Записки автохтона

«На войне многие выдвинулись из штатских».

– То на войне, там жить захочешь – извернёшься, там хитрости в цене, а кадровые хитрить не умеют. И счёт там другой – по количеству убитых врагов, а не проведённых мероприятий. Твой комбат не зря говорит: «Мне плевать, товарищи офицеры, что вы делаете всё возможное. Я вас не ограничиваю – делайте невозможное, но дайте результат». На войне ты, может быть, поднялся бы, если в танке не сгоришь, но только на войне и только на время войны. Воевать Кочкин может, а служить – нет. И ты такой же. Иди на гражданку, всё равно большой войны не будет. Твой потолок – майор при увольнении в запас, если повезёт. В штабе тебе не служить. Конечно, можно устроиться в военкомате, но в мундире перебирать бумажки – только позориться, правда ведь? Потенциал у тебя есть, но не в армии. В мирное время чем лучше человек, тем хуже карьера, на Колю Быстрова посмотри. (У Быстрова отец – лейтенант погиб в 1956 году в Египте, мать с двумя сыновьями – погодками замуж не вышла, Колю приняли в Калининское суворовское, окончил Казанское танковое с отличием, 5 лет службы в Чехословакии командир взвода, зам. командира роты, вернулся в Союз – сразу попал в Афган, был там всю первую «сменку» с января 1980 по октябрь 1983, Красная Звезда и Боевое Красное Знамя на груди. Холост, половину денег с училища отправлял матери, брат женился, ему дом купил в теперешней Твери. Пришёл в полк капитаном, командиром роты и членом КПСС. Через год он стал беспартийным старшим лейтенантом, команди-ром отдельного автотранспортного взвода).

«Я прочитал про английский ночной десант на Фолкленды, у каждого солдата свой канал связи с командиром, батальоном взяли аргентинскую дивизию, а как мы с НАТО воевать будем?. Уровень связи и управления у нас точно аргентинский».

– Масштабы боестолкновений не учитываешь. Аргентинцы танки в землю зарыли, от ракет с инфракрасным наведением костры за позициями жгли, ПНВ идеальная подсветка, всё статично, маневра нет, вот их тёплыми и взяли. Представь реальный масштабный бой – тысячи работающих двигателей по обе линии фронта, пожары, взрывы, горящие танки – чем тут поможет инфракрасное наведение? Если противник превосходит тебя в технике – надо перевести бой на свой технический уровень. Постановка помех, уничтожение радаров, завеса из фольги, маскировка элементарная, ложные цели и т. п. Американцы после Вьетнама армию на контракт переводят, упор на технику делают. Противотанковые ракеты с телевизионным наведением – слышал? А должен бы прочитать в «ИВО», тебе это по специальности ближе, всё стратегию придумываешь, а под носом ничего не видишь. Смотри, автомобиль, установка типа «Катюши», запуск ракет залпом или по одной, наведение сверху, на каждой ракете телекамера, оператор выбирает цель и поражает танк прямо в командирский люк. Не нравится? Как спастись? Не те вопросы задаёшь. Как победить – вот правильный вопрос, ответ ищи сам в зависимости от боевой ситуации. Генералы, знаешь, всегда готовятся к прошлой войне, вот и натовцы ждут нашей танковой лавы. Правильно думаешь, не дождутся. Перебросить войска по ж/д сейчас никому не удастся, своим ходом до Ла Манша дойдёшь? Технические игрушки хороши, но дороги. В Европе войны не будет, они не понадобятся, а в Афгане для этих примочек целей нет. (Командующий контингентом войск коалиции в Афганистане генерал Петреус через 25 лет дословно повторил: «Долбаная страна, ни одной приличной цели»).

«Вот о солдатах. У них обученные профессионалы, а у нас малограмотная молодёжь, да голодные, мокрые, уставшие».

– Дураком не прикидывайся, тебе не идёт. Лучшие солдаты – дети, подростки, страха нет и жалеть им нечего. Сейчас Иран корпуса прорыва из подростков формирует, на иракские пулемёты стеной идут с автоматом и пропуском в рай, прямо к гуриям. Служба не может быть профессией. Наёмники – ненадёжная армия. Помнишь, на учениях в ГУЦе ночью было – 34С? Спали в палатках и танках, а много заболевших, много обмороженных? Ни одного, организмы молодые и уставшие, только жрать и спать хотят. Как ты в зимний лес загонишь контрактника? Замучаются натовцы обеспечивать «нормальные условия службы» своим воякам. Самый лучший солдат – злой, голодный и бедный, его в атаку толкать не надо – только намордник сними и поводок отпусти. Ты запомни – для победы нужно сделать не сколько можешь, а сколько надо. В рамках инструкции контрактники справятся, но война всегда не по инструкциям идёт.

«А офицеров что в армии держит?».

– Кого что, люди разные. Кого деньги, пенсия ранняя, форма бесплатная. Жильё, проезд опять же. Кто-то карьеру делает неудачную. Есть трудяги, они делают всё на совесть, вроде твоего Лёхи Васильева. Есть любители, вроде Деда. (Дедом называли зампотеха батальона майора Рябченко. В армии он служил с 1951 года, призвался рядовым, остался на сверхсрочную механиком-водителем, в 1956 году в Будапеште уцелел один из экипажа, в госпитале долго лежал, случайно познакомился с молодой учительницей, женился, родилось у них 2 сына и 2 дочери. Парни в военное училище поступили, девушки – в педагогический пошли. Жена его убедила учиться, закончил вечернюю школу, в 32 года произведён в офицеры – стал младшим лейтенантом. Уже к пенсии готовился – полк ушёл в Афганистан, он командир ремонтной роты, мотался между батальонами на самодельной самоходке: на танковый тягач наварил турелей, поставил ДШК, два АГС-17 «Пламя», боеприпасов возил всегда с собой тонну, орден, медаль «За отвагу» и «будённовские усы». Его уже уволили в запас прямо из Афгана, присвоили майора, но что-то не срослось в бумагах с офицерским стажем и вернулся Дед дослуживать опять к родным танкам. Специалист был редкий, на разводы почти не ходил, всё время в комбинезоне в парке возился с техникой. Механики и техники всего полка ходили за ним строем, просили совета и помощи, никому не отказывал, руки золотые и человек хороший). В армии те же люди, что на гражданке, просто в форме они заметнее и ожидают от них больше.

Сабонис forever

Осенью 1981 года Сорокин месяц провёл в Москве, проходил преддипломную практику в библиотеках, жил в общаге МГУ (главный корпус со шпилем). Деньги после стройотряда ещё не кончились, наслаждение жизнью в столице принимало самые изощрённые формы и занесло Сорокина на баскетбол. Играл «Жальгирис» с кем-то.

Сабонис всегда выглядел на площадке как эльф среди орков, особенно в играх НБА, а в 17 лет сверкал на фоне прочих бугаёв просто ослепительно. К баскетболу до этого дня Сорокин был равнодушен и чувство это пронёс через всю жизнь, но начал следить за спортивной карьерой великого Арвидаса, что и спасло ему жизнь.

Подчинённые Сорокина не боялись, это сразу ставилось любому офицеру в вину. Запугать солдата до смерти считалось первым условием укрепления дисциплины, но Сорокин этого делать не умел, да и не хотел. С солдатами его отношения сразу пошли не туда, он старался им всё объяснить, найти компромисс между необъятными уставными обязанностями военнослужащих СА и их неощутимыми уставными же правами.

«Ты им зря даёшь возможность рассуждать, много они у тебя говорят, это не на пользу никому, особенно порядку» – примерно так учили службе ротный, комбат, сослуживцы и проверяющие. Солдаты у Сорокина говорили много потому, что лейтенант с ними разговаривал, командный рык давался ему трудно, материться он умел, но не любил.

Спасаясь от рутины службы, Сорокин много читал, библиотека части его не интересовала, покупка книг требовала времени и места (и денег). Киоск «Союзпечати» на улице Черняховского получил клиента в форме. Немолодые работницы газетного прилавка души не чаяли в скромном, вежливом и постоянном покупателе. Очень скоро Сорокину стали «оставлять» (прятать от других) все новинки. Про дефицит колбасы в СССР знают все, а кто помнит дефицит газеты «Советский спорт»? Сорокин не мог бывать каждый день («Служба, сами понимаете»), поэтому покупал все «оставленные» газеты и журналы раз в неделю, иногда реже. Охапка «прессы» обычно покупалась перед караулом и после Сорокина доставалась бойцам.

«Известия» и «Литературка» использовались ими для гигиенических нужд, утепления зимой и чистки оружия, «Комсомолка» и «Труд» просматривались, а «Советский спорт» зачитывался до дыр, единственная легальная отдушина в потоке пропаганды.

Первым (после Сорокина) «Спорт» обычно читал рядовой Вацкявичус (Вацек). Парень отчислен с 4 курса Каунасского политеха, почти ровесник, схватывал всё на лету, стал лучшим наводчиком полка. Именно его выстрел на учениях и принёс Сорокину досрочную звёздочку на погоны и почёт (недолгий, как всё в этом бренном мире). С ним было о чём поговорить, его русский с акцентом был непривычен, но хорош.

Сорокин узнал, что баскетбол в Литве – религия, а Сабонис – Бог. Сорокин разорился на рубль и подарил Вацеку журнал «Спорт в СССР», где был большой репортаж и цветные фото с чемпионата Европы 1983 года, на котором Сабонис стал мировой звездой. Такой радости за рубль теперь литовцу не подаришь…

Караулов в полку было два: «ближний» и «дальний», склады и полигон, в каждом Сорокин побывал раз по 70. 6 июля 1984 года очередной «ближний» (3 км от Дзержинска) караул начался обычно, никто не знал (и не знает, и не надо), что в Литве 6.07.1253 года была коронация Миндаугуса (Миндовга), теперь это у них День Государства.

Согласно Уставу караульной службы, начальник караула отвечает за всех и за всё, обеспечивает несение службы, проверяет посты. Сорокин всегда лично разводил часовых в самые тяжёлые ночные смены: 2—00 и 4—00, будил помощника в 5—45, встречал их в 6—30 и только после этого ложился отдыхать.

7.07.84 проснулся Сорокин сам и это ему не понравилось. На часах было 12—30, обычно его будил сержант – помощник начальника караула в 11—00, приносил обед и солдатские новости пополам с проблемами. В караулке тихо и пусто, на столах грязная посуда от обеда, оружие в пирамиде, бойцы курят в тенёчке на улице, но сержант почему-то спит в караулке – и какой-то запах….

Обед Сорокину принёс механик его танка, рядовой, на вопросы не отвечал, смотрел в сторону. 13—45 – время развода новой смены, построения нет, никто не шевелится, команд сержанта не слышно – Сорокин терпел до 13—55, затем взорвался «как триста тонн тротила» (Высоцкий В. С.).

Задолго до этого караула, ранней весной 1981 года, Сорокину повезло поработать «кроликом» в НИИпрофзаболеваний АМН СССР. В общагу пришли люди, принесли анкеты, унесли заполненные, через неделю вахтёр общаги передала ему номер телефона, после звонка пришёл в указанный кабинет. Весёлый врач предложил помочь советской науке, а невесёлый уточнил: «За деньги». 3 дня в марте Сорокин, весь в датчиках, просидел за пультом управления неизвестно чем. На пульте загорались лампочки, мигали табло, звенели реле – Сорокин всю эту светомузыку должен был гасить нажатием соответствующих кнопок, клавишей и педалей. При этом датчики непрерывно фиксировали скорость реакции, температуру тела, давление, пульс и много чего ещё. Платили по-царски:25 рублей за смену 6 часов с перекурами. Во время перекуров весёлый врач рассказал, что они работают над определением оптимального психотипа для исполнения обязанностей оператора химического производства, у Сорокина редкий психотип, очень низкая лабильность, высокая ригидность и вообще Сорокин счастливец, очень устойчивая нервная система. Невесёлый пояснил: «У тебя лабильность 53 балла, а 50 – уже летаргический сон». Да, Сорокин обычно был спокоен, но иногда его выводили из себя….

Сержант был поднят пинками, Сорокин ревел, как пароход в тумане, выгнал на построение обе смены (заступающую и отдыхающую) и с ужасом обнаружил, что караул пьян почти в полном составе. Исключение составили три казаха, от остальных несло как от бочки.

«Сдать оружие, ушлёпки! Аяз, собери автоматы и магазины, сложи у меня в ком-нате, никуда оттуда не выходи. Сержант, ко мне! Стоять, сука, в глаза смотри. Почему не можешь? Что пили? Сколько? Где взяли? Кто принёс? Как Вацек? Где Вацек? На посту, пьяный на посту?! Ты молись, сопля зелёная, чтобы дожить до трибунала. Ты не сопля? Да ты зеленее, чем хер у лягушки, но в дисбате это пройдёт!». «Тенгиз, Курбан, за мной, оружие не брать, бегом – МАРШ!!!».

Смена постов обычно занятие неспешное, но тут Сорокин летел подкалиберным. Первый часовой спал, спал днём на посту, даже бутылку не смог спрятать («Вермут» 0,8 литра по 1,52 рубля). Остатки вина вылил, оружие отдал Курбану, будить не стал – дальше, скорее, скорее добраться до этого козла из Каунаса. Козёл не спал. Он стоял за гриб-ком, расстояние метров 12, автомат в руках, предохранитель опущен.

«Стой, буду стрелять!». «Смена караула, рядовой Вацкявичус, сдать пост и оружие!». «Не по Уставу, не вижу разводящего и смена без оружия». «Вино жрать на посту – по Уставу? Вацек, не усугубляй, сдай оружие и пошли отдыхать». «Я вам покажу, кто в стране хозяин, свиньи русские. Стоять, ещё шаг – стреляю!».

Сорокин увидел свою смерть воочию, дуло АКМ направлено в грудь, палец, указательный палец лучшего наводчика полка, лежал на спуске и глаза, полные пьяной ненависти «лесного брата» к «оккупантам».

Сорокин узнал по себе, что такое «ярость благородная», только пришла она к нему не «как волна», а как вспышка. Он вдруг ясно понял ЧТО делать и знал ЧТО будет. Эти озарения и в дальнейшей его жизни случались, правда, очень редко, но всегда вовремя

Неожиданно даже для себя, Сорокин снял фуражку и, отбросив её в сторону, засунул ладони под ремень портупеи и ровным шагом пошёл на сближение. На восьмом шагу (он считал в уме, чтобы заглушить страх и угрозы пьяного «лабаса») левой ногой саданул снизу по стволу и, не прекращая движения, лбом ударил Вацека в лицо. Автомат отлетел в сторону, солдат опрокинулся на спину, начал вставать, получил правой ногой в голову и обмяк на траве.

Тенгиз получил оружие поверженного (патрон оказался в стволе!), помог взвалить Мацека на лейтенантские плечи и остался на посту караулить на всё оставшееся время.

Сорокин с окровавленным телом на плечах (как в кино!) пришёл в караульное помещение, сбросил ношу на топчан и провёл воспитательную работу с личным составом. Личный состав понял и рванулся исправлять отмеченные недостатки, а бледный начальник караула позвонил дежурному по полку. На счастье, попал на помощника, родного Чикина, описал ему ситуацию и попросил по тихому сообщить комбату (ротный был в отпуске).

Майор приехал через 40 минут на своей «копейке», но в форме и навеселе. Засунул очнувшегося Мацека в багажник, сержанта посадил рядом, посоветовал Сорокину самому написать и у всех проверить написание подробнейших объяснительных и убыл, бросив: «До вечера!». Ну, пьянство в Советской Армии имеет место быть, офицеры не прочь, но и солдаты повсеместно при первой возможности. Но в карауле! С боевым оружием и патронами! Редкий косяк, не всякому так «повезёт».

Вечер состоялся и не был тонным. После сдачи оружия и караульных боеприпасов (комбат лично проверил наличие всех патронов), Сорокин с пачкой объяснительных явился к начальству и получил по полной. Комбат сдал зачинщиков «на губу», но прежде снял показания. Показания были нехороши: начальник караула спит, рядовой Вацкявичус утром приносит из города 8 (восемь) «огнетушителей» вермута, предлагает отметить личный праздник, все отмечают, кроме казахов, разведённых сержантом на посты, обед принимает самый трезвый с криком: «Наконец – то закуска!». В 12—00 развод караульных, новая смена идёт с бутылкой и допивает прямо на боевом посту. Повреждения лица Вацкявичус не смог объяснить, утверждал, что ничего не помнит, падал, видимо, несколько раз в нетрезвом состоянии.

Вывводд: старший лейтенант Сорокин не соответствует занимаемой должности, службой пренебрегает и солдаты у него борзеют. Сорокин сослался на Устав караульной службы, майор отмахнулся: знаю я, как в карауле хорошо спится, сам служил, спишь круглые сутки, лейтенант, солдаты и творят, что хотят. «Никак нет, товарищ майор, каждый караул ночью развожу сам, спать ложусь не раньше 6—00, согласно Устава».

«Смотри, проверю!». Проверка была тщательной, комбат не поленился найти дембеля, сыгравшего свадьбу с аборигенкой и уже работающего на одном из местных заводов, перетряхнул все караулы по спискам, убедился в соблюдении Сорокиным Устава и вынес ему вердикт: «Мудак!».

Сержанта разжаловали, Вацека к оружию больше не допускали. Неделя «губы», санчасть, сломанный нос, лечение гигантского синяка и начал он ходить только дневальным по батальону со штык-ножом на ремне. Через месяц прямой вопрос Сорокина: «Что же ты, патрон в ствол загнал, а на курок не нажал?» вызвал косой взгляд и тихий вежливый ответ с акцентом: «Слабак оказался, Сабониса вспомнил…».

«Одер, Висла, Варшава, Брест, мы на службу положим крест…»

Эта песня дембелей из ГСВГ, привезённая братом, очень хорошо ложилась на настроение двухгадюшника Сорокина в августе 1984 года. Ещё лучше шла за столом, под гитару или «а капелла» (по мере опустошения бутылок):

«Нас уже не хватает в шеренгах по восемь и героям наскучил солдатский жаргон лишь кресты вышивает последняя осень по истёртому золоту наших погон..»

Служба офицером в рядах СА перестала нравиться Сорокину, и одновременно Сорокин тоже перестал нравиться СА. По мнению командования и политического руководства полка старший лейтенант Сорокин перестал соответствовать высокому званию советского офицера. Новый комполка «в поле» Сорокина не видел, зато видел на плацу и читал регулярные «сигналы» нового замполита полка, старого замполита батальона и вечного полкового «комсомольца». «Комсомолец» жаловался на нерегулярную оплату членских взносов (он сидел в штабе полка с 8 до 17, а Сорокин служил «как жучка» и не всегда мог заплатить в рабочее время. «Комсомолец» ходить за комсомольцами с ведомостью считал ниже своего достоинства). «Старый» замполит батальона (бывший «комсомолец») критиковал низкий уровень проводимых политинформаций и их несоответствие утверждённым темам. «Новый» замполит, молодой стройный майор, прибывший из СГВ (Польша) обличал бытовую распущенность и моральный облик.

Замполит полка имел основания для столь грустных выводов. Его служебное рвение распространилось за границы территории полка и привело майора с проверкой в офицерское общежитие. Дело было утром, в 9—00 майор приступил к обследованию условий жизни вверенного ему офицерского состава и в 9—20 запасным ключом открыл дверь квартиры, в которой проживали Сорокин с Чикиным. Для общежития был выделен крайний подъезд типовой панельной пятиэтажки, на первом этаже вахта, хозблок и служебные помещения, выше обычные квартиры. На площадке были 3 квартиры: трёхкомнатная, двухкомнатная и однокомнатная. В 3-х комнатах жило 5 офицеров, в 2-х комнатах – 3 офицера, в однокомнатной квартире – двое. Места в общаге распределялись в славный период службы, Сорокин уверенно поселился в однокомнатной, а через неделю добился туда вселения лейтенанта Миши Чикина, командира взвода из своей роты. Расчёт оказался верным, практически лейтенанты жили в одиночестве, сменяя друг друга в нарядах и, ночуя через сутки в карауле, казарме, на полигоне, делали квартиру свободной для отдыхающего соседа.

Так вот, замполит открыл дверь в квартиру и обнаружил отдыхающего Сорокина, что само по себе возмутительно: «9—20 утра, а офицер ещё в кровати – и не один!». Майор вызвал Сорокина неглиже в прихожую и выразил своё возмущение, закончив речь неосторожным требованием:».. и чтобы блядь эта немедленно убиралась». Хорошая, крепкая, плотная девушка из категории «Я стою у ресторана, замуж – поздно, сдохнуть – рано..» в армии никогда не служила, субординацию не соблюдала и с криком «Кто блядь?! Я блядь!?!?» въехала майору с левой так, что фуражка спрыгнула с головы замполита в руки ошеломленного Сорокина, а сам майор вылетел на лестничную клетку и исчез. Славная представительница пролетариата города Дзержинска ревела, как сирена, одевалась и рвалась в погоню. Сорокин еле успокоил ранимую душу, но это ему стоило времени и сил.

Через 2 часа Сорокин пришёл в штаб полка с фуражками на голове и в руках, но замполит всё ещё проверял подразделения. Вечером караул, потом в штабе выходные, потом наступила расплата, замполит вызвал к 9—00 и выпустил жертву только к обеду. Майор в новой фуражке хорошо подготовился к встрече, много нового из уже пережитого старого узнал про себя Сорокин. Замполит, как Шварцнеггер в фильме, «Вспомнил всё!!!»

Оказывается, по вине Сорокина лейтенант Маневич не явился на парад 9 мая. Маневич был почти профессиональный преферансист из Ростова-на-Дону, вечером 8 мая они с соседом предложили расписать пульку, третий член их экипажа выбыл, не вынеся принятой на грудь дозы спиртного. Сорокин из караула был свеж, легко просидел до утра и в 5—20 Маневич поймал «паровоз» (6 взяток) на мизере. Желание отыграться встряхнуло пьяного, но ясности уму не прибавило, получив 8 взяток на «тройных» распасах, Маневич подвёл итог, выдал Сорокину 126 рублей 70 копеек выигрыша и ушёл спать. Оправдываясь перед своим комбатом, этот нехороший человек жаловался на дурное влияние хорошо известного всем с плохой стороны Сорокина! Поистине: «Знал бы прикуп – жил бы в Сочи!»

Оказывается, Сорокин попирает не только воинские Уставы, но и гражданские законы, он грубо нарушил ПДД, управляя чужой машиной. Да, Сорокин по доброте души увёз домой пьяного замполита батальона на его «шестёрке», был остановлен гаишниками, которые и накатали «телегу» в часть.

Оказывается, Сорокин политически неграмотен, допускает искажение утверждённых материалов на политчасах, неправильно доносит политику партии и правительства до подчинённых и сослуживцев. Ну, обвинить в неграмотности выпускника истфила мог только выпускник Львовской военно-политической семинарии. Застольные речи Сорокина о тайнах истории заставляли собутыльников забыть о налитом, но, действительно, не совпадали с передовицами «Красной Звезды».

Оказывается, Сорокин имеет наглое намерение продолжать позорить моральный облик советского офицера, но пусть не надеется, руководство дивизии рапорт о дальней-шей службе в рядах СА уже завернуло, замполит в новой фуражке довёл до сведения Сорокина, что служить ему осталось немного и пусть радуется, что легко отделался, миновав «суд чести младшего офицерского состава Советской Армии».

Узнав своё будущее, Сорокин поделился им с непосредственными командирами. Ротный радостно промолчал, а простодушный комбат не удержался: «Ну и хорошо, Андрюха, воевать с тобой можно, а служить чересчур весело. Мне за тебя на каждом совещании новый замполит шею мылит. Что ты ему сделал?». Рассказ об изгнании майора из рая был встречен бурными, продолжительными аплодисментами присутствующих.

Сорокин выбрал время, приехал в Нижний и явился в областное управление образования (он хотел в городское, но не нашёл нужной двери). Крепкий седоватый мужчина принял старшего лейтенанта танковых войск в полевой форме как родного. «Дорогой, когда дембель? В конце августа. Историк, это замечательно. Пед? Университет!? Партийный? Жаль, мы б тебя сразу директором, мест полно. Ну, ничего, в школе вступишь. Есть место в ближнем районе, 30 минут автобусом до Нижнего, служебное жильё, все условия, школа новая, сельские льготы, часов море, вся история, обществоведение твои, военное дело, физкультура, если хочешь, кружки. Через год завучем будешь, ты так меня со временем сменишь, я сам танкист, подполковник в отставке».

В офицерской книжке дата призыва стоит 1 августа 1982, Сорокин считал, что срок службы истечёт в августе 1984, строил планы и питал иллюзии, которые были безжалостно растоптаны армейской бюрократией. Окончательно распрощался с армией только 6 октября, после сдачи вверенного казённого имущества, получил итоговые деньги, закатил отвальный банкет в «Столбах» и явился к бывшему подполковнику. Тот всё понимал, с военной и иной бюрократией был давно лично знаком, но сделать ничего не мог, вакансии заняты, учебный год в разгаре, «Летом приходи, помогу обязательно».