Тайна происхождения русского народа

Гвардия Хранителей во главе с князем Орликом, принявшим в 1609 году подданство московского царя, занимала особое место в составе казачьего народа конца XVI века. Численность ее определяется в пятьдесят тысяч семейств – «кибиток». Это значит, что численность всей орды превышала шестьсот тысяч человек [24]. И это без учета той части Гвардии Хранителей, которая осталась в Семиречье после ухода Орлика и вместе с атаманом Гушиным направилась в Кукунор на границу Великой Китайской стены, подчинив себе обширнейший регион от Памира до Хуанхэ. Часть из них в XVII веке, после оккупации Тибета Китаем, вновь вернулась в Алтай-Тянь-Шаньский регион.

Определение численности казаков производится нами по аналогии с численностью донских казаков конца XVIII – начала XIX века, статистический учет которых был хорошо налажен, что подтверждают многочисленные справочники и обширная историко-демографическая литература. В 1801 году демографическая статистика «донцов» была такова: всех служилых православных казаков числилось 40 023 человека, казаков-буддистов 1557 человек, всего на службе числилось 41 580 казаков. Из них на полевой (реальной) службе состояло 22 000 казаков. При этом все население Дона в начале XIX века составляло 486 000 человек. Таким образом, можно вывести соотношение 1:12. Так как организационная структура, быт и традиции исторического казачества и казаков-донцов идентичны и на протяжении XVII—XVIII веков не претерпели существенных изменений, можно сделать вывод, что у казаков на каждого воина приходилось двенадцать человек общего населения. Кроме того, в первоисточниках сохранились прямые указания на то, что термином «кибитка» у казаков называлась первичная военно-хозяйственная единица, выставлявшая одного воина. Таким образом, если в источнике указана численность «кибиток», мы можем достоверно сообщить численность всего населения, исходя из пропорции 1:12. В тех же случаях, когда речь идет только о численности действующего войска, должна применяться пропорция 1:24.

Согласно письменным памятникам ойратов-калмыков, Передовая Гвардия («хо-шоут») в конце XVI века насчитывала 130 ООО «кибиток» или примерно 1 600 000 человек. Остальные объединения казаков немногим уступали ей в военной силе и общей численности населения, хотя во главе сейма – совета казаков – по традиции всегда стоял атаман Передовой Гвардии. В начале XVII века это был Багасов [25], который скончался в 1640 году в возрасте девяноста лет. В рамках общности казаков в XVI веке окончательно сложился Союз Четырех Гвардейских Армий Стального Императора:

Гвардейская Армия Стражей атамана Орлика (в источниках – «торгоут»), Передовая Гвардейская Армия атамана Багасова (в источниках – «хошоут»), Гвардейская Армия Левого фланга атамана Кулова (в источниках – «зюнгар»), Четвертая Гвардейская Армия атамана Талаева (в источниках – «дербет»).

Эти четыре армии имели общую численность в 6 000 000 человек, 500 000 воинов общего войскового резерва и 250 000 конных воинов-казаков на действительной военной службе. Казачьи орды нельзя воспринимать как простую и упорядоченную систему – это достаточно сложные структуры, включающие в себя много подразделений, не имеющих выверенной бюрократической иерархии, свойственной государственному образованию XIX века или современности. В таких сложносоставных социальных организмах могли образовываться новые подразделения и дробиться старые, пока не появлялась сильная верховная власть, которая все структурировала. Но между такими периодами могли проходить сотни лет, когда орда существовала как конгломерат взаимодействующих между собой военно-демократических союзов. Они вырастали как бы снизу, естественным образом. Уходили от верховной власти прежние атаманы, сохраняя за собой и своими потомками определенный авторитет, привилегии и общественно-политические позиции, конкретные местности, хозяйственный контроль над теми или иными регионами или природными ресурсами. Это происходило из поколения в поколение, приводя к значительному усложнению системы. Помимо этого, у разных орд было достаточно много постоянных или временных союзников. Иногда такими союзниками были близлежащие княжества и государства, иногда это были остатки какой-либо казачьей орды, потерявшей былое могущество и сократившейся до небольшого подразделения, но помнящей о былой славе. Они включались на правах автономии в более сильную или новую орду. Таким образом, в историю вошло множество наименований различных подразделений, которые у разных авторов звучат по-разному. Возьмем классический пример из тюркоязычных источников: «хойты», «мингаты», «байты», «захчины», «олёты», «батуты». Сейчас для нашего восприятия все эти наименования кажутся инородными. На самом деле все они применялись у предков современного русского народа для обозначения подразделений. То есть это не народы, не племена, а социально организованные автономные сообщества внутри Большой орды, которые появились благодаря сложности и неструктурированности процесса военно-демократического развития казачьего народа. Время от времени сильные личности становились во главе всех без исключения орд, подобно Стальному Императору, и тогда выстраивалась жесткая централизованная иерархия. Но даже в такие моменты истории прежние термины не исчезали. Они использовались для обозначения подразделений, местностей, регионов и даже просто населения-землячества. Но самое главное – это никогда не были племена или народы, потому что для их выделения и оформления в обособленные этносы просто не было возможности и достаточного времени. Только позднее, когда правительства европейских государств современного типа стали сознательно формировать этносы по политическим мотивам, условные термины на наших глазах стали превращаться в названия народностей. Так, например, до настоящего времени функционирует весьма условный термин «украинцы» – окраинцы – жители окраины. В политических целях в советское время посчитали, что часть русского населения должна оформиться в отдельные народы. Соответственно были придуманы их истории, языки, созданы национальные академии – и через несколько поколений новый этнос готов. Но во времена средневековья таких институтов государственной власти еще не было, как не было и профессиональных историков, которые могли бы написать историю народа по политическому заказу.

Помимо самих казаков, в состав населения той или иной орды входили инородцы. Почему это происходило? Прежде всего потому, что казаки – народ сугубо военный, не занимались хозяйственной или иной трудовой деятельностью, – более того, по уставу, длительное занятие промыслом или торговлей, не говоря уже о земледелии, могло привести к исключению из Казачьего Круга, то есть лишению гражданских прав и, как следствие, всех льгот, привилегий и самой казачьей вольности. Как правило, все казачьи орды материально зависели от государств и княжеств, которые они контролировали при помощи военной силы. Когда этот контроль утрачивался, доминирующая орда могла прекратить свое существование. На смену ей приходила другая, из того же самого населения, но с другим атаманом-лидером. Так происходило всегда: угасание и тут же возрождение, как у птицы феникс. Появлялась новая сила, новые герои-воины, идущие в поход и возвращающие былой контроль над окружающими их странами. За счет таких походов орда и содержалась материально, но не всегда этого было достаточно. Как было упомянуто выше, орда – это достаточно свободная организация вольных и своенравных казаков, то есть военная демократия «снизу», поэтому рамки законов были условными. Например, запрет на хозяйственную деятельность часто обходили, поскольку он означал очень бедное существование населения, если в силу геополитической ситуации войн долго не было, ранее контролируемые территории переставали платить налог или инородческая империя, которая достаточно стабильно поддерживала орду, оказывалась достаточно сильна, чтобы оказать отпор и перекрыть границу, не допустив отряды казаков на свою территорию. Тогда нужно было как-то существовать и выживать автономно. Но как это сделать при запрете на хозяйственную деятельность? На пастбищном скотоводстве долго не протянешь – это ясно любому ученому-экономисту, способному просчитать возможности средневекового скотоводства для обеспечения военной орды, которой требуется и оружие, и металлургия, и многое другое. Поэтому в случаях, когда требовалось как-то поддержать свое существование хотя бы на элементарном уровне, приглашались трудовые мигранты-инородцы. Это отнюдь не новое явление в истории: в южных относительно Евразийского континента регионах планеты часто наблюдался избыток населения, происходили катаклизмы, различные происшествия социального характера, и значительные массы людей искали себе убежище, приют, защиту, новые места жизни, в том числе в северном направлении, то есть на землях, принадлежащих казакам. Поэтому приток населения всегда существовал, хотя и был минимальным. Когда орда была достаточно сильна и не зависела от необходимости вести хозяйственную деятельность непосредственно на своей территории, граница перекрывалась, и трудовых мигрантов могли просто не пустить под страхом смерти. Одна из теорий причины постройки Великой Китайской стены заключается в том, что, возможно, она была возведена, дабы избыточное население Китая не проникало на север. Мы также знаем из китайских исторических архивов, что у Маньчжурской орды существовали законы, запрещавшие аборигенам Китая жить на родовых территориях маньчжуров. Переход коренного населения за пределы Великой Китайской стены карался вплоть до смертной казни. Затем был построен так называемый «Ивовый Вал», который проходил севернее Великой Китайской стены, а обширные степи Маньчжурии были отданы под сельскохозяйственное производство и заселены китайскими крестьянами. Это доказывает, что процесс трудовой миграции был очень гибким и разнонаправленным, отношение к нему менялось и сами границы порой смещались в угоду хозяйственной необходимости.

Порой и сама орда не могла бы выжить, не принимая рабочих-иммигрантов, как и сейчас Россия не может обойтись без трудовых ресурсов из южных регионов. В XV—XVII веках в Центральной орде принимались трудовые мигранты, и покровительствовали им сами верховные атаманы, влиятельные, сильные лидеры, порой в личных хозяйственных интересах.

Расселялись трудовые мигранты всегда изолированно. Для них не допускалась свобода передвижений, выделялись четко очерченные земли, на которые нельзя было заходить рядовым казакам, дабы не допускать общения коренного и пришлого населения и возможных конфликтов. Но столкновения все же происходили. Приведем характерный пример из XVIII века. Территории современной Южной России – Новороссии, от Днестра до Дона, перешли под контроль православных казаков, поскольку казаки-мусульмане, подчинявшиеся Османской империи после поражения от Российской империи уступали эти земли казакам из других орд. Между ними не было никакой разницы, кроме вероисповедания и ориентации на разных императоров – на османского султана или православного императора в Петербурге. Это был гражданский конфликт. Но исконные казачьи земли одновременно заселялись и пришлым населением из Западной и Центральной Европы под влиянием Речи Посполитой, которая в то время была достаточно мощным государством и время от времени вмешивалась в гражданский конфликт между православными и мусульманами. Она переманивала на свою сторону многих казачьих атаманов, давая им льготы, привилегии, дворянство, вовлекая в свой государственный механизм и в хозяйственную деятельность, что предполагало заселение вольных казачьих земель крестьянским производительным населением, которое стало бы работать и приносить доход в казну. Речь Посполитая официально закрепляла эти земли за казачьими атаманами, которые провозглашались дворянством – шляхтой, а крестьянством здесь становилось пришлое население из западных регионов Европы. Но рассматриваемая территория была достаточно заселена самими предками русского народа – казаками, причем, кроме атаманов, здесь были и рядовые казаки с неменьшими амбициями и историческими правами, а массовые миграции приводили к столкновениям исконного казачьего и пришлого крестьянского-хозяйственного населения. Этот конфликт подробно описан историками XIX—XX веков. Такие стычки происходят всегда, когда власть имущие начинают думать только о собственном благополучии. Так, некоторые казачьи атаманы в силу материальной заинтересованности благосклонно относились к тому, что их земли заселялись пришлым хозяйственным населением из Западной Европы, но рядовые казаки больше придерживались традиций. Во-первых, им не было от мигрантов никакой материальной пользы, а, во-вторых, они испытывали притеснения и запреты на землях и в промыслах, которые принадлежали ранее всем казакам по праву рождения, а теперь стали частной собственностью узкого круга лиц. Авторитет атаманов, ставших польской шляхтой, стремительно падал, рядовые казаки считали, что атаман – это всего лишь временный военный лидер в силу заслуг, и при этом каждый чувствовал себя потенциальным атаманом. Поэтому появление чужеродного и самозваного населения приводило к очень острым конфликтам. К тому же даже казаки, которые приходили на земли Запорожья и современного Донбасса с востока, хотя и родились на Волге, Урале, Алтае или в Центральной Азии, чувствовали себя хозяевами этих земель, потому что это были исторически русские территории с самых древних скифских времен.

Впрочем, иногда все могли сосуществовать достаточно мирно, особенно в Средней Азии, где обширные плодородные территории чередовались с непроходимыми пустынями, реками, горами: в таких местах можно было изолировать пришлых и не допустить их конфликтов с местным казачьим населением. Это приводило к тому, что трудовые мигранты практически всегда достаточно комфортно встраивались в общую административно-хозяйственную структуру, занимая важную нишу производителей продукции, которая была всегда необходима и востребована в орде. Ведь за ввезенные из других регионов товары приходилось переплачивать, а местные товары стоили в разы дешевле.

Трудовые мигранты не формировались в отдельные народы, хотя и представляли из себя нечто вроде племен. Этому было несколько причин: во-первых, это было крестьянское население, без интеллигенции, без собственных органов власти высшего порядка, то есть без политической автономии. Кроме того, приезжие из разных мест представляли собой достаточно пеструю мозаику и не могли составить необходимый социальный монолит. Например, Китай в то время включал огромное количество поселений сельского типа, и каждое имело какую-то демографическую особенность, китайского народа как такового еще не существовало. Сама письменность на основе иероглифов была придумана для того, чтобы объединить крайне разобщенное население; в целях налаживания коммуникации был создан общий «визуальный язык» – набор одинаково понимаемых всеми картинок-иероглифов. Порой люди даже из близлежащих деревень не понимали друг друга и не идентифицировали себя как единое целое, но понимали указы-картинки, размещаемые властями на центральных площадях. В таком положении дел было заинтересовано и центральное правительство Китая, так как почти всегда элита состояла из казаков-завоевателей – военной аристократии по рождению, в сотни раз уступавшей по численности коренному населению Китая. Формирование единого китайского народа было просто опасно для правителей того времени. Этот пример справедлив для всех крупных империй за весь исторический период.

Поэтому люди даже из одной местности, при возникновении чрезвычайных ситуаций вынужденные покинуть свои земли и искать прибежище в северных казачьих землях, представляли собой конгломерат разношерстного населения. Среди них никто не мог доминировать, и навязать свои обычаи или свой язык, и тем более создать некое монолитное единство. Поэтому, заселяя часть земель какой-либо казачьей орды по соглашению с верховными атаманами, они становились более восприимчивы к традициям казаков, нежели своих соседей по новому поселению, и таким образом приспосабливались к культурной среде владельцев земель, и постепенно культурологически становились частью казачьего народа. Это происходило не генетически и не по менталитету, а через традиции и приобретенный опыт.

Специалистам-историкам также известно о существовании в структуре армии Стального Императора многочисленных инженерно-хозяйственных подразделений, которые полностью состояли из мобилизованных специалистов – представителей неказачьего населения. Численность их доходила до десятков тысяч. Вербовка в эти подразделения, которые вполне можно назвать трудовыми армиями, происходила на пожизненной основе вместе с семьями самих специалистов. Для них отводились особые территории внутри казачьей орды, где выстраивались поселения. Жалованье и довольствие были на очень высоком уровне, поэтому желающих вступить в ряды трудовых армий всегда хватало. Должность и специальность в структуре такого подразделения переходила из поколения в поколение, отец был обязан обучить сына своему ремеслу. В периоды раздробленности орды такие трудовые армии порой были предоставлены сами себе, а иногда получали довольно широкие права на самоуправление. Иногда это длилось сотни лет, изначальные функции забывались, навыки утрачивались, а люди превращались в податное население того или иного местного казачьего атамана.

Что же касается формирования малых народов на территории исторической России из исторически пришлого неказачьего населения, – это уже более поздний политический процесс, идущий по заказу центрального правительства. Он начался со второй половины XIX века и продолжался в советское время, а особенно бурно, но без особого результата, развивался в конце XX столетия, когда бывшие партийные элиты малых народов России получили независимость и начали попытки сформировать собственные народы для удержания и упрочения своей власти. На наш взгляд, этот процесс далеко не закончен, и под большим вопросом – удастся ли его завершить в нынешнее время глобализма, когда пространства открыты и нельзя долго удерживать население на ограниченном географическом пространстве. Люди достаточно свободно передвигаются, а это приводит к тому, что на территориях, которые советское правительство волевым решением назначило «национальными республиками», не происходит формирования народностей, а апелляция к историческому прошлому невозможна по той причине, что история этих этносов была искусственно создана в советское время и разбивается о факты, не имея корней и шансов на выживание.

Малые народы России – это субэтносы большой русской нации. Более того, за долгие столетия совместного проживания с казаками почти все они уже наполовину имеют и русскую генетику, и русский менталитет.

Глава 3. Иван Грозный. Московское царство

3.1. Закат Московии

Весной 1571 года стотысячная конница крымского царя Девлет-Гирея, состоявшая из крымских и ногайских казаков, подошла к границе Московского царства на реке Оке. Перебежчики донесли, что столица оставлена без защиты: «Царь московский поспешно отступил в Бронницы, оттуда в Александровскую слободу и далее в Ростов» [1]. Крымские казаки и ногайцы ворвались в город и подожгли его. Москва сгорела почти полностью, погибло множество людей (по сведениям иностранных авторов, 800 000 человек). Такое большое число жертв можно объяснить тем, что практически все население Московии заранее знало о походе врага и собралось в столице, стремясь укрыться за ее высокими стенами. Москва в то время была полностью деревянной, включая крепостные сооружения, поэтому сильный сухой ветер мгновенно разнес пожар по всему городу. По свидетельствам очевидцев, река Москва была переполнена мертвыми телами. Крымский царь увел в полон всех оставшихся в живых, и земли Московии обезлюдели.

Поссевин, официальный представитель папы римского Григория XIII, пребывая в Московии десятилетием позже, в 1581—1582 годах, докладывал своему патрону о том, что, путешествуя по Московскому царству, по многу дней подряд не встречал ни одного человека. В Москве он насчитал не более нескольких десятков тысяч жителей, в Новгороде же, опустошенном чумой, было всего несколько тысяч человек. По его же данным, территории между Астраханью и Казанью также были опустошены. Словам Поссевина можно доверять, так как это официальный доклад опытного разведчика, действовавшего по поручению папы римского – главы самой мощной и хорошо отлаженной политической организации того времени.

По словам другого путешественника, Флетчера, в 1588 году между Вологдой и Ярославлем насчитывалось около пятидесяти заброшенных деревень, давно оставленных жителями и так и не заселенных.

Московскому царю послы Девлет-Гирея подали письмо:

«Жгу и пустошу все из-за Казани и Астрахани, а всего света богатство применяю к праху, надеясь на величество Божие. Я пришел на тебя, город твой сжег, хотел венца твоего и головы: но ты не пришел и против нас не встал, а еще хвалишься, что, де, я Московский государь! Были бы в тебе стыд и дородство, так ты б пришел против нас и стоял. Захочешь с нами душевною мыслию в дружбе быть, так отдай наши юрты – Казань и Астрахань; а захочешь казною и деньгами всесветное богатство нам давать – не надобно; желание наше Казань и Астрахань, а государства твоего дороги я видел и опознал».

Рассказ о набеге Девлет-Гирея передает Hoff (издание 1582 года) [3].

К татарским послам Иоанн вышел в одеянии нищего с такими словами: «Видишь-де меня, в чем я? Так-де меня царь сделал! Все-де мое царство выпленил и казну пожег, дати-де мне нечего царю» [4]. Тем не менее Ивану IV пришлось выплачивать ежегодную дань Крымской орде. Московское царство исполняло это обязательство до конца XVII века, и только в эпоху правления царя Петра выплаты прекратились.

Набеги крымских казаков совместно с ногайцами совершались регулярно с конца XV века. Захватчики продвигались по водоразделам речных систем и без труда преодолевали огромные расстояния. Главными из этих путей были Муравский шлях (между верховьями рек Днепр и Северской Донец), а также Изюмский и Кальмиусский шляхи. Осуществляя набеги, крымские войска занимались грабежом и захватом пленных. Но год от года добычи становилось все меньше, пока земли современных Белгородской, Воронежской, Курской, Липецкой, Орловской и Тульской областей России не лишились всего своего населения и не превратились в безлюдную степную пустошь.

Широко распространенное мнение о захвате пленных для обращения их в рабство не подтверждается историческими документами той эпохи: захват населения скорее рассматривался как способ увеличения собственного податного населения. По старинному крымскому обычаю, людей отпускали сразу, как только они принимали ислам, и таких было большинство [5]. Но и тем немногочисленным пленным, кто не отказывался от своей веры, также даровали волю, хотя и не сразу, а после 5-7-летней «отработки», которая отводилась на принятие решения в пользу перехода в ислам [6]. Историк В. Е. Возгрин, проведя подробное исследование данной темы, убедительно доказал, что рабство в Крыму полностью исчезло еще в XIV веке [7].

Все новообращенные мусульмане предпочитали оставаться на постоянное жительство в Крымском ханстве, так как преодолеть необитаемую «Дикую степь», где хозяйничали ватаги казаков, до границ Польши, Литвы или Московии и не погибнуть было практически невозможно.

Историк Д. И. Яворницкий описывает события, когда воевавший с Крымским ханством атаман запорожских казаков Иван Сирко освободил около семи тысяч христианских вольноотпущенников и предложил им вернуться на родину, но большая часть из них изъявила желание остаться в Крыму. Сирко в гневе приказал их всех умертвить [5].

Очень высокую цену пришлось заплатить Московскому царству за присоединение Казани и Астрахани. Земля Московии обезлюдела – население было полностью выведено с ее территории, экономика оказалась подорвана, а вновь приобретенные земли Казани и Астрахани находились в безраздельном пользовании казаков-ногайцев. Ногайская орда лишь формально признавала вассалитет то московского царя, то Крымской орды, а то и Литвы (Речи Посполитой), а на деле была предоставлена сама себе. Нередки были набеги ногайцев на московские земли совместно с крымскими и другими вольными казаками.

Иван Грозный – «царь Московский, Казанский и Астраханский, усмиритель Новгорода и Пскова, Великий Государь» самой большой по территории страны в Европе, оказался правителем без подданных. Ногайская орда и Сибирское ханство формально признали себя вассалами царя Ивана и в былые годы его могущества дали ему присягу (шерть) на верность. Но, поступая на службу, ногайцы рассчитывали, что и царь будет выполнять свою часть обязательств, щедро оплачивая их ратный труд по охране московских рубежей. Не получая должной награды, казаки Ногайской орды были вынуждены кормить себя сами, поэтому занялись грабежами и разбоями в окрестных землях. Но в Московии поживиться было уже нечем, и ногайцы с каждым годом стали все дальше смещать свои ставки на запад, ближе к богатым территориям Речи Посполитой (крупнейшего европейского государства того времени площадью около 1 млн км

, с населением более 7,5 млн человек). Надо полагать, именно в эти благодатные земли бывшего великого княжества Русского и Литовского, где немалая часть жителей исповедовала православие и говорила на русском языке, безвозвратно ушло оставшееся после крымского набега немногочисленное население Московского царства. Этим объясняется стремительный рост численности населения Речи Посполитой на рубеже XVI—XVII веков и массовое освоение полупустых до той поры территорий современных центральной и западной Украины и Белоруссии.

Ярким примером этого исхода могут служить действия бывшего главнокомандующего армией Ивана Грозного – князя Курбского, который не только ушел сам, но и увел со своих бывших удельных земель всех людей: не только воинов, но и крестьян. И позже, успешно воюя с царем Иваном, он разорял многие царские земли и уводил людей, поселяя их в своих обширнейших литовских имениях.

Следует отметить, что в XVI веке на фоне еще не сложившихся народностей шла ожесточенная борьба за подданных между Литвой, Крымским ханством и Московским государством. Увод населения с территорий противника и его размещение на своих землях были основной задачей взаимных военных походов. Именно набегами можно назвать эту общую для всех соперничающих сторон тактику боевых действий. При обширных владениях царям и ханам остро недоставало податного населения – налогоплательщиков, за счет которых можно было содержать отряды наемников-казаков и продолжать борьбу друг с другом. Рабство в сложившихся условиях отсутствия границ и конкуренции между государями за подданных было невозможно, и наряду с силовым захватом пленных применялась тактика обращения в «свою веру», а иногда уговоры и посулы лучших условий и разнообразных льгот. До второй половины XVI века политика Московского царства по привлечению и удержанию населения была вполне успешной: предоставлялись большие вольности, земли было в избытке, крестьяне – сельскохозяйственные арендаторы, имели право выбирать для себя лучшее место и ежегодно разрывать договорные отношения с землевладельцами-помещиками, выбирая при этом более сговорчивых и менее требовательных. Но земли Московии, и ранее отличавшиеся суровой природой, после гражданских конфликтов второй половины XVI века, опричнины, раскола общества и физического уничтожения знати, а также военных неудач – нашествия крымских татар и сожжения ими столицы, – окончательно утратили свою привлекательность для крестьянского населения. Во второй половине XVI века здесь хозяйничали целые армии и отдельные отряды Речи Посполитой, Крымского ханства, Швеции, Ногайской орды и разнообразные банды удальцов неизвестного происхождения. Такое положение сохранялось на протяжении пятидесяти лет, до 20-х годов XVII века. Естественно, бывшее население Московии предпочло уйти с этой территории. Граница с Речью Посполитой на западе была открыта, и в этих пределах обосновались многие беглые московские князья, составлявшие оппозицию Ивану Грозному. Православная вера и русский язык, а также обширные свободные земли Литвы с более мягким климатом и богатой нетронутой природой (земли современной Белоруссии, центральной и западной Украины) – все это как магнитом притягивало людей.

Казна царя Ивана была пуста, земля разорена, подданные покинули своего повелителя или были насильно уведены соперниками. Прервался и западный торговый транзит через Балтику, и доходы от него прекратились.

Не только Московия лежала в пожарищах и руинах, но и земли Великого Новгорода и Пскова были совершенно пусты.

Еще зимой 1569—1570 годов, за два года до разорения Москвы крымским царем, войско опричников, которое лично возглавил Иван Грозный, практически полностью уничтожило Новгород Великий; поводом к этому послужил донос об измене. Подозрения были весьма серьезные, и промедление могло повлечь за собой формирование в Великом Новгороде богатой купеческой оппозиции царю Ивану в пользу Швеции или Польши.

Иваном Грозным была сожжена и опустошена вся местность по дороге от Москвы до Великого Новгорода. Число убитых опричниками новгородцев доходило, по свидетельствам современников, до 700 000 человек [8]. Эта цифра сопоставима с численностью всего населения бывшей Новгородской республики. Вот что пишут об этом историки: «В Великом Новгороде разгром длился 6 недель, людей тысячами пытали и топили в Волхове» [9]. «Город был разграблен. Имущество церквей, монастырей и купцов было конфисковано» [10].

Фактически Новгород Великий прекратил свое существование, его обширнейшие земли от Пскова до Ледовитого океана обезлюдели и пришли в полное запустение. Вскрылись факты измены, подтверждающие первоначальный донос. Многие бежавшие из города представители знати позже объявились в рядах шведской и польской армий и в дальнейшем воевали против царства Ивана Грозного.

Не давая московскому царю оправиться от сокрушительного поражения 1572 года, Стефан Баторий, ставший при поддержке турок королем Речи Посполитой, в 1576 году перешел в наступление на земли Московского царства. Иван Грозный был окончательно разбит под Венденом полководцами Сапегой (Литва) и Бойэ (Швеция):

«Войско Стефаново было составлено из <…> Немцев, Венгров, Ляхов, Славян Галицких, Славян Волынских, Славян Днепровских, Славян Кривских и Литовцев; Баторий <…> объявил, что извлекает меч на Царя Московского, а не на мирных жителей…» [11].

За короткий срок войска Батория взяли Полоцк, Сокол, Велиж, Усвят и Великие Луки. Польско-литовские отряды опустошили земли Московского государства вплоть до верховьев Волги; Смоленщина, Северская земля, Рязанщина лежали в пепелищах.

При этом польские захватчики уводили население, а села и города поджигали, дабы уже никто там не жил.

Эти разрушения превзошли худшие набеги крымских татар. Литовский воевода Филон Кмита сжег две тысячи селений и увел всех найденных в них жителей. Литовские магнаты Острожские и Вишневецкие с помощью наемных отрядов легкой конницы разграбили Черниговщину. Всадники шляхтича Яна Соломерецкого разорили земли Ярославля. Вся Московия до таежных границ была наводнена отрядами вражеской армии.

Наступление шло и на дипломатическом фронте: «Стефан писал (из Вильны, от 26 июня), что наша грамота есть подложная; что Бояре Московские обманом включили в нее статью о Ливонии; что Иоанн, говоря о мире, воюет сию землю Королевскую и выдумал басню о своем происхождении от Кесарей Римских; что Россия беззаконно отняла у Литвы и Новгород, и Северские области, и Смоленск, и Полоцк» [11].

Н. М. Карамзин цитирует Батория: «Хвалишься своим наследственным Государством, – писал Стефан, – Не завидую тебе, ибо думаю, что лучше достоинством приобрести корону, нежели родиться на троне от Глинской, дочери Сигизмундова предателя (напоминание о матери Ивана Грозного из рода Мамая, представители которого прежде находились на службе Великого княжества Литовского. – Прим, автора) … Осуждаешь мое вероломство мнимое, ты, сочинитель подложных договоров, изменяемых в смысле обманом и тайным прибавлением слов, угодных единственно твоему безумному властолюбию!»

«Баторий не хотел далее говорить с нашими Послами, выгнал их из своего стана и с насмешкою прислал к Иоанну изданные в Германии на Латинском языке книги о российских князьях и собственном его царствовании в доказательство, что древние государи московские были не Августовы родственники, а данники ханов Перекопских» [11].

По сведениям Н. М. Карамзина, «Баторий разорил дерптскую область до самых московских границ». Перед его войсками открылся прямой путь как на Псков, так и на Москву. В 1581 году захватчики осадили Псков и держали его в осаде до января 1582 года. Одновременно с войсками Батория нанесли удар шведы через Карелию, отвоевав у московитов ранее захваченные «Лоде, Фиккель, Леаль, Габзаль… саму Нарву… позже – Иван-город, Яму, Копорье и Виттенштейн». Это поражение Московии, как пишет Н. М. Карамзин, «навел (о) … такой ужас на Россиян, что они уставили молебствия в церквах, да спасет их Небо от сего врага лютого. По крайней мере, Иоанн был в ужасе; не видал сил и выгод России, видел только неприятельские и ждал спасения не от мужества, не от победы, но единственно от Иезуита Папского, Антония» [12].

В 1580 году король Швеции Юхан III одобрил план Понтуса Делагарди по захвату Новгорода и Нарвы. Корела была захвачена шведами уже в ноябре, а в 1581 году была взята Нарва. В феврале 1581 года литовцы сожгли Старую Руссу [13].

В ноябре того же года король Швеции направил письмо русскому воеводе и защитникам крепости Орешек, в котором предлагал почетные условия сдачи: «Вам будет лучше, чем теперь». Уже в 1581 году шведы захватили все побережье Финского залива.

Изменник, князь Афанасий Бельский, хорошо знавший слабые места крепости, предложил шведскому королю план захвата Орешка измором, «чтобы хотя бы голодом был покорен». 11 сентября 1582 года шведская армия численностью в несколько тысяч немцев, французов, итальянцев и «изменников московских» сосредоточилась у крепостных стен, за которыми находились сто русских бояр и их слуг, а также пятьсот казаков и стрельцов. Изменники также сообщили шведам, что у защитников Орешка было всего шесть крупных и средних орудий, остальные – мелкие.

В этот критический момент царь Иван делает отчаянный шаг: 25 августа 1580 года он решает обратиться к главе католической церкви папе римскому Григорию XIII за помощью. Понтифик пошел навстречу просьбам русского царя.