Призрак с Вороньего холма. Исповедь шлюхи

– Блядь, яму не заметил! Чуть, сука, ногу не сломал. – Отчетливо прозвучало из леса.

Курдюк вскочил на ноги:

– Слышали, мужики?

– Никитка, что ли? – Предположил Стеколкин.

– Не его голос – Возразил Курдюк.

– Али-баба и сорок разбойников. – Пошутил Максюта.

– Пойду, гляну. – Паперный поднялся, взял ружье и шагнул в темноту. Максюта оглянулся на охотничий домик и увидел темные окна:

– Хули Никитка в домике свет погасил?

– Хер его знает. – Раздраженно ответил полковник.

Время шло, а Паперный не возвращался.

Курдюк и Стеколкин напряженно всматривались в темный лес.

– Долго что-то его нет? – Заволновался Максюта.

– Пальнул бы, если что. Или драпанул к нам. – Усмехнулся Курдюк: – Вроде тяжеловат, и брюшко, а как попрет по чаще, за ним не угонишься.

– Может, деревенские, грибы ищут? – Высказал свою догадку Стеколкин.

Максюта хохотнул:

– В темноте?

– Надо хворосту подбросить, пусть пламя поднимется. – Курдюк нехотя встал и навалил на костер охапку валежника. Пламя метнулось вверх, салютом разбрасывая искры. Круг света раздвинулся, и охотники увидели четырех мужчин в масках. Они стояли в трех шагах, направив на друзей пистолеты.

– Вы кто? – Поинтересовался Курдюк.

– Партизаны, дядя. – Ответил тот, кто стоял ближе, и добавил:– На землю, мордой вниз. Быстро!

Повторять ему не пришлось. Максюта и Стеколкин залегли, уткнувшись лицами в траву. Курдюк опустился не столь поспешно и устроился так, чтобы одним глазом наблюдать за происходящим. «Партизан» подошел к костру, взял их ружья и отступил назад. Полковник потихоньку потянул руку к карману. Там у него лежал личный браунинг, который он года два назад конфисковал на воровской малине, а в протокол не внес. Но добраться до кармана не удалось. Получив удар по голове, Курдюк отключился.

– Ваня, живой? – Полковник очнулся и понял, его трясет за плечо Максюта. Данила Остапович сидел рядом на коленях, вглядываясь ему в лицо

– Вроде, жив. Только голова раскалывается.

– Ничего, заживет. – Хоть Курдюк соображал еще туго, но женский голос от голоса Максюты отличил сразу: – А это еще кто? – он протер глаза, чтобы избавиться от тумана, и увидел подружку Кащеева. Мака стояла над ними, широко расставив ноги в высоких кожаных сапогах.

– Встаньте и поднимите этого борова. – Приказала она Максюте и Стеколкину.

– А ты чего тут делаешь? – Раздраженно поинтересовался полковник, когда его поставили на ноги.

– Пришла с вами поговорить, – ответила Мака и уселась в складное кресло.

Курдюк огляделся, но никого не увидел:

– А где эти?

– Недалеко, так что ведите себя спокойно, а то позову.

– Это твои? – Он машинально запустил руку в карман, но пистолета не обнаружил: – Да ты понимаешь, что творишь?

– Я все понимаю. Садись, и вы тоже.

Курдюк садится не стал:

– А где Паша Паперный?

– Вашего заводчика уже парят. В бане он. – Ответила Мака.

– Ну, девка, ты не права, – зло заметил полковник: – Этого я тебе так не оставлю.

– Помолчи, Ванька, Паперный нам здесь не нужен. Он бумагу у Кащея не подписывал, пусть пока отдохнет.

– Какую бумагу? – дрожащим голосом спросил Стеколкин. Это были его первые слова после встречи с «партизанами».

– Не делай из себя придурка, Славка. В этой бумаге вы признались, что замочили мэра, – пояснила Мака.

– Ах, вот в чем дело. – Сообразил Максюта: – Генка, оказывается, трепло. Не думал…

– Приедет из своих Америк, разберемся. – Мрачно пообещал Курдюк и, наконец, уселся.

– Не приедет, – возразила Мака.

– Как не приедет? – Стеколкин сообразил, что убивать его не собираются, и немного осмелел.

– Кащея больше нет. Все его дела завершу я. Слушайте и не перебивайте. В воскресенье выборы. Если Славку прокатят, а выберут опять Постного, вы его замочите.

Курдюк вскочил с кресла:

– Спятила!?

– Сядь и не дергайся. Вам и мне нужен цементный завод. Это большие бабки. Доли, как вы договорились с Кащеем, половина ваша, половина моя.

Полковник медленно опустился в кресло:

– Скажи, где Кащей?

– Он на небесах.

– Врешь.