Третья террористическая

Одних они подловили на каком?нибудь преступлении и предложили альтернативу – зона или согласие на помощь, других «подцепили» на кровной мести. Это когда кто?нибудь хочет отыскать сбежавшего от него несколько лет назад «кровника», который убил его брата или отца, после чего скрылся в неизвестном направлении. Раньше «кровники» не бегали, боясь прослыть трусами, но теперь времена изменились. Теперь – случалось…

Кровная месть была древним, со своими законами и ритуалами, обычаем. Иногда никто уже не помнил, с чего началась многолетняя кровавая междоусобица – то ли прапрадед одного из «оскорбленных» случайно застрелил прапрадеда другого на охоте, то ли не случайно, то ли не прапрадеда, то ли не он застрелил, а его застрелили… Подробности того давнего происшествия сокрыло время. А обиды остались. И во все последующие десятилетия мужские ветви двух родов отчаянно рубили друг друга, стараясь обстругать чужое генеалогическое древо в столб. Перерывы, конечно, случались, но недолгие – когда у одной из враждующих сторон заканчивались все способные ответить за нанесенное оскорбление мужчины, и другой стороне приходилось терпеливо ждать несколько лет, чтобы у них подросли мальчики. Мальчики подрастали, и их убивали. Или мальчики убивали, если успевали убить первыми.

Женщины тоже участвовали в этих «разборках», но иначе, чем мужчины, – они рожали мстителей. Чем больше – тем лучше, потому что тот, в чьей семье родилось больше мальчиков, получал численное преимущество, которое тут же пытался реализовать.

Иногда кровные разборки стихали на год, десять или даже двадцать лет, например, когда враждующим сторонам приходилось объединяться против внешней угрозы или когда в дело вмешивалась власть или старейшины. Но потом, из?за какого?нибудь пустяка, из?за случайно сказанного слова, вражда вспыхивала вновь, множа жертвы.

Даже при советской власти, когда чеченцев обязали ходить в детские сады, школы и на политинформации и жить не по шариату, а Уставу ВЛКСМ и Коммунистической партии, даже и тогда месть имела место. В скрытых, но от того не менее кровавых формах. Просто случалось, что «кровника» задирал на охоте медведь или убивали случайные бандиты. А местные милиционеры, которые все прекрасно понимали и были осведомлены, кто, кого и за что «задрал», составляли соответствующие протоколы, искажая милицейскую отчетность.

Когда огласки избежать не удавалось, трупы проводили по «бытовым» статьям – «хулиганка» и «тяжкие телесные, повлекшие смерть потерпевшего». Хотя это было чистой воды «умышленное, с отягчающими», в виде «отдельных пережитков прошлого». Но статьи «кровная месть» в Уголовном кодексе СССР не было, и судьи, тоже чеченцы, понимая, что убийца убил не по своей охоте, а по воле предков, приговаривали его по самому нижнему пределу, иногда умудряясь назначить условное наказание. Чеченцы своих не сдавали. Даже если это были «чужие», даже если судья был из одного рода, а подсудимый из враждебного ему другого. Все равно тот получал минимум! Судебную систему они в свои дела не впутывали, предпочитая выяснять отношения не с помощью УК, а ружей и кинжалов. Точно так же, как их предки.

Конечно, партия с этим боролась, собирая расширенные партактивы и конференции, где инструкторы и секретари райкомов и горкомов растолковывали коммунистам всю порочность изживших себя первобытных обычаев в стране почти уже победившего социализма. Коммунисты слушали, хлопали в ладоши, поддерживая докладчика в прениях, осуждали пережитки прошлого, изображая примирения, жали друг другу руки, но оружие из погребов и огородов не выкапывали и в милицию не сдавали, оставляя его до лучших времен. Да и сами докладчики и даже секретари райкомов, случалось, втыкали в «горячие сердца» таких же, как они, членов партии, антикварные кинжалы прапрадедов или сносили им головы из дедушкиных, сохранившихся с Гражданской войны обрезов. Потому что вес мужчины в Чечне определялся не должностями и партстажем, а тем, способен ли он смыть нанесенное ему оскорбление. Которое смывается кровью. Это только у русских любую, даже самую страшную, обиду можно смыть совместно распитым спиртным. Так что будь ты хоть секретарь парторганизации, хоть даже начальник милиции, а долго увиливать от мести не можешь – здороваться с тобой перестанут, собственная мать на тебя косо смотреть будет, дети трусом посчитают! Так что, хочешь не хочешь, придется выкапывать прадедушкин кинжал или дедушкин обрез и…

А может, и правильно, может, в этом что?то и есть, потому что, имея дело с чеченцем, сто раз подумаешь, прежде чем что?нибудь обидное ляпнуть или гадкое сделать. Ведь они не утрутся и не забудут. Совместно распитой водкой это дело не зальют. И деньгами взять не согласятся. Только – кровью. Кровью обидчика!..

На этом и играли спецназовцы – на жажде мести. Только как отомстить тому, кого не знаешь, где искать? А они могли подсказать, где, могли поспособствовать, «пробив» адресок по милицейской картотеке. Вот он, твой обидчик, на этой бумажке – надо только ее взять, прочитать, поехать и зарезать…

Хочешь адресок?

Конечно, хочешь! Не можешь не хотеть – ты же мужчина, джигит!..

На адресок. Только не бесплатно, потому что взамен надо дать другой, известный тебе, адресок. Или оказать какую?нибудь мелкую, которая впоследствии превратится в крупные проблемы, услугу. Потому что время такое, что ничего не бывает бесплатно.

Согласен? Ну… Согласен?!

Соглашались не все. Многие не соглашались. Но некоторые говорили – да. И попадали в разработку.

Им давали адресок и даже давали советы, как лучше вести себя в большом городе. «Кровник» ехал, подкарауливал жертву и убивал ее. И даже не попадался, потому что тут же возвращался в Чечню, дотянуться до которой у милиции были руки коротки. При разработке особо перспективных кандидатур разведчики через свое командование выходили на милицейское руководство, которое приказывало своим работникам дать мстителю «зеленую дорогу». На всех «светофорах» врубались зеленые огни, и мститель без сучка без задоринки, как по ковровой дорожке, прибывал в пункт назначения, считая, что ему крупно повезло. А ему не повезло – о нем позаботились. Он делал свое, под присмотром милиции, дело и так же гладко, как приехал, убывал на родину.

Он возвращался в свою деревню отмщенным и героем. И сексотом – секретным агентом. Потому что очень скоро ему растолковывали, во что он вляпался. Не искушенные в многосложных интригах, горячие и простодушные чеченцы легко попадались в сети, расставленные разведчиками.

– Ты понимаешь, что с тобой сделают, если все узнают, как мы использовали предоставленную тобой информацию?

А использовали нехорошо – плохо использовали, подло. Специально плохо и подло, чтобы подловить «кровника».

– Соображаешь, что тебе будет?

Вербуемый агент понимал – хреново будет. Кровная месть будет! И начинал яриться и наскакивать на обидчиков. Но его быстро успокаивали.

– Ты пойми, – говорили ему, – мы не виноваты, нас тоже подставили. Менты подставили, а мы – никому ни одного слова. Мы – могила! И вообще тебя никак кантовать не будем, кроме самых крайних, от которых не сможем отбиться, случаев.

В общем, можешь жить, можешь даже стрелять наших бедных солдатиков, можешь быть боевиком и героем – валяй! Только информацию давай. И «наших», по возможности, не трожь – спецназовцев…

И отпускали сексота с богом. И даже денег давали. Под роспись.

А через некоторое время находили. И просили дать какую?нибудь вторичную информацию. Которая никого не задевала. И которую, как правило, получали. За хорошие деньги, чтобы стимулировать агента на дальнейшее сотрудничество.

Так, постепенно и незаметно для себя, сексот все более и более привыкал к новому положению, извлекая из него свои маленькие выгоды. И смирялся с ним.

Что и требовалось его новым хозяевам, заполучившим очередной, хорошо информированный, разбирающийся в местных условиях «источник». К которому они обращались при планировании очередных боевых операций.

И с личными просьбами тоже.

Как теперь…

– Нужно помочь, нужно найти одного человечка.

И разведчики врубили видеозапись. Ту, где была похищенная девочка. И был один из ее похитителей.

– …шутить не любим, – кричал, заводя сам себя, чеченец на экране. – Ты просил неделю – мы дали неделю. Ты просил еще – мы согласились. Слушай, сколько можно тянуть! Ты что – не любишь свою дочь?..

– Знаешь его? Из какого он тейпа? Чечня – территория маленькая, живут в ней тесно, и потому все друг друга знают. По крайней мере могут знать. Ну или хотя бы раньше где?нибудь случайно встречались.

– Что скажешь?

– Нет, я его не видел. Ни разу.

– А если так?

И спецназовцы выложили свой главный аргумент – выложили на стол доллары.

– Может, это тебе память освежит. Сексот жадно смотрел на деньги, потому что для него это были немаленькие деньги – большие деньги. Разоренная Чечня жила бедно, но на доллары можно было купить все.

– Я попробую узнать!

– Попробуй, только поторопись, а то "бабкин уйдут.

С этим не вышло…

С этим не вышло – с другим выйдет. Давай следующего!..

Со следующим встречались в районной администрации, где за спецназовцами была закреплена своя комнатка, куда они вызывали сексотов под каким?нибудь благовидным предлогом.

– Узнаешь?

Сексот внимательно просмотрел видеозапись. И просмотрел еще раз.

– Я не уверен, но, кажется, это Шарип…

Значит – Шарип… Вот и замечательно! Кто?то должен был его узнать. Мир и вообще?то тесен, а чеченский мир тем более.

– Где он сейчас может быть?

Сексот виновато развел руками. Раньше он мог сказать, где искать Шарипа, но не теперь, когда война всех разбросала и перемешала, как в гигантском миксере.

– Из какого он тейпа?..

Зная тейп, найти нужного человека было легче. Свои обычно про своих знают больше, чем чужие. Правда, просто так на него не укажут. И за деньги тоже не укажут.