Константин Великий. Равноапостольный

Армии Рейна и Иллирии пытались пересилить друг друга, словно два бодающихся барана. Некоторое время держалось равновесие. Но у Лициния было больше войск и пространства. Он подтягивал резервы, отводил устававшие отряды, использовал застрельщиков и лучников. Инициатива постепенно переходила к нему. Легионеры Константина несли потери.

– Довольно, подать сигнал к отступлению, – приказал император.

Над вышкой взметнулся флаг, призывающий Авла уводить армию обратно к лагерю. Для легионеров Константина настал самый опасный момент сражения. Если, отступая, они нарушат строй, то их сомнут и перебьют. Им приходилось не столько идти, сколько пятиться, продолжая биться с врагом и метать в него дротики. Осторожность Лициния оказалась на руку Константину. Уверенный, что он все контролирует, август Востока не торопился, желая свести свои потери к минимуму.

Рейнские легионеры щедро оросили кровью землю, по которой возвращались к лагерю. Но Авл выполнил приказ: армия, сохранив порядок, отступила. Подпустив солдат Лициния поближе к стенам, Константин приказал лучникам начать обстрел. Разгоряченные наступлением, легионеры попали под смертоносный дождь. Стрелы со свистом впивались в щиты, пробивали кольчуги. Убитые и раненые падали под ноги товарищам. Атака замедлилась. Константин взмахнул рукой, скомандовав скорпионам дать залп. Три снаряда – короткие толстые копья с металлическими наконечниками – вонзились в землю, никого не задев. Зато четвертый пробил щит, прошил насквозь его обладателя и воткнулся острием в живот легионеру, стоявшему сзади. Несчастные завалились на бок, один с предсмертным хрипом, второй с истошным воплем.

При следующем залпе уже три снаряда нашли своих жертв. Скорпионы долго перезаряжались, и их было слишком мало, чтобы заметно потрепать армию противника. Но эффект они произвели колоссальный, сбив с наступающих пыл.

Лициний приказал военачальникам прекратить преследование и увести людей. Он был доволен уроком, который преподал Константину, загнав его легионеров обратно в лагерь. Август Востока уже представлял, как в скором времени подтянет онагры[1 - Онагр – метательная машина торсионного типа; буквально переводится как «дикий осел».] и разнесет укрепления вместе с проклятыми скорпионами, когда примчался гонец с круглыми от ужаса глазами. Эрок и его алеманы обрушились на лагерь Лициния. Немногочисленные отряды, оставленные для охраны, не могли их остановить. Варвары жгли все на своем пути, прорываясь к запасам провианта. Нужно было немедленно отправить в лагерь подкрепление.

Заметив суету в рядах противника, Константин догадался, что произошло.

– Выпустить берсеркеров! – скомандовал он.

По его приказу Эрок нанял на Рейне особых воинов, каждый из которых стоил как хорошо обученный гладиатор. Этот резерв Константин берёг для решающего удара. В бою берсеркеры впадали в раж. Ими невозможно было управлять, их нужно только вовремя спустить с цепи, как свирепую стаю. Поверх кольчуг они были облачены в свежие звериные шкуры, от них и разило как от зверей. Взгляд обжигал яростью, длинные косматые волосы блестели, смазанные животным жиром. Сражались берсеркеры тяжелыми секирами, топорами, длинными двуручными мечами. Бросаясь в схватку, они издавали такой рев, что баррит казался легким напевом.

Войска были развернуты узким фронтом из-за гористой местности, но берсеркеры все равно не должны были атаковать по всей его длине. Константин направил их на левый фланг Лициния. Начавшие отходить, легионеры спешно перестроились. Германцы накинулись на них с таким неистовством, что римлянам показалось, будто они бьются не с людьми, а с оборотнями.

Берсеркеры не замечали ранений и продолжали сражаться, истекая кровью. Лишившись оружия, они бросались на противников с кулаками, падая в предсмертной агонии, зубами вцеплялись им в ноги. Германец огромной секирой одним ударом расколол легионеру щит, а вторым рассек римлянина наискось от ключицы до ребер. Другого берсеркера пронзили мечом, он рухнул, но умирать не собирался, выхватил кинжал и стал колоть солдат Лициния по ногам.

Легионеры дрогнули. Небольшой отряд германцев угрожал опрокинуть весь фланг. Военачальникам Лициния пришлось срочно отправить подкрепление из центра. Подмога прижала берсеркеров и взяла их в полукольцо, атаковав сбоку, но при этом сами повернулись к рейнским легионерам уязвимой стороной. Тем временем Константин и Далмаций вышли за ворота лагеря во главе палатинской гвардии. Они повели армию в новую атаку. И вновь основной удар пришелся на левый фланг; тот стал стремительно прогибаться.

И тут Лициний позволил страху овладеть собой. Константин атакует, невесть откуда взявшиеся варвары разоряют лагерь, а собственные легионеры вот-вот обратятся в бегство. Хотя казалось, битва уже окончена и он одержал пусть неполную, но победу. Лициний беспомощно огляделся по сторонам, передавая свою растерянность окружающим. Момент выправить положение оказался упущен. Взяв себя в руки, он стал раздавать приказы, но было уже поздно.

Константин смял первые ряды войск Лициния. Бросившиеся бежать солдаты налетели на тех, кто стоял позади, нарушив их строй. Император усилил натиск, и вскоре вся армия противника обратилась в бегство. Волной бегущих захлестнуло и Лициния с его военачальниками. Не в силах ничего сделать, им пришлось в нее влиться, чтобы не попасть в плен.

Константин отправил легкую кавалерию во главе с Марком Ювентином преследовать противника. Основные силы он остановил, перестроил, дал солдатам отдышаться, а затем повел вниз в спокойном темпе. Конница гнала противника до самого лагеря. Там Лицинию вместе с другими командирами все же удалось остановить бегство. Кавалерии пришлось отойти. Издали Марк заметил раненого Кассия. Его перевязали, он, прихрамывая, вышел к войскам. Братья Ювентины обменялись взглядами, и оба отвели глаза.

Увидев, что лагерь полыхает, солдаты Лициния поникли. Эрок со своими людьми отступил, притаившись неподалеку, готовый снова нанести удар. Лициний понял, что продолжать сражение нельзя. Он приказал поднять белое знамя.

На закате разбили шатер для переговоров. Рядом с ним повара и их помощники по приказу Константина развели костры, чтобы приготовить праздничный ужин в честь примирения. Лициний переоделся в чистую одежду и начищенные до блеска доспехи, на голову водрузил шипастую корону из золота. Август Запада остался в том же облачении, в котором сражался, сняв только шлем. Прежде чем начать переговоры, Константин и Лициний обменялись любезностями, подобающими соправителям и родственникам, а не врагам.

– Славное было сражение, но мы должны прекратить лить кровь наших подданных, – сказал Константин.

– Ты первым вынул меч из ножен. Вложи его обратно, и мир между нами восстановится, – ответил Лициний.

– Перед казнью Вассиан наводил на тебя подлые наветы. Им не могло быть веры, пока его сторонники не сбежали в твои земли. Я пришел, чтобы предать их справедливому суду, а меня встретили обнаженной сталью.

– Прискорбно, что изменнику Вассиану так легко удалось рассорить нас. Я выдам тебе его сторонников, – пообещал Лициний. – В моем лагере был пожар, весь провиант сгорел.

– Мы с радостью поделимся с тобой.

– А я щедро расплачусь. Пусть не золотом, но землей, ведь это она дает нам пищу.

– Землей? – переспросил Константин.

– Паннонией и Далмацией, – ответил тот. – Уверен, они принесут тебе богатые урожаи.

– А иллирийская армия?

– Перейдет в твое полное распоряжение, если ты, конечно, этого желаешь.

Предложение Лициния и вправду выглядело щедрым. Константин пристально посмотрел зятю в глаза. Тот уступал ему обширные территории вместе с половиной своей армии, но сохранял за собой богатейшие восточные провинции. Важнейший ресурс Паннонии и Далмации – рекруты, из которых получались крепкие, надежные воины. Но Константин ограничен в средствах и не сможет воспользоваться ими в полной мере. При этом увеличится протяженность границ, которые необходимо защищать. Несмотря на преимущество в численности войск, август Запада не сможет собрать их в единую армию.

Лициний подготовится и дождется, пока на Рейне станет неспокойно, убедит племена готов совершить набег за Дунай, а затем нанесет ответный удар. Иллирийцы не скоро забудут своего прежнего повелителя, велика вероятность, что в трудную минуту они перейдут на его сторону. И тогда уже Константину ничего не останется, как поднять белое знамя.

«Нет, лучше завтра снова вывести войска и навсегда разрешить все наши разногласия, – подумал Константин. – А если он не захочет сражаться, то пусть сидит в сгоревшем лагере и умирает с голоду».

С порывом ветра в шатер ворвался запаха жареного мяса. Рты всех присутствующих наполнились слюной. Измотанные долгим сражением, ничего не евшие с самого утра, римляне на мгновение позабыли обо всем, кроме жалобного урчания своих животов. Надменная непроницаемая маска слетела с лица зятя. И Константин прочитал во взгляде Лициния страшную усталость. Единственное, чего тот хотел на самом деле, – это поскорее вернуться домой, к жене и сыну. Он тешил себя мыслью о реванше, но лишь для того, чтобы успокоить уязвленную гордость.

Отражение схожей слабости Константин увидел много лет назад у отца, когда Констанций наслаждался жизнью с Феодорой и детьми. Любовь ослабила и Лициния. Истинную победу Константин одержал над ним в тот день, когда выдал за него сестру.

«Любовь – сладчайший яд», – с тоской подумал император.

Лициний вернется домой в надежде восстановить силы, но вместо этого совсем расслабится. Константин испытал облегчение с легким привкусом зависти. Он потребовал прибавить к Паннонии и Далмации Грецию с Македонией. Лициний согласился, и соправители заключили мир.

III

Лициний подписал договор о перемирии, оставил во владении своего шурина две трети Империи и отбыл в Никомедию к семье. Константин стал старшим августом. Первым делом он велел иллирийским войскам вернуться в лагеря и гарнизоны, где ожидать дальнейших приказов. Иллирийцы были злы и растеряны. Их вели в бой против Константина, твердили, что он враг, а теперь отдали под его командование. Они роптали, но все же подчинились, так как не были готовы снова браться за мечи.

Константин во главе рейнской армии направился к Сирмию. Жители с тревогой ждали прибытия своего нового повелителя. Старший август успокоил их, отправив в город гонца с распоряжением начать подготовку к празднествам. Пусть сравнительно скромным и недолгим, главное, это было знаком, что Сирмий не отдадут на разграбление рейнским легионам. Армия разбила лагерь у стен города, Константин вошел в него только с палатинской гвардией. Состоятельные жители Сирмия в течение нескольких дней щедро снабжали солдат вином, яствами и гетерами. Авл Аммиан присматривал, чтобы, пируя, легионеры не перебарщивали.

Константин подсчитал средства в казне Сирмия, благо у Лициния не было времени их вывезти, и созвал совет.

– Эрок, ты со своими людьми вернешься на Рейн, полевые легионы нужны сейчас здесь, поэтому вам предстоит защищать галльские провинции, – сказал император.

– Но нас слишком мало, о Божественный, – заметил вождь алеманов. – Мы не сможем отразить серьезное вторжение.

– Надеюсь, вам и не придется обнажать оружие. Ты, как никто другой, умеешь договариваться с племенами. Задабривай их, стравливай друг с другом, делай все, чтобы у них не возникло желания совершать набеги. В твоем распоряжении половина всех налогов, взимаемых с Белгики[2 - Белгика – одна из римских провинций в Галлии, названная в честь кельтского племени белгов.].

– Он будет их приворовывать! – не сдержался Авл, который покинул армейский лагерь, чтобы поучаствовать в совете.

Эрок осклабился.

– Разумеется, – кивнул Константин. – Иначе ради чего ему усердствовать? До тех пор пока на Западе спокойствие и порядок, я готов закрыть на это глаза.

– Твое поручение – честь для меня, о Божественный, – произнес Эрок, склонив голову, при этом на его губах играла полуулыбка.

– Иллирийской армии придется выдать двойное жалованье, чтобы задобрить воинов, – продолжил император. – Когда все уляжется, сократим ее численность на треть. Иначе мы не сможем долго содержать рейнские и иллирийские войска. Легионерам предложим выйти в отставку или отправиться служить к Лицинию.

– К Лицинию? – поразился Далмаций. – Зачем усиливать врага?

– Нельзя их просто выгнать, – пояснил Константин. – Легионеры должны быть уверены, что с ними всегда поступят по справедливости. Если Лициний единственный, кому они могут служить, то пусть отправляются к нему. Лучше уж так, чем вся иллирийская армия поднимется против нас. – Немного помолчав, император добавил: – После мы перемешаем войска Рейна и Иллирии. Половину легионов оставим здесь, вторую отправим охранять северные рубежи. – Константин обратился к Далмацию: – Вы с Авлом будете следить за выдачей жалованья, присматривайтесь к тем, кто особенно недоволен. От них мы избавимся в первую очередь.

Константин понимал, что, как бы Авл и Далмаций ни старались, им не удастся обнаружить большинство изменников, тех, кто будет подстрекать иллирийских легионеров поднять бунт против нового августа. Император нуждался в человеке, от глаз и ушей которого нельзя ничего скрыть.

Константин пустил по дворцу Сирмия слух, что он хочет видеть Публия Лукиана. Командир тайной охраны не заставил себя долго ждать. Он ничуть не изменился с их прошлой встречи. Одет скромно и опрятно. На гладко выбритом лице застыло выражение почтительности. Колючие серые глаза смотрели на императора внимательно и слегка настороженно.