Двойное сердце агента

– Спасибо, Зина. Сейчас выезжаю. И скажите Копейкину: пусть возьмет кинохронику и спускается в машину.

* * *

Плужников уже, наверное, в пятый раз пересматривал кадры американской хроники, полученные по дипломатическим каналам: космодром Канаверал в США, сборочные цеха американских ракет, профессор Вернер фон Браун и группа инженеров работают с чертежами, идет тренировка американских астронавтов, стартует ракета «Редстоун»…

Протащив последний метр пленки, стрекотнул вхолостую и замолк киноаппарат, кто-то включил свет. В небольшом просмотровом зале Опытно-конструкторского бюро № 1 воцарилась тишина.

– Да… – задумчиво прозвучал голос главного конструктора ракетных систем Сергея Царева. – Наш коллега фон Браун идет семимильными шагами!

– А мы, Сергей Палыч? – повернулся к нему Плужников. – Мы-то как?

– И мы стараемся…

– А вот подполковник Копейкин, – сказал Плужников, показывая на начальника Волжанского управления КГБ, – утверждает, что у вас есть серьезные проблемы.

– Так точно, товарищ генерал! – закивал плешивой головой Копейкин. – Две аварии за последний месяц на Волжанском заводе. Я вам уже докладывал. А вот детали вы лучше у директора завода спросите. Товарищ Онегин, доложите детали товарищу генералу!

К Плужникову пододвинулся крупный седовласый мужчина лет шестидесяти со звездой Героя Соцтруда на пиджаке.

– Т-течь в топливных б-баках, – немного заикаясь, заговорил он. – Думали, д-дефект конструкции… А в-вчера у нас на заводе мы обнаружили н-надрезы уже на новых б-баках, п-подготовленных к монтажу.

– Товарищ генерал, – встрял Копейкин, – меры безопасности усилены, но пока оперативно-розыскные мероприятия результата не дали.

– То есть вы полагаете, что возможен саботаж или диверсия? – прищурился Плужников.

– Павел Михайлович, – вмешался Царев, – не наша компетенция проверять, диверсия это или саботаж. Мы лишь констатируем факты – баки прибыли на завод в исправном состоянии, а перед монтажом на их поверхности оказались надрезы. То есть это не дефект изготовления. А через два дня у нас еще один испытательный пуск. Мы, со своей стороны, постараемся разобраться с техникой, ну а вам мы были бы очень признательны, если бы удалось исключить проблемы любого иного характера…

В этот момент дверь в просмотровый зал с треском распахнулась, и на пороге возникла фигура Зорина.

– А вот как раз подошел человек, – пояснил генерал, с недобрым предчувствием вглядываясь в потрепанное и невыспавшееся лицо Зорина, – который явно что-то хочет мне доложить по данному вопросу…

* * *

Олейников протянул руку и уверенно нажал на кнопку дверного звонка, над которой висела потускневшая медная табличка:

КУБИНЫ – звонить два раза

За дверью послышались шаги, звякнул отпираемый замок, дверь открылась. На Олейникова с некоторым удивлением смотрела, кутаясь в серую кружевную шаль, пожилой красоты женщина с усталыми глазами. Из-за ее спины с любопытством выглядывала рыжеволосая девочка лет шести.

– Вам кого? – спросила женщина, всматриваясь в лицо Олейникова.

– Вас, Мария Григорьевна. Вы меня не узнаете?..

* * *

– Подбросил арестантскую одежду… рядом с урной… прямо перед отходом московского поезда! – лепетал Зорин, едва поспевая за Плужниковым, размашисто вышагивающим по коридорам ОКБ-1. – Думал, обведет нас вокруг пальца! Некуда ему деваться, некуда! Мы заблокировали все восточное направление, вплоть до Урала!

Контрразведчики вышли на крыльцо главного корпуса конструкторского бюро и направились к машине Плужникова.

– Значит, прямо перед отходом московского поезда? – переспросил генерал, закуривая.

– Так точно, товарищ генерал! – подтвердил Зорин и, показывая на папиросу, спросил: – Вы же бросили?

– Точно, бросил, – согласился Плужников, выкидывая папиросу, и, на мгновение задумавшись, произнес: – Да… Старый трюк. Молодец, Олейников! Узнаю школу генерала Кубина…

– Не понял, товарищ генерал? – остановился Зорин.

– Двойной обман, майор. Двойной обман… – подошел к Зорину Плужников. – Здесь он, в Москве. Точно.

– В Москве? – удивился Зорин. – Откуда вы знаете?

– Знаю, майор, знаю, – ухмыльнулся в усы Плужников. – И еще, майор, я знаю, что генерал Кубин своих никогда не бросал!

* * *

Олейников огляделся. Светлая уютная комната, изобилие цветов в горшках на подоконнике, большой круглый стол в центре, над ним пожелтевший от времени абажур с бахромой, никелированная кровать у стены с гобеленом. Взгляд Олейникова задержался на стоявшей на прикроватной тумбочке фотографии молодого человека в летной форме. Олейников вздохнул. Ведь когда-то и он был таким же молодым, как этот парень на фотографии, и вся жизнь была впереди, и казалась она простой и понятной…

– Дядя летчик, – прервала его размышления рыжеволосая девочка, – а вы и правда летчик, как папа?

– Наташка, не вертись! – с улыбкой бросила ей Кубина, заходя в комнату с подносом, на котором стояли три чашки, чайник и вазочка с вишневым вареньем. – И не приставай к дяде…

Поймав взгляд Олейникова, смотрящего на фотоснимок, Кубина остановилась, улыбка сошла с ее лица, а глаза наполнились бесконечной печалью.

– Сын… – тихо сказала она. – Пропал без вести. В Корее…

Кубина поставила поднос на стол и захлопотала, разливая по чашкам чай.

– Так мы теперь бабским царством и живем. Дочка моя, слава богу, работает, а я вот с внученькой сижу. Вы берите варенье, сама варила. А я вас помню, – вновь улыбнулась Кубина, – муж мой, Василий Степанович, царство ему небесное, вас тогда еще на рыбалку затащил…

– Да, было дело, – кивнул Олейников, отхлебывая горячий чай. – Мария Григорьевна, я вот как раз про Василия Степановича спросить хотел. Может, какие-то документы, записи… дневники какие-нибудь остались?

– Да что вы! – всплеснула руками Кубина. – Какие дневники? Пять обысков. Все забрали. Ни свиданий, ни передач не разрешали. Я ведь только через год узнала, что его расстреляли…

И, еле сдерживая слезы, Кубина отвернулась к окну.

Олейников допил чай, встал, подошел к ней и положил руку на плечо.

– Пойду я, Мария Григорьевна. Пора…

– Вы заходите… Хоть иногда.

– Постараюсь, – сказал Олейников и направился к двери.

– Ой! – вскликнула ему вслед Кубина. – Как же я могла забыть? Прямо перед арестом…

– Что? – обернулся Олейников.

– Прямо перед арестом Василий Степанович, если вдруг вы объявитесь, просил вам отдать… пластинку!