Цитадель

Все это Дмитрий Линевич наблюдал, находясь за спиной у почетных гостей, в форме красноармейца времен Великой Отечественной.

Оставшаяся часть праздника, в принципе, прошла как обычно…

Выступали с речью чиновники, затем высокопоставленные военные, а за ними праправнуки бывших врагов, которые, спасаясь, от агрессии невероятно разросшихся диаспор представителей Ближнего Востока и Африки, бежали из своей страны сначала в Польшу, но после того, как их там, под предлогом взимания репараций, откровенно грабили и насиловали, они щедро расселились по территории стран бывшего Советского Союза.

Потом как обычно начались выступления творческих коллективов, а вечером прогремел салют из нескольких десятков залпов.

С того момента Дима, который до этого с неподдельным энтузиазмом принимал участие в постановках боевых действий, чтобы не видеть больше эту мышиную возню, решил приходить на такие мероприятия не в качестве участника, а в качестве зрителя. Однако отвертеться от роли красноармейца в реконструкции начала войны двадцать второго июня ему не удалось, потому что ректор университета, в котором учился Дима, весьма прозрачно намекнул, что не все студенты, в случае отказа от участия в общественной жизни их учебного заведения, смогут защитить свои дипломные работы.

Дмитрий, который не был чьим-то родственником и не имел достаточно денег, чтобы проплатить себе поступление в университет, потратил слишком много сил и времени, чтобы пробиться среди блатных и стать студентом. Страна, распухшая от неимоверного количества руководителей, большинство из которых не могло даже толком связать свои мысли из трех слов в одном предложении, уже давно нуждалась в рабочих руках, поэтому обучение высшему образованию на платной основе, было упразднено, а основной упор сделан на среднем техническом, чтобы было кому работать и обслуживать сложное оборудование, заменившее работу тридцати пяти процентов населения страны. Поэтому, чтобы все-таки стать инженером-разработчиком роботизированной техники и не остаться у разбитого корыта, Дима, скрипя зубами, согласился.

Теперь он сидел в одной из еще сохранивших свой почти первозданный вид старых казарм Брестской крепости и ждал, когда наступит шесть утра, чтобы в числе других парней и девушек из их группы броситься отбивать атаку, переодетых в войска гитлеровской Германии студентов с параллельного потока.

Начало реконструкции атаки на крепость уже давно перенесли с четырех на семь утра, потому что так было всем удобней – чиновники могли выспаться, а участники подготовиться.

Дмитрию это было удобно тем, что он мог спокойно сесть на электробус и добраться до крепости с большим запасом времени, чтобы успеть переодеться и выпить приторно-сладкого чая полевой кухни.

– Я ему говорю, что не могу сегодня, – собрав возле себя небольшую аудиторию сочувствующих, усиленно тараща глаза, недовольно бубнел Сожко Паша – одногруппник Димы: – простыл очень сильно. А он мне: «Или идешь в атаку двадцать второго июня или идешь в народное хозяйство коровам хвосты крутить».

Что за человек Пашка, Дмитрий понял уже через полгода совместной учебы на первом курсе…

Сожко был сыном крупного контрабандиста, исправно проплачивавшего «нужным людям» за безопасное нахождение в теневом бизнесе. Его отец вынашивал в себе грандиозный по своей наглости план по захвату одного весьма успешного государственного предприятия по производству бытовой техники и именно поэтому Пашка, который с трудом вспоминал название цифр, оказался на инженерном факультете. «Старый тормоз», так назвал невысокий плотносбитый увалень своего отца, хотел, внедрить своего единственного отпрыска, после окончания университета, в ряды номенклатуры этого предприятия и быстро подтолкнуть его по карьерной лестнице в сторону руководства, где рано или поздно при помощи чиновников, очень уважающих деньги, он бы стал во главе предприятия и плавно его довел бы до банкротства, вынудив государство отдать его в частные руки, которые с радостью его примут. Однако пока что эти руки только потели, проплачивая преподавателям вознаграждение за то, что они закрывали глаза на тупость и леность его сына.

Не смотря на то, что Пашка был совершенно не приспособлен к точным наукам, он был очень хитер и изворотлив. Придерживаясь принципа: «Если в руки возьмешь, то понесешь», он предпочитал все делать чужими руками, ничего не давая взамен.

– Я звоню своему «Старому тормозу» и говорю про это, – продолжал рассказывать Сожко, – а он как начал на меня орать. Не в настроении был. Думаю: «Ладно, не буду старика изводить». Вот и пришлось сегодня ни свет, ни заря с утра вставать.

– Жесткий у тебя батяня, – заискивающе-сочувствующим тоном поспешил высказать поддержку Пашке один из его собутыльников.

– Ладно… Придет мое время – посмотрим как он потом запоет, – мстительно процедил сквозь зубы Сожко и сразу же переключился на другую тему. – Может, повеселимся сегодня у меня на даче?

Слушатели из числа его клики усиленно закивали головами, использовавшимися ими не совсем по прямому назначению – в основном, только для того чтобы «ей кушать и пить».

– А ты, Ленка, – обратился Пашка к миловидной стройной девушке в слегка великоватой ей гимнастерке, – придешь ко мне в гости?

– Нет, – ответила девушка и сосредоточенно уставилась через окно в сторону Северных ворот, откуда должна была начаться атака противника.

Все прекрасно понимали, почему она так внимательно всматривается в мельтешащие серые спины солдат немецкой армии – ее парень Виталик играл роль офицера, ведущего в атаку первые штурмовые группы.

– Ленка, что ты кочевряжишься? – не отставал от девушки Сожко. – Выпьем, послушаем музыку, потанцуем… А потом я потрогаю твои сисечки.

– Знаешь, что, – разозлилась девушка, – если я пожалуюсь на тебя кому надо, то… как бы тебе не пришлось потом трогать сисечки коров на ферме во время преддипломной практики, изучая технологию доильных комплексов.

– Ха… – расплылся в наглой улыбке Пашка, – испугался. Смотри, чтобы сама там не оказалась.

Ленка была обычной девчонкой, которая сама, также как и Линевич, смогла поступить в университет благодаря своим знаниям.

– Отстань от нее! – счел нужным вмешаться Дима.

– А то, что? – грозно выпучил глаза Сожко, изучая статную фигуру плечистого блондина с ясными голубыми глазами.

– Дам разок тебе в рожу твою наглую – до конца жизни под себя ссаться будешь, – чувствуя, как его захлестывает ярость, ответил Линевич.

Пашка сердито задышал и еле заметно подмигнул своим товарищам, которые тут же медленно двинулись по одному Диме за спину.

Прекрасно понимая, что он один против пятерых не выстоит, Линевич прильнул к стене спиной и сжал кулаки…

В воздухе повисла звенящая тишина, нарушаемая лишь злобным дыханием Пашки.

– Ребята, перестаньте. Вот-вот начнется реконструкция… Вы же можете нас подставить, – подал голос Мишка Зобов – румяный толстячок с грушевидным телом, считавшийся самым лучшим и перспективным студентом их курса.

– А ты рот закрой, жиробаза! – набросился на безобидного толстяка Пашка, прекрасно понимая, что если он устроит драку, то у него будут неприятности.

– Отстань от Мишки, – дикой кошкой взвилась от окна Ленка, – а то я сейчас позвоню своему Виталику, и он тебе во время реконструкции боя зубы все выбьет, будешь потом с циркониевыми ходить!

– Да, ладно, – мигом сдулся, заметно струсивший Сожко, который откровенно боялся парня Ленки, носившего титул лучшего бойца по рукопашному бою их университета.

– Бах…

– Бах-бах…х…

–Бум…м…м…

– Бух… – зазвучали разрывы пиротехнических зарядов, возвещая о начале реконструкции боя.

Из соседней казармы весело застрочили пулеметы.

Оккупанты, рассыпавшиеся веером по нарядным, но слегка подвявшим газонам, поспешили «погибнуть», чтобы спокойно долежать на травке до конца театрализованного действия.

Так у них было больше шансов не испачкать выданный им реквизит, за который, в случае порчи, им пришлось бы платить организаторам реконструкции из собственного кармана.

III

Через час, взмыленные, слегка уставшие, но довольные собой студенты в форме солдат Красной армии и Третьего рейха, весело обсуждали казусы, возникшие в ходе постановочного сражения.

Особенно смеялись с Мишки Зобова, который должен был кинуть пиротехнический патрон, имитирующий гранату, в сторону немецкого танка, но споткнулся и, в результате, разрыв произошел у него под ногами. Теперь он сидел в прожженном местами галифе прямо на асфальте и пытался сдержать слезы. Представитель отдела культуры его уже предупредила, чтобы он не вздумал приносить в гардероб для сдачи испорченный костюм и приготовился оплатить организатору его стоимость.

Не смотря на то, что было всего лишь начало восьмого утра, духотища стояла неимоверная…

Вдалеке, со стороны севера, к ним приближалась огромная грозовая туча, внутри которой сверкали всполохи необычно ярких молний.

Весь липкий от пота, Дима с жадностью пил теплую воду из пластиковой бутылочки, бутафорски замаскированной под солдатскую флягу и размышлял о том, что они будут с его Олечкой сегодня вечером на ужин…

С ней он познакомился в буфете университета, когда она не смогла рассчитаться за тощий пирожок с капустой. Расплатившийся за нее третьекурсник, в глазах молодой девушки, только что вырвавшейся из провинциального городка белорусского Полесья, сразу же стал в ее глазах прекрасным принцем, правда, без белоснежного коня.

Когда один из их дальних родственников по линии отца пообещал ее матери, что поможет ей попасть в университет, Олиному счастью не было предела. Перспектива вырваться из-под крыла отца-алкоголика и издерганной неврозами матери в другой город, была настолько желанная, что Оля даже не сомневалась, что она сможет попасть в ряды студентов.

Глотнув в первые два месяца воздуха свободы, Оля одновременно познала и все радости голодной студенческой жизни. Имея почти бесплатное жилье в общежитии, построенном еще в середине двадцатого века, она совершенно не имела средств к существованию. Родители ей в материальной поддержке отказали, пояснив, что она теперь взрослая и может сама себе заработать на пропитание, тем более у нее еще несколько младших братьев и сестер, которых нужно кормить.