Памятное. Испытание временем. Книга 2

На Внуковском аэродроме из самолета выходит подтянутый человек со строгими чертами лица. Вид у него скорее озабоченный, хотя он пытается быть приветливым. Задача впереди непростая… Аденауэр прилетел в Москву с целью установления дипломатических отношений между ФРГ и СССР. Он сделал это после тяжелых раздумий.

Так произошло крупное событие в послевоенной Европе. Нормализация советско-западногерманских отношений способствовала дальнейшему закреплению итогов войны. Позитивные последствия этой нормализации сказались и на общем положении в Европе, и на отношениях СССР с отдельными западноевропейскими государствами.

Установление дипломатических отношений между СССР и ФРГ явилось важным шагом в деле преодоления пропасти отчужденности.

Припоминаю такой факт, относящийся к пребыванию Аденауэра в советской столице. В то время с территории Западной Германии в массовом масштабе запускались воздушные шары, приспособленные для разведывательных целей над советской территорией. На улице Алексея Толстого, во дворе особняка, где велись переговоры с канцлером, была устроена соответствующая выставка, которую показали Аденауэру. При ее осмотре он пожимал плечами.

– Выходит, – говорил он, – что западные державы используют территорию ФРГ для этих целей, причем даже не советуясь со мной.

Переговоры проходили непросто, но дело было сделано. Одержал верх здравый смысл. Дипломатические отношения были установлены.

В последний раз я встретился с Аденауэром в 1959 году при несколько необычных обстоятельствах. Он спускался вниз по парадной лестнице Белого дома, а я и мои коллеги, министры иностранных дел Англии и Франции, прибывшие прямо с совещания в Женеве для участия в церемонии похорон Даллеса, поднимались по ней, чтобы нанести визит президенту Эйзенхауэру. Аденауэр, увидев меня, остановился и сказал:

– Я потерял друга.

Не спорил я с канцлером. Он действительно потерял друга. Ему охотно в этом можно было верить. Весь мир знал, что Аденауэр и Даллес – политические братья.

Аденауэр особенно не желал заглядывать в будущее, но ему не давала покоя идея поглощения ГДР.

Ночь на 13 августа 1961 года…

Важным событием в жизни послевоенной Европы стало 13 августа 1961 года. Это событие было связано с мерами по укреплению государственной границы Германской Демократической Республики, ее суверенитета.

Правительства западных держав не проявили готовности к решению германской проблемы и урегулированию положения вокруг Западного Берлина. Они с порога отвергали советские инициативы. Более того, они усиливали военные приготовления, грубо попирали важнейшие международные соглашения, предусматривающие искоренение германского милитаризма и предотвращение его возрождения в любой форме.

Правительства стран Варшавского договора обратились к Народной палате и правительству ГДР, ко всем трудящимся Германской Демократической Республики с предложением установить на границах Западного Берлина такой порядок, который надежно преградил бы путь для подрывной деятельности против государств социалистического содружества, а вокруг всей территории Западного Берлина, включая его границу с демократическим Берлином, организовать надежную охрану и эффективный контроль. В соответствии с этим Совет министров ГДР принял постановление о мероприятиях по защите ГДР, особенно ее столицы – Берлина. В памятную ночь с 12 на 13 августа граница между Западным и Восточным Берлином закрылась на прочный замок.

Удар по реваншистским амбициям оказался настолько сильным, что через два года духовный отец реваншистского курса Аденауэр вышел в отставку. Недолго продержался на посту и следующий канцлер – Людвиг Эрхардт, пытавшийся продолжать обанкротившуюся политику отказа от признания ГДР.

Брандт вписал страницу в историю

Твердая позиция Советского Союза и других социалистических стран в борьбе за признание территориально-политических реальностей на Европейском континенте, конструктивные усилия по обеспечению безопасности в Европе, появление реалистических тенденций в политике ФРГ создали условия для подготовки договора между СССР и ФРГ.

Согласие на договор было обоюдным. Переговоры начались. Представители запаслись терпением. Аргументы отточены. Со стороны ФРГ их вел министр иностранных дел Вальтер Шеель.

В период переговоров у меня с ним состоялось пятнадцать встреч, чтобы довести основную подготовку документа до завершения. До переговоров с Шеелем пришлось еще пятнадцать раз встречаться также в Москве с известным деятелем социал-демократической партии Эгоном Баром, который являлся статс-секретарем в ведомстве федерального канцлера. Равное число встреч – просто совпадение.

Работа с обоими моими партнерами была достаточно эффективной, хотя дрались за свои позиции посланцы ФРГ с упорством. Однако то было время, когда в кресле канцлера ФРГ находился социал-демократ Вилли Брандт. А член его же партии Бар и представитель партии свободных демократов Шеель полностью разделяли взгляды Брандта. Они, эти взгляды, доминировали в позиции наших партнеров. Много было споров, зигзагов, тупиков, нервных вспышек, но основную нить участники не теряли, что и обеспечило договоренность.

Брандт был нам в Москве уже хорошо известен. Мои встречи с Брандтом дают основание сказать, что это один из выдающихся деятелей Федеративной Республики Германии. Во время войны он оказался в эмиграции в Швеции. Он предпочел лучше оставить свою страну, чем склонить голову перед свастикой. Это само по себе делало ему честь.

О Брандте писать и легко и трудно. Легко потому, что за сорокалетний период после войны он свои взгляды продемонстрировал достаточно полно. Продемонстрировал и на посту канцлера. А трудно потому, что человек он многогранный.

Прежде чем оказаться на верхушке пирамиды государственной власти в Бонне, Брандт в течение нескольких лет являлся бургомистром Западного Берлина. На этом деликатном и непростом посту он приобрел немалый опыт, который ему пригодился в последующем. Но не менее важным является и то, что, находясь у границы, отделяющей мир социализма от мира капитализма, он соприкасался с делами, которые возникали, да и сейчас продолжают возникать у властей Западного Берлина и правительства ГДР.

Естественно, бургомистру приходилось заниматься такого рода делами. Случалось входить в контакты не только с представителями ГДР, но и с советским посольством. Советским дипломатам и лично мне не раз доводилось замечать, что в ходе разговоров по текущим делам Брандт часто находил возможности, чтобы высказать свои взгляды и по вопросам отношений между СССР и ФРГ. Заглядывал он и дальше, высказывая меткие суждения по вопросам отношений между Востоком и Западом в целом.

Уже тогда Брандт ощущал ту основу, на которой только и могут строиться отношения между Советским Союзом и Федеративной Республикой Германией. Тезис о мирном сосуществовании государств с различным общественным строем он считал именно тем фундаментом, на котором можно возводить здание советско-западногерманских отношений. Считал и соответственно строил практическую политику в этой области.

В течение некоторого времени после победы на выборах социал-демократов в ФРГ Москва присматривалась, какая волна в политической жизни этой страны возьмет верх – в сторону смягчения отношений или, наоборот, по направлению к тому зыбкому мосту, который строили Аденауэр и его преемники. Вдобавок стало ясно, что одного установления дипломатических отношений между СССР и ФРГ недостаточно. Две таких страны обязаны двигаться вперед в развитии своих отношений, а не останавливаться, чего фактически хотели Аденауэр и его преемник Эрхардт.

Немалые препятствия подписанию договора чинили его противники. Эти деятели часто больше тяготели к прошлому, нежели к будущему немецкого народа. В конце концов благодаря широкому взгляду на вещи и желанию привести дела в соответствие с реальностями жизни Брандт умелой рукой довел переговоры до успешного завершения, а затем и ратификацию договора. Хотя бессонных ночей ему, говорят, пришлось пережить немало.

Можно определенно сказать, что канцлер Брандт сделал стратегический ход в политике, когда дал согласие на то, чтобы под советско-западногерманские отношения подвести договорную основу.

Московский договор 1970 года

Советский Союз последовательно выступал за договор с ФРГ. И от него во многом зависело, каким быть этому договору. Мне памятно то время. На первой стадии основой для успеха, как ее видел Советский Союз, являлось то, чтобы стороны в качестве главной цели поставили – строить отношения мира. Это необходимо было ясно отразить в договоре.

Требовалось взять четкие обязательства о признании сложившихся после войны границ, в том числе границу по Одеру– Нейсе в соответствии с Потсдамским соглашением трех держав, о признании ГДР как суверенного государства, договориться о развитии между СССР и ФРГ взаимовыгодных экономических отношений и связей в других областях.

По всем главным пунктам, а также по тем, которые неизбежно вытекали из этих магистральных направлений, происходил детальнейший обмен мнениями. Пожалуй, ни до ни после этих переговоров мне и советским товарищам, которые работали вместе со мной, не приходилось так детально прорабатывать все стороны вопросов, как в ходе этих переговоров. Тут я должен особо подчеркнуть помощь со стороны видного советского дипломата В.М. Фалина.

Как и следовало предполагать, наиболее трудным оказался вопрос о границах. Вопрос о признании ГДР как самостоятельного, независимого государства сразу же превратился в проблему границы между двумя германскими государствами. Навязчивая концепция «объединения Германии», а точнее говоря, поглощения ГДР Западной Германией до конца оставалась камнем преткновения. Самых разных концепций в головах представителей ФРГ на этот счет было немало.

Не один раз я спрашивал Бара:

– Неужели вы не отдаете себе отчета в том, что Советский Союз не пойдет ни на какую сделку, которая приоткрывала бы лазейку для ущемления законных интересов ГДР как суверенного государства? Всякий намек на возможность объединения двух германских государств неприемлем, мы его категорически отвергаем, поскольку ГДР и ФРГ развиваются по противоположным социальным путям.

После затяжных и трудных переговоров западногерманская сторона согласилась снять свои претензии. Она ограничилась направлением в Президиум Верховного Совета СССР одностороннего письма с изложением своих взглядов по данному вопросу. С нашей стороны было заявлено:

– Это дело правительства ФРГ, кому и какое письмо посылать. Односторонний документ ни к чему нас не обязывает.

Трудностей по согласованию каждой статьи договора пришлось преодолеть затем все же немало. Требовалось добиться согласия западногерманских представителей на такие формулировки, которые содержали бы четкие обязательства сторон.

Особо следует выделить трудности, возникшие при разработке статьи о нерушимости европейских границ, и значение этой статьи. Отнюдь не простым представлялся вопрос о том, что она должна означать и политически и юридически.

Наши партнеры по переговорам всячески уходили от того, чтобы в этот вопрос вносилась полная ясность, пытались вести дело так, будто окончательное определение границ – дело будущего. Это, конечно, было решительно отклонено советской стороной. В результате они не смогли устоять перед логикой исторической справедливости, и формулировку мы согласовали.

В итоге Московский договор в указанном кардинальном вопросе предельно четок. В его статье 3 говорится: «…Союз Советских Социалистических Республик и Федеративная Республика Германии едины в признании ими того, что мир в Европе может быть сохранен только в том случае, если никто не будет посягать на современные границы.

Они берут на себя обязательство неукоснительно соблюдать территориальную целостность всех государств в Европе в их нынешних границах;

они заявляют, что не имеют каких-либо территориальных претензий к кому бы то ни было и не будут выдвигать такие претензии в будущем;

они рассматривают как нерушимые сейчас и в будущем границы всех государств в Европе, как они проходят на день подписания настоящего договора, в том числе линию Одер – Нейсе, которая является западной границей Польской Народной Республики, и границу между Федеративной Республикой Германией и Германской Демократической Республикой».

Каждое из приведенных положений сформулировано ясно, весомо.

Возвращаясь сегодня к тем дням, ставшим уже историей, могу сказать, что основная работа по подготовке положений договора практически протекала во время наших бесед с Баром. Именно в ходе этих бесед родилась вначале «Договоренность о намерениях», которая определила содержание шагов по закреплению территориально-политических реальностей и оздоровлению обстановки в Европе.

Итак, оставалось только все это облечь в надлежащую договорную форму. Наступила, как уже упомянуто выше, вторая стадия переговоров, уже с министром Шеелем.

Оглядываясь назад, должен сказать, что только решимость обеих сторон довести дело до успешного конца и понимание сторонами ответственности обеспечили успешное завершение работы над договором. Не будь решимости и понимания ответственности, мы бы не завершили дело, а перспектива осталась бы туманной.

Содержание этих переговоров само по себе породило обилие документов и записей, которые являются достоянием обеих сторон. Историки, несомненно, много раз будут к ним обращаться в поисках истины, в поисках выяснения позиций сторон во время переговоров.

Подписание Московского договора состоялось 12 августа 1970 года в Екатерининском зале Кремля. С советской стороны договор подписали А.Н. Косыгин и А.А. Громыко, с западногерманской – Вилли Брандт и Вальтер Шеель.