он стал гоняться за мной, мамой и Кики по всей квартире, размахивая прутом из принесённой с собой охапки хвороста. Я вопил от страха.
Мы влетели в гостиную, где сделали три круга вокруг празднично наряженной ёлки. После чего мама с хохотом повалилась на диван, а Рождественский Дед плюхнулся рядом и стал её обнимать и целовать.
– Гунтрам! – крикнула мама, смеясь. – Здесь же дети!
Кики тоже смеялась. Она-то обо всём знала заранее…
Я хоть и был маленьким, но не полным же придурком. Я понимал, что Рождественского Деда не могли звать Гунтрам и что, кроме нас и папы, целовать маму никому на свете не позволено.