Чертова дюжина Путина. Хроника последних лет

Оба съезда сами по себе были бессмысленны и бессодержательны, но оба обозначили символический рубеж смены постреволюционных элит. В 1934 году – ленинской на сталинскую, а в 2003-м – ельцинской на путинскую.

Оговорюсь сразу: в начале XXI века смена элит, скорее всего, произойдет гораздо менее кровожадным способом, чем в первой половине XX века. Сгниют в тюрьме или таинственно исчезнут единицы. Желающим дадут возможность эмигрировать. Разоружившимся перед партией и принесшим клятву личной верности потаниным-кудриным сохранят кое-какой капиталец, часть недвижимости, наложниц, что-нибудь еще по мелочи. Но в целом ельцинская элита (олигархи первого ряда, «либеральные реформаторы», идеологическая обслуга режима) уйдет с авансцены. Причем уйдет безропотно и покорно.

Напрасно Б. Березовский, В. Гусинский и И. Малашенко призывают ельцинскую гвардию к сопротивлению и даже предлагают ей вождя сопротивления – Анатолия Чубайса.

Масса исследований была посвящена вопросу: почему ленинская гвардия так покорно пошла под нож сталинских репрессий и даже поставленные к стенке продолжали восклицать: «Да здравствует Иосиф Виссарионович!»? Ведь среди них были и люди недюжинной смелости, проявленной в ходе Гражданской войны, и недюжинного ума, которые не могли не понимать, куда влечет их ход событий.

Разгадка лежит на поверхности. Коммунистическая номенклатура не могла выступить против сталинской диктатуры потому, что она сама шаг за шагом создавала ее, была к ней абсолютно лояльна, чувствовала в ней себя абсолютно комфортно, совершила вместе с ней все преступления, включая уничтожение миллионов русских крестьян в годы коллективизации. Страстно желая остаться внутри этой системы, они аплодировали любым репрессиям, включая расстрелы собственных жен и братьев. Сталинизм не был для них отрицанием ленинизма. Он стал его логичным и естественным продолжением.

Таков же и механизм поведения ельцинской элиты. Совершив приватизацию, которая в глазах подавляющего большинства населения всегда останется несправедливой, она потеряла возможность удерживать власть и собственность демократическим путем. Ей понадобился русский Пиночет, который «железной рукой поведет Россию по пути либеральных реформ».

Так возник проект «Наследник» 1999 года. Основным инструментом реализации проекта стала чеченская война, и ведущие «либералы» убеждали всех, что в Чечне «возрождается российская армия», и с энтузиазмом составляли списки несогласных предателей. Интеллектуалы услужливо разрабатывали концепции «управляемой демократии», «авторитарной модернизации», «административной вертикали», «диктатуры закона». Когда потребовалось заткнуть рот последнему оппозиционному коллективу на телевидении, либералы поручили «раздавить гадину» любимцу партии СПС Альфреду Коху.

Однако, как это и неизбежно должно было случиться, путинский проект зажил своей собственной жизнью, породив и новую элиту, и новый стиль – православных банкиров с окладистыми бородами, генералов спецслужб, крышующих мебельные магазины и нефтяные компании.

Даже сейчас, когда рогозины уже пришли за Чубайсом и деловито интересуются, арестовали ли его, либералы все еще отчаянно пытаются вписаться в новый державно-имперский стиль. Его же волокут к либеральной параше, а он кричит о либеральной империи. Как и в 1999 году, ему хочется громче всех прозвенеть державно-патриотическими м… и убедить власть, что он свой, что они вместе с Кохом будут во славу Империи скупать собственность на Украине.

Как и в случае с «ленинской гвардией», срабатывает тот же механизм, который заставит их до конца кричать: «Да здравствует Империя! Да здравствует Владимир Владимирович!».

Полковнику никто не пишет

24 февраля 2004 года

В реакции российского политического бомонда и власти на каждый новый террористический акт в наших городах обращают на себя внимание два одинаково повторяющихся каждый раз обстоятельства. В первые один-два дня – громадное количество громких «патриотических» заявлений, свидетельствующих о неадекватности, переходящей в безумие, их авторов. И затем на следующий день – полное молчание и желание забыть о проблеме до следующего теракта, когда те же рефлекторные реакции тех же политиков проявятся вновь.

И то и другое – и истеричные крики, и оглушительное молчание – свидетельствует об одном – о полном осознании всеми, в том числе и ее творцами, абсолютной бесперспективности нашей кавказской политики.

Вот и после следующего теракта мы снова услышим о введении смертной казни для смертников, призывы «выжечь каленым железом» и «пойти до конца», требования коллективной ответственности этнических общин, что для массового сознания будет означать «бей хачей и черных». Тем более, что на первую полосу самой массовой газеты будут вынесены слова отца, потерявшего в этой трагедии сына, который скажет: «Я теперь буду убивать Их всех везде, где только Их встречу». Мы справедливо будем сочувствовать этому несчастному человеку.

Криками «смертная казнь», «каленым железом» и «дойдем до конца» мы снова будем стараться заглушить в себе понимание того, что до всех «концов» мы уже дошли по несколько раз, и «каленым железом» выжгли все, что можно, и главным образом все, что ни в коем случае нельзя было выжигать, и смертную казнь уже применили, видимо превентивно, к десяткам тысяч мирных жителей, своих сограждан. И, наверное, на той стороне есть очень много людей, которые про нас скажут: «Я теперь буду убивать ИХ всех везде, где только ИХ встречу». Без понимания этих реалий невозможно осознать природу противостоящего нам терроризма и попытаться как-то адекватно противостоять ему.

Терроризм, характерный для XX века, был, как правило, средством, инструментом для достижения конкретных политических целей. В мире происходили и продолжают происходить десятки вооруженных конфликтов, в которых сепаратисты используют в том числе и террор против центра и метрополии, добиваясь независимости, автономии либо каких-то других политических целей (ИРА – в Северной Ирландии, баски, тамилы, различные группы – в Индонезии и на Филиппинах и т. д.).

Но в XXI веке мир столкнулся с новым явлением, которое я бы определил условно как «метафизический терроризм». Этот терроризм, практикуемый прежде всего исламскими радикалами, «Аль-Каидой» и близкими ей идейно группами, не выдвигает каких-либо требований – выпустите того-то, дайте независимость тем-то. Он просто в принципе отрицает право западной цивилизации на существование и жаждет ее полного уничтожения.

Это различие очень важно для нас, потому что мы долго имели дело с чеченским сепаратизмом, который использовал в определенных ситуациях в качестве инструмента террор. Но вызов, с которым мы сталкиваемся сегодня, – это уже проявление того нового явления, которое я называю метафизическим терроризмом. Во многом мы этого добились сами. Мы все время повторяли, что сражаемся не с чеченскими сепаратистами, а с международным терроризмом, и, в конце концов, это стало самосбывающимся прогнозом. Благодаря методам, которыми мы вели эту войну, мы сделали своими врагами практически все население Чечни, создали для глобального метафизического терроризма громадный резервуар живых бомб – отчаявшихся людей, которые готовы реализовывать планы террористов.

Произошло чрезвычайно опасное для нас явление – интернационализация конфликта в Чечне силами глобального терроризма. Туда пришли люди с идеологией, с технологией глобального террора, и там они нашли благодатную почву для реализации своих целей.

Проанализируем в связи с этим одно высказывание главы государства, последовавшее как его немедленная реакция на взрыв в метро. Он сказал, что Россия не разговаривает с террористами, Россия их уничтожает. Мне кажется, что в этом высказывании прозвучало как раз непонимание того типа террора, с которым мы сталкиваемся. Оно было бы вполне содержательным (хотя и спорным), если бы после каждого взрыва в метро нам звонил бы какой-нибудь «Фронт освобождения» и говорил: «Мы взорвали метро. Если через две недели вы не выполните те или другие требования, мы произведем еще один взрыв. Предлагаем переговоры». При наших же обстоятельствах это высказывание просто лишено смысла, потому что нет такого послания – полковнику давно никто не пишет.

Ответом на слова «Россия не разговаривает с террористами, Россия уничтожает их» является молчание, которое означает: «Мы не разговариваем с русскими, мы взрываем их в метро».

Что же можно в этой ситуации сделать? Да уже почти ничего, потому что в каждой ситуации выбора мы всегда выбирали самый худший вариант. Тем не менее, я выскажу одну, может быть, парадоксальную мысль. Наш классический противник, с которым мы боролись, – чеченские сепаратисты в лице Масхадова, Закаева, близких к ним лидеров, сочувствующего им чеченского населения, – объективно является для нас сейчас союзником в борьбе с глобальным терроризмом, потому что этот глобальный терроризм уничтожает прежде всего Чечню. Единственное, что мы еще можем попытаться сделать, это отделить чеченский сепаратизм от глобального терроризма. Тем более, что политически это не является для нас неразрешимой задачей. Никто в Чечне, включая Масхадова, Ахмадова, Закаева, всех, кто выдвигает какие-то планы, не ставит вопрос о полной независимости Чечни. Вообще, слова «независимость» и «территориальная целостность» потеряли всякий смысл на фоне той трагедии чеченского и русского народов, которая сейчас разворачивается. Смысл может иметь только кардинальное изменение отношения власти к чеченскому населению, прекращение бесчинств федеральных войск и готовность разговаривать с каждым, кто не планирует и не осуществляет террор против мирного населения.

Я уже писал об этом, но приходится повторяться, потому что те же старые грабли впиваются в подошвы ног наших властителей, упрямо не замечающих их на своей дороге.

Есть еще один разрушительный аспект этой проблемы. Все эти бесконечные крики – «каленым железом» – включают в действие громадный, далеко выходящий за пределы Чечни, саморазвертывающийся цикл насилия и террора. Мы начали борьбу за Чечню в составе России, а теперь мы превращаемся в Россию в составе Чечни.

Сегодня, когда стены наших домов украшены лозунгами «Бей хачей и черных», мы гораздо ближе к распаду России, чем 4 года назад.

Путин навсегда

31 марта 2004 года

То, что русского правителя сегодня зовут Путин Владимир Владимирович, – обстоятельство довольно случайное. Если бы не бешеная энергия Б. Березовского, его вполне могли бы звать, например, Юрий Михайлович или Евгений Максимович.

Гораздо важнее, что он воспринимает себя носителем важнейшей исторической миссии – модернизации России, которая позволит нашей стране стать вровень с передовыми государствами и догнать не только Португалию, но, может быть, чем черт не шутит, даже и гораздо более благополучный Люксембург.

Вот уже несколько столетий в русской истории, как в дурной бесконечности, повторяется один и тот же сюжет. Вновь и вновь появляется царь-модернизатор, который заявляет urbi et orbi: «Мы отстали от передовых стран Запада на 50 лет, если мы не пройдем этот путь лет за 10–15, нас сомнут». Неважно, кому принадлежат именно эти слова – может быть, Петру Алексеевичу, а может быть, Иосифу Виссарионовичу.

Поднимая всю страну на дыбы, а всех сомневающихся в его мудрости – на дыбу, модернизатор бросается в мобилизационный прорыв и, как правило, решает поставленную задачу. Ценой огромных жертв он догоняет вечно притягательный и вечно ненавидимый нами Запад то по количеству пушек и фрегатов, то по чугуну и стали на душу населения в стране. Что позволяет нам победить шведов под Полтавой, войти в Париж и несколько раз в Берлин и первыми выйти в космос.

Но почему-то каждый раз после очередного мобилизационного триумфа очередного модернизатора Россия снова оказывается у разбитого корыта. Появляется новый правитель, который вынужден снова повторять ту же жвачку: «Мы отстали, мы должны, Португалия, удвоить, иначе нас… и т. д.».

Это означает, что системная ошибка закралась в дерзкие проекты наших модернизационных рывков. Что-то в природе Запада, ускользающее от понимания наших модернизаторов, позволяет ему снова оставлять нас позади с горами чугуна, стали, гниющих ракет и подлодок и грезами о Третьем Риме и особом пути, секретный план которого хранится в особом отделе.

Когда молодой император Петр Алексеевич оказался в Амстердаме, он был покорен и очарован Европой. Ему нравилось все – великолепные верфи, чистые мостовые, восхитительные шоколадницы. Естественно, императору-реформатору захотелось все это немедленно перенести в Россию. Но так, чтобы и головы стрельцам продолжать лично рубить, и отвлекаясь от государственных дел, спускаться в подвал немножко размяться, попытав на той же дыбе наследника на предмет несанкционированных связей с иностранцами.

Прошло еще триста лет, и в Дрезден приехал молодой советский офицер КГБ, преданный и убежденный солдат партии и ее вооруженного отряда. Дрезден, правда, к тому времени благодаря успехам российских модернизаторов был уже не совсем Западом, но все еще достаточно Западом, чтобы стать футурошоком для шпиона, который пришел с Востока.

Если Петра, с детства увлекавшегося флотом, более всего поразили верфи, то Владимира перепахало немецкое пиво, которому посвящены единственные яркие и эмоционально насыщенные страницы довольно скучного повествования «Разговоры с Владимиром Путиным». Видимо, потягивая это искусительный, неистребимо буржуазный напиток, молодой офицер пришел к важным мировоззренческим выводам об экономической обреченности советской коммунистической системы.

Поэтому ставший президентом В. Путин совершенно искренне хочет построить в России процветающее рыночное общество, «как у них на Западе».

Но так, чтобы были и управляемая В. Сурковым «демократия», и заточенная И. Сечиным «административная вертикаль», и «диктатура закона» с человеческими лицами В. Устинова и В. Колесникова. И чтобы несогласных олигархов в подвалы сажать, откуда они покаянные письма будут писать – «Коба, зачем тебе нужна моя смерть», – а согласные будут яйца десятками носить, а либеральные министры – вставать навытяжку и изображать шутов гороховых на потеху телевизионной публике, а губернаторы – позиционировать себя верными домашними животными.

С губернаторами это уже не back in USSR. Это уже back in 1580. «Пес я твой смердящий, государь», – вот новомодная политическая философия современной российской «элиты» от Чуба до Чубайса.

Вот в этом, видимо, и заключается системная ошибка наших августейших модернизаторов, которая повторяется из столетия в столетие. Очарованные плодами Запада и жадно желающие ими овладеть, наши скифские правители с высокомерным презрением отвергают корни западной цивилизации, ее воздух, ненавистный им воздух Свободы и Человеческого Достоинства. Поэтому и будет у нас Путин навсегда, какую бы фамилию он ни носил в следующей каденции.

Ближнее зарубежье Китая

15 апреля 2005 года

Вялотекущие переговоры между Россией и Украиной о едином экономическом пространстве (ЕЭП) обречены на провал. И не потому, что в Киеве в результате оранжевой революции к власти пришли «антироссийские» силы. Эти переговоры торжественно проваливались уже много раз при всех прежних властях.

Дело в том, что Москва и Киев преследуют в них совершенно различные цели. Украинцам надо ехать, а нам нужны шашечки. Украина действительно заинтересована в установлении зоны свободной торговли между двумя государствами, то есть в том, что составляет суть и основной атрибут любого единого экономического пространства. Украина получила бы тогда емкий рынок для своей продукции и возможность приобретать энергоносители по внутренним российским ценам. Россия же, выступая с бесконечными интеграционистскими инициативами, преследует некие размытые политические или скорее даже психологические цели.

Органов мы жаждем в ЕЭП. Наднациональных органов с российским доминирующим долевым участием. Существование этих органов, видимо, приятно ласкало бы эрогенные зоны нашего фантомного имперского величия.

Около года назад один украинский дипломат в откровенной беседе говорил мне: «Никак не можем мы понять: чего же вы, москали, от нас в конце концов хотите? Чтобы мы повторяли, какие вы великие, притягательные, замечательные, какая вы либеральная империя? Ну хорошо, хрен с вами, раз в полгода мы будем вам эту лабуду повторять, если для вас это так важно. Но не бесплатно! Российский рынок для наших труб и нашего сахара, нефть и газ для нас по российским ценам».

Вот в подобном лицемерном, фальшивом и унизительном для России торге и заключалась вся наша политика на постсоветском пространстве в течение последних 15 лет:

– Мы вам немножечко нефти и газа, а вы, пожалуйста, поговорите немножко о нашем величии.

– А Вам, Александр Григорьевич, очень много нефти и газа, а Вы, пожалуйста, еще несколько лет поводите нас за нос сказочкой про ваше историческое объединение с нами. Нам так приятно чувствовать, что мы встаем с колен и возрождаем Великую Державу.