Освобождая Европу. Дневники лейтенанта. 1945 г

– Неужели мы все еще в Москве? – спрашиваю я.

– Нет, в Серпухове! А ты что? Проспал? – Заблоцкий смеется.

– Угу, – ответил, зевая, – я ж всю ночь глаз не смыкал.

– Товарищи командиры, – кричит Логинов, – на ужин! Каши в котелках на четверых.

Я достаю поллитровку «Московской» – подарок матери и тетки, кусок копченой колбасы и кусок сыра. Кашу из двух котелков вываливаем на общую сковородку, водку разливаем поровну по кружкам и выпиваем за то, чтобы наши родные дождались нашего возвращения. Закусили колбасой, сыром и кашей с общей сковороды. Много говорили, много шутили. И кто-то даже сказал, что сам слышал, будто в высших сферах готовится «Особая армия вторжения» и что мы едем именно на ее формирование. Само собой разумеется, что после моей бутылки «Московской» появилась еще одна, потом на столе оказался портвейн и даже бутылка сухого. Компания сильно захмелела, и всех теперь интересовал только один вопрос: Кто она?! Кем она мне доводится?! Почему пришла, и отчего никто до сих пор не знал о ее существовании?!

– Ты, Андрюха, хитрый парень, – Микулин пьяно щурится, – ежели б не этот случай, мы бы так и не узнали, какую невесту он от нас прячет!

– А я-то, я-то, – кричит сильно захмелевший Заблоцкий, – я так ее-то и не увидел. Ведь вот как получилось-то.

– Это что, мужики, – вертя длинной шеей, шепчет Коля Кузнецов, – комиссару-то нашему так по шее дали, чуть было в трубу не вылетел… Два раза в политотдел вызывали… Отстранить от должности… Ежели б не переезд этот – отстранили бы…

– Одного снимут – другого поставят, – сказал Миша Маслов, до того молчавший. – А другой не всегда бывает лучший…

– Слушай, комсорг, – еле ворочая языком и щуря глаза, заговорил Микулин, – Мишка прав… Один очень умный и старый еврей сказал очень умную вещь: «Всё в жизни ер-р-рунда…» или как там – «су-е-та»… Вот…

– Что за еврей такой? – как-то сразу обмякнув, спрашивает Кузнецов. – Из тыловиков наших, что ли?.. Я его знаю?.. А?..

– Нет, Николаша, – Заблоцкий весело хохочет, – ты его не знаешь!.. К твоему сведению, товарищ комсорг, этот еврей был не из наших тылов, а из тылов значительно более дальних… И имя ему было Соломон…

Капитан Микулин, откинувшись на нарах, храпел и ничего уже не слышал. Маслов полез укладываться. Коля Кузнецов, цепляясь за стенки вагона, шел в противоположный конец к своему месту. Заблоцкий, пользуясь остановкой, побежал в свой вагон.

10 января. Утром в Туле опохмелялись пивом и ели мороженое.

11 января. Проезжаем Орел и Курск.

12 января. Льгов.

13 января. Киев. Впечатление удивительно однообразное: вокзалы разрушены – одни больше, другие меньше. Ведутся восстановительные работы, а трудятся бабы, девчонки, дети да инвалиды. Торговки предлагают шаньги, ватрушки, лук, молоко.

Леса постепенно уступают полям и перелескам, а поля переходят в сплошные степи. И вот потянулся типичный украинский или малороссийский пейзаж.

14 января. Прибыли в Житомир. Началась разгрузка эшелона. Тут совершенно иной ритм и иные темпы, нежели там – на севере, в Финляндии. Тут во всем ощущается большая напряженность военной атмосферы. Комендант станции не дает нам минуты покоя – торопит и торопит с разгрузкой. За нарушение графика выгрузки грозит трибуналом.

– У меня через этот узел идет не один ваш эшелон! – кричит он простуженным, трескучим голосом, озираясь воспаленными до красноты глазами. Мы понимаем его. Но существует объективная реальность, которую никто не в силах ни обойти, ни подогнать, ни ускорить.

15 января. Лишь где-то под утро, на часы не было время смотреть, полк выгрузился, и конфликт с комендантом станции был исчерпан.

Наши машины, довоенные ленинградские газики, видавшие виды на Ладожской трассе, на Псковщине и в Карелии, еле-еле держатся на ходу. Тарахтят, дребезжат и глохнут – чувствуют, видимо, механическим своим «сердцем», что осталось им трудиться считаные дни. Только вот именно теперь требуется им проявить чудеса «трудового героизма» и оттащить полк подальше от места выгрузки из эшелона. А сделать это не так-то просто в тех самых условиях, в которых мы теперь оказались.

Дорога от станции Житомир-Товарная до Житомирских учебно-артиллерийских лагерей – ЖУАЛ – протяженностью в пятнадцать километров занесена снегом, не чищена, вся в колдобинах, ухабах и наледях. Сплошное месиво из снега и земли. Тут же в колеях валяются бревна, доски, куски брезента, обломки окон и дверей – все, что военная шоферня волокла с собой, чтобы в нужный момент подбросить под буксующие скаты машины. Ни о каких бульдозерах или тракторах нет тут и речи.

Пока полк пробирается по ухабам и колдобинам, выволакиваемый силою солдат и матерщиной Богданова и шоферни, управление и штаб полка во главе с его командиром отправились на одной из головных машин осматривать лагерь. То, что мы увидели, представляло собой картину огромных размеров варварского и беспорядочного погрома.

Среди высокого соснового леса размещены бревенчатые бараки, минимум на сотню человек каждый. Двери в бараках выломаны, стекла в окнах выбиты, нары раскиданы, железные печи изуродованы. Шаблий, Коваленко и все прибывшие в молчании осматривали развороченный лагерь.

– Как думаете, товарищ майор, – обращается командир полка к своему замполиту, – размещать людей в таких бараках?

– Упреждя усяго надыть людям объяснить, – нравоучительно начал было Куриленко. Но Шаблий его перебил:

– Вот вы и объясните. Это ваша прямая обязанность. Согрейте людей теплом ваших слов.

Замполит смотрел на командира полка с выражением тупой ненависти, застывшей на его грубом, корявом лице. Но Шаблий уже забыл о присутствии своего заместителя по политической части.

– Майор Куштейко, – голос командира полка в адрес его зама по строевой части звенел резкими металлическими нотами и теми интонациями, которые не допускали возражения. Умел подполковник Шаблий властью одного своего голоса заставить выполнять приказ без промедлений и оговорок. – Немедленно позаботьтесь о том, чтобы во всех бараках, предназначенных полку, были двери, окна и печи.

Приказ четкий и ясный. Оба зама понимают, что недостающее из пальца не высосешь, – нужно из нескольких соседних бараков собрать все необходимое; быстро, без проволочек отремонтировать и привести в надлежащий жилой вид. Если это не сделать организованно, солдатня стихийно начнет устраивать свой быт, и вот тогда-то можно ждать чего угодно.

– Коваленко, Видонов, – обращается к нам Шаблий, – проверить наличие состава подразделений и оформить документы. Капитан Микулин, чтоб связь была по всем направлениям. Линии тянуть стационарные, на подвеске. А ты, Николаев, бери солдат и по деревням. Чтобы, пока народа мало, нашим офицерам обеспечить квартиры. Действуй, не теряй время.

Крикнув разведчиков, отправился я по окрестным хуторам и деревням в квартирьерскую разведку. Для себя, Никулина и Маслова забронировал комнату в доме поляка-гончара на хуторе Вчелька. Морозы стоят до десяти – двенадцати градусов. Однако нет в этих краях той мягкости, которая ощущалась там – в Финляндии. Тосковали мы в северном крае Страны Суоми, а уехали оттуда – и жаль стало тех высоких сосен, гранитных валунов и скал, зеркальных озер и тихих, уютных, теплых красно-белых домиков под черепичной крышей. Теперь мы на юге, и ветры – лютые, степные ветры обжигают холодом даже в такие небольшие морозы.

В бараках солдаты орудуют топорами, пилами, лопатами. И к вечеру в раскаленных докрасна бочках горят березовые поленья, прогревая наледенелый воздух, насквозь промерзшие нары и земляной пол. Люди сгрудились у печек – атмосфера тяжкой влажной испарины и прелой вони насытила все внутреннее пространство барака. Ни Куриленко, ни Князев не пришли «согреть сердца людей теплотою своих слов». Они наглухо заперлись в своем «политфургоне», натопленном до состояния парной бани стараниями их ординарца Пригаева.

Следом за нами в ЖУАЛ прибыли: 205-й пушечный полк под командованием подполковника Гулитова, имевший на вооружении 76-миллиметровые орудия ЗИС-З, и 211-й гаубичный полк под командованием уже пожилого подполковника Крочнева. 205-й пушечный, так же как и наш полк, был на автотяге. 211-й гаубичный, сформированный еще в Гражданскую войну, тащил свои тяжелые орудия в конной упряжи. До слез было больно смотреть, как, налегая из последних сил в хомуты, понукаемые ездовыми, косматые и низкорослые лошаденки тащили по разбитой и ухабистой дороге тяжелые 122-миллиметровые гаубицы.

16 января. Получен официальный приказ на формирование 57-й артиллерийской бригады в составе: 211-го гаубичного Рижского полка, 205-го пушечного полка, 534-го минометного Выборгского полка. Командиром бригады назначен полковник Игнатьев Василий Александрович.

Прибыло и новое штатное расписание полка. Наконец-то я утвержден в своей должности начальника разведки полка с окладом в 900 рублей.

– Поздравляю тебя с законным основанием, – шутит Шаблий, – хватит тебе прятаться за ветеринарного фельдшера. Как получишь второй орден, можно рассчитывать и на капитана.

17 января. В полк прибыло пополнение офицеров: лейтенанты Грачев, Митюшов, Рубцов, Макаров, Колычев и Тарасик.

Лейтенант Колычев имел персональное назначение на должность начальника топослужбы. Лейтенант Митюшов принял взвод топографов. Остальные офицеры получили направления в дивизионы.

Новый начальник топослужбы оказался фигурой более чем примечательной. У нас у всех сложилось впечатление, что там, в отделе кадров, решили над нами жестоко подшутить и прислали Колычева либо «в отместку», либо «смеха ради». Иного предположить мы не могли.

Лейтенант Колычев имел без малого два метра росту. Крупные черты тупого и хищного лица. Кисти рук портового биндюжника и налет приблатненного одесского выговора. Судя по всему, он имел самый минимум образования, возможный в наше время. Расписывался он с трудом. В топографии он, естественно, не смыслил ничего. Карта топографическая была ему столь же непонятна, как и ассиро-вавилонская клинопись. Единственные карты, в которых он разбирался, и неплохо, были карты игральные.

Что касается лейтенанта Митюшова, то он оказался на редкость симпатичным и скромным человеком, грамотным специалистом, выполнявшим работу и за себя, и за своего начальника Колычева. Невысокий, сухопарый, коми по национальности. Общение с ним для меня было чрезвычайно приятным.

Пополнился полк и рядовым составом. Из вновь прибывающих в полковую разведку отобрал я двоих: сержанта Жука – одессита, сильного, красивого и наглого парня, и поляка Лещинского – худого, долговязого и скромного малого, уроженца Западной Украины и хорошего конника.

Штабу полка, штабам дивизионов предстоит огромная работа по перемещению личного состава. Полк переформировывается из шестибатарейного в пятибатарейный. Но, самое главное, для готовящейся «армии вторжения», или 9-й армии генерала Глаголева, подбирают преимущественно молодежь, а солдат и сержантов старше определенного возраста отчисляют в резервные части. Заблоцкий прощается со своими друзьями-солдатами: георгиевским кавалером Кимайкиным, вестовым Федором Нечаевым, вечно небритым Китаевским. Самого Заблоцкого переводят старшим офицером во вторую батарею Хлебникова. После расформирования шестой батареи я взял к себе в полковую разведку своего земляка из Банного переулка – веселого и заводного Борьку Израилова, которого до того никак не отпускали ни Солопиченко, ни командир батареи Баранчиков.

18 января. Впервые ночуем на хуторе Вчелька. Небольшая глинобитная мазанка, земляной пол, хмурый неразговорчивый хозяин-поляк. Сидя в углу у гончарного станка, босой ногой он ловко и быстро вращает диск, напряженно следя за тем, как его мокрые руки формируют из серо-зеленой глины макитру или миску. Тут же сушится готовая продукция. В доме жарко, душно и влажно от обилия сырой глины. Освещение до того скудное, что ни читать, ни писать невозможно. Спали на лавках вдоль стен, подостлав ветошь и укрывшись шинелью.

19 января. Осознав очевидность ошибки в выборе нашего местожительства, мы отправились искать новое пристанище на хуторе Коротынка.

Не думал я, что в советские времена увижу картину достопамятных времен гоголевской Диканьки. Малороссийские мазанки под соломой, с малюсенькими оконцами, плетнями и лазами через них, с холодными земляными полами и множеством блох. Хозяйская дочь, грудастая дивчина, косолапо бегает по хате босиком, топит печь соломой и непрестанно, совсем как Параська, смотрится в осколок зеркальца, вмазанный в печку. Тут тоже мало комфорта. Но тут хоть дом как дом, а не производственная мастерская. А кроме того, наличие в доме женщин-хозяек облагораживает жилище, наполняет его каким-то особенным уютом и теплотою душевной.

21 января. Суббота. По старинной традиции на хуторе «вечорници». Парни допризывного возраста и девчата поют украинские песни, лузгают семечки и попеременно пляшут. Хата освещена керосиновой лампой. Местные парни приглядываются к нам, расспрашивают о службе в армии. Они сознают, что «были под немцем», и их интересует собственная судьба. Расходились за полночь, долго топтались на улице, и в морозном воздухе нет-нет да и прорежется заливистый, звонкий голос нашей молодой дивчины.

Сегодня утром Коваленко сказал мне, что Богданов со своими помощниками Карпушиным, Гвоздевым и шоферами отправился в Житомир оформлять и получать новую технику еще вчера. Первоначально нам предназначались американские небольшие и открытые автомашины «Додж 3/4». Но машины эти оказались неудовлетворительными в качестве тягача для орудия. И нам выделили модели «Шевроле» и «Студебекер».