Мертвые страницы. Том II

Барабан наклонился.

В груди Николая застучало как никогда, в животе воцарился жестокий холод. Мужчина схватил телефон и, как мог, пополз к дальней грани, пока бетонная смесь растекалась по дну. Ни мыслей, ни злости, только боль в волочащейся по земле руке, и высасывающий силы страх.

Упёршись в земляной вал, Николай поднялся на ноги. К тому моменту серая жижа была ему уже по щиколотку. Холодный пот стекал по лицу. Рукава куртки испачкались в ходе гонки со смертью.

Пальцы здоровой руки по-прежнему сжимали бесполезный пистолет и телефон. Николай нажал на кнопку с зелёным значком, прерывая плач.

– П-полина… Полина, ты слышишь? Ты слышишь меня?..

– Николай Анатольевич! Вера Цыбулькина из Центрального Ба…

Игрушка дьявола исчезла с серой жиже. Следом чуть не полетел пистолет, ладонь некрепко держала рукоять. Николай и сам едва стоял, едва держался, чтобы не рухнул в липкие объятия нового воплощения Смерти.

Жидкий цемент поднялся до уровня колен.

Со своего места Николай видел лишь барабан бетономешалки, шасси КамАЗа и уголок его кузова.

– Сука!

Сняв пистолет с предохранителя, Николай выстрелил. Пули исчезли в будущем бетоне, а то и вовсе улетели далеко за ограду свалки. Совсем скоро эти кусочки свинца найдут на детской площадке, в парке, на мостовой или в упавшей на тротуар птице – где-нибудь, но найдут.

А вот найдут ли того, кто стрелял…

Уровень смеси поднялся до бёдер, сдвинуться с места стало невозможно. Надежда покинула Николая.

Мужчина приставил дуло пистолета к голове.

«Надеюсь, хоть один патрон остался»…

***

Ночь. На свалке тихо, только огонь потрескивает в дырявой металлической бочке. Вокруг таких любят собираться бездомные по вечерам: теплом от пламени можно согреть ладони. А если очень повезло днём, то и поджарить голубя, крысу или собаку.

Но на сей раз обитателей улиц не было на привычном месте, и пламя, хоть и горело, не лизало плоть – ни живую, ни мёртвую. Одинокий мужчина в запылившейся куртке молча скармливал прожорливой стихии осколки недалёкого прошлого. Картонная коробка у его ног была полна сокровищ, но порой богатство приносит боль. Как и любой инструмент, его можно использовать во зло. А добро… Добро очень относительно.

Не всё, что падало огню в пасть, легко им переваривалось, и оранжевые языки периодически мельчали и синели. Одиночка подкладывал хвороста в костёр и окроплял пламя содержимым прозрачной бутылочки. К стихии возвращался аппетит, и пир возобновлялся.

– Всё… закончилось.

Одиночка достал из кармана помятый лист бумаги и в последний раз пробежал глазами по его содержимому. Призрак прошлого всё ещё давил на сердце.

– «Сто к одному, что не найдём», говоришь… – Оскалившись, человек в пыльной куртке скормил бумагу, символ былого отчаяния, адским побегам.

«Возможно, там мразь и узнает, за что сдохла».

Одиночка шумно выдохнул и перевёл взгляд на серую прямоугольную площадку. Бетон в котловане застыл не так давно.

– Ну и хер с тобой.

Пламя снова скукожилось, но это уже никого не волновало. Свою роль оно выполнило – все телефоны, сим-карты, обрывки паспортов и свидетельство о регистрации заявления в полицию сгинули. Как и что-то внутри человека в пыльной куртке.

Может, трудности и делают человека сильнее, но не добрее уж точно.

Дневник девочки-подростка

Запись 1

Нашла эту записную книжку вчера, когда лазила по нашей сторожке. Старик-сторож разрешил взять её в обмен на обещание не заглядывать в окна и не заходить без разрешения. Такой скрытный! И ручку подарил, ей сейчас пишу. Буду вести дневник, прямо как в детстве. Делать-то особо нечего.

Запись 2

Сегодня плохо спала, просыпалась среди ночи. Снилась всякая мешанина из новой и прежней жизней. Кадры из каких-то фильмов. Увядшие цветы, которые зачем-то из лейки поливали желудочным соком.

Не знаю, смогу ли когда-нибудь назвать этот погост своим Домом, чувствую себя словно в сиротском приюте (без понятия, почему такое сравнение, никогда там не была). Кругом серо и тихо. Все чужие. Зато никто не шпыняет.

Запись 3

Почти всё время сплю. Постоянно хочу есть.

Запись 4

Как же одиноко…

Запись 5

Выбралась за забор. Соседи никак не мешали. Им, похоже, всё равно. Только мистер Купер поздоровался, пожелал приятной прогулки. Джентльмен, однако. Даже фрак носит.

Бродила вокруг нашего участка. Какая-то бабулька перекрестилась при моём приближении. Ну да, я же поздно гуляла. И выгляжу, наверное, как наркоманка.

Ветер продувал насквозь, но я не мёрзла.

Дошла до ворот и заплакала. Не хочется возвращаться, но больше идти некуда. Скучаю по старому дому, но путь туда закрыт на веки.

Запись 6

Мне часто снится один и тот же сон.

Стою в прихожей перед какой-то семьёй: отец, мать, дочь. Глаза в пол. Вдруг замечаю какое-то движение, начинаю мотать головой. Мотаю-мотаю-мотаю – хоп! – выскакивает рыжая мелюзга. Сама лбом мне в пупок упирается, а насупится грозно, кулачки сожмёт, говорит что-то. Я не слышу ни её, ни себя, но, кажется, отвечаю. Смотрю на остальных. «Отец» с «матерью» кивают, словно подбадривают. Отвечаю мелкой снова. Та, довольная ответом, улыбается, прыгает, льнёт ко мне, целует.

Это просто сон, всего лишь сон…

Запись 7

Только сейчас заметила, что наша Лиза похожа на ту девочку из сна. Только крупнее, и, когда лезет обниматься, упирается не в пупок, а в нос. Смешная, но милая.

Сегодня она познакомила меня со своей старшей сестрой Анной. Жуткая. Как Уэнздэй Аддамс, только носит распущенные волосы и брюки. И готова в любой непонятной ситуации сначала врезать по носу, а затем скастовать заговор на понос. А потом зарезать в переулке. Я бы, наверное, умерла уже на стадии поноса.

Лиза сказала, что всегда мечтала куснуть её за задницу. (0_0)