Пропитался пылью,
пропитался грязью.
Мы с тобой, однажды,
где-то разминулись
так неосторожно,
будто кто-то сглазил.
Каждый шаг даётся
мне с трудом и болью.
В кровь разбиты ноги,
сердце кровоточит.
В голове бушуют,
посильней прибоя,
мысли друг о друга
бьются и грохочут.
Знаю, нужно вырвать,
растоптать твой образ.
Сжечь дотла и пепел
по ветру развеять.
Но плетусь, как прежде,
по пустым, недобрым,
по распятьям улиц,
продолжая верить.
Секрет
Немного отрываюсь от земли
и вновь расценено – попытка к бегству,
в руках – синица, в небе – журавли,
в альбоме старом – выцветшее детство,
на верхней полке книга, в ней – секрет,
я расшифрую древние страницы,
пускай похоже на полнейший бред,
поверю, не пытаясь усомниться.
Осталось сбросить цепи и хомут,
чтоб прозвенеть на самой верхней ноте,
ведь небо не достанется тому,
кто остро не нуждается в полёте.
Заброшенная деревня
Иду по дороге и вижу пустые
приземистые дома,
они милосердно хозяев простили
и тихо сходят с ума.
Я им соболезную и понимаю —
немного похоже на бред,
но в их одиночестве сам отражаюсь —
бесформенный силуэт.
Сознание живо рисует картину —
плодовый ухоженный сад,
резное крыльцо, спелых яблок корзина,
раскидистый виноград,
и звонкая песня радушной хозяйки,
заливистый детский смех,
обеденный стол на тенистой лужайке
и тосты «за этих», «за тех».
Пустые, холодные, Богом забыты,
заброшенные дома,
не просят пощады, не просят защиты —
молча сходят с ума.
Последнее утро
чёрные пропасти белыми пятнами,
стёрты из памяти тысячи лиц,
стали навеки врагами заклятыми,
выпустив зло и грехи из темниц.
чёрные линии, чёткие линии
смерти внезапной, страшной судьбы,
плиты надгробий покрыты инеем,
в склепах зловеще скрипят гробы.
чёрные воды реки забвения
вышли, вздымаясь, из берегов,
нет в них ни таинства, ни отражения,
что не бросай – не увидишь кругов.