Восточное наследство

Шура стояла возле плиты и не видела. Она выключила газ, взяла тряпку, принялась мыть плиту, да так и застыла с тряпкой в руках.

«Возьмет и прогонит, – думала Шура, – и правильно сделает. Так мне и надо. За все в жизни приходится платить. Пропеть решила, как птичка». Шура не могла заниматься стряпней. Она пошла в спальню, улеглась в халате на диван и лежала, не шевелясь. За окном стемнело. Несколько раз заглядывали мальчики, но, решив, что мать спит, на цыпочках уходили.

Залаял Стенька. «Жрать захотел, прибежал», – улыбнулась Шура. Стеньку подобрал Антон в городе. Они все вместе обедали в кафе «Стенька Разин». На улице за ними увязался щенок. Увязался до машины. Когда открыли дверцу, он прыгнул назад и затих на полу.

Шура хотела выгнать щенка – больно уж неказист. Уши висели, как у ослика. В спутанной шерсти угадывался блошиный рай. Но Антон сказал: «Он наш гость. Как можно прогнать гостя?» Так появился Стенька.

Лай становился все громче, потом перешел в радостный визг. «Алексей приехал, – поняла Шура. – Будь что будет», – сказала она сама себе и пошла встречать мужа. Обняв жену, Алексей заглянул в заплаканные глаза Шуры, отстранил ее от себя, еще раз внимательно посмотрел и спросил:

– Сашка, что у нас стряслось-приключилось?

– Папань, ма аварию сделала, – пробасил Антон. – Папань, ерунда… На нашей машине ничего не видать… Зря она переживает.

– Не ушиблась? – спросил Алексей, сразу направляясь в ванную. – Аида со мной, пока буду пыль отмывать, расскажешь. Заодно спину потрешь…

Выслушав всю историю, Алексей раздумчиво сказал, намылив бок:

– Я всегда знал, что ты в молодости чего-то натворила. Не хотел лезть с расспросами.

Помнишь, я тебе еще в поезде сказал: захочешь, расскажешь…

– Что же теперь делать? – спросила Шура, вытирая мускулистую спину мужа.

– Я тебя почти десять дней не видел, а ты спрашиваешь, что делать? Иди ко мне…

– Нехорошо, парни не спят, – не очень уверенно возразила Шура.

– Очень даже хорошо, – перебил Алексей. Снял с жены халат, взял за локти и поставил в ванную. Шура почувствовала, что земля уходит из-под ног, и она летит, нарушая все законы земного притяжения. Шура терлась щекой о светлую шерсть на груди Алексея, и все тревоги и заботы покинули ее. В этот момент Шура никого на свете не боялась. Вода из теплой перешла в прохладную, затем в ледяную.

Электрический бойлер израсходовал весь свой запас, но Шуре было жарко.

Алексей с удовольствием выпил рюмку ледяной водки, поклевал салат, от супа отказался – по дороге закусил.

В спальне Шура спросила:

– Тебе не противно спать с такой гадиной?

– Тебя обидели, ты отомстила… Плохо, если это коснулось ни в чем не повинных людей. Если их судьба не нарушилась, можешь спать спокойно.

– Но вся эта история с красной машиной?

– Поживем-увидим… Тебя подставили бандитским приемом. Прием известен. Чаще всего его применяют, чтобы потом тянуть деньги. Но здесь, похоже, что-то другое. Подождем, скоро сами скажут, что им надо. Дело может касаться совсем не тебя.

– Ты о чем? – не поняла Шура.

– Время покажет. Давай спать.

Перед сном Шура вынесла миску с супом Стеньке. Алексей уже посапывал, подложив ладонь под щеку. «Намаялся мужик», – пожалела мужа Шура, выключая свет маленькой лампочки возле постели. Шура заснуть не могла. Она лежала и прислушивалась. По Волге плыл туристический. Тихий гул двигателя забивала музыка, туристы веселились. Пароход проплыл, и все стихло.

Только плеск подмятой пароходом массы воды с шелестом накатывал на берег. В поселке залаяла собака. Стенька два раза гавкнул, нехотя исполнив работу по собачьей солидарности. Стеньку Шура посадила на цепь.

Пес был так поглощен ужином, что даже не обратил внимания на этот ущерб собачьей свободе. Стенька вырос неплохим сторожем.

Только природный кобелиный зов иногда перевешивал чувство долга. Тогда пес смывался. Возвращался грязный, голодный, с драными боками, но удовлетворенный. После таких отлучек, чувствуя вину, Стенька долго не покидал будку. Шура привязала собаку, потому что боялась… Она боялась непрошеных гостей.

Камень с души свалился. Теперь Алексей знал ее тайну. Узнал и не удивился… «Воспринял, как обыкновенное житейское дело», – подумала Шура с нежностью. Но еще больше затревожилась… Ее поступок ставит под удар семью.

Шура вспоминала слова мужа: «Дело может касаться совсем не тебя». Что он имел в виду?

О работе Алексея Шура знала очень немного.

Алексей последние два года зарабатывал хорошо. До этого ему пришлось работать механиком в колхозной мастерской. Отрабатывать халупу, которую им поначалу выделил председатель. Потом Алексей на месте халупы выстроил дом. Работал по двадцать часов в День.

Днем на колхоз, вечером на стройматериалы.

Для стройки вылавливал каждую свободную минуту. Пришла демократия, и колхоз развалился. Алексей получил свободу. Теперь каждый сам по себе. Алексей устроился на фирму.

Возил с напарником стройматериалы. Часто бывал даже в Москве. Представить себе, что люди, связанные с Алексеем, доставали его таким странным путем, невозможно…

Шура прислушалась. Стенька глухо зарычал. Шура надела тапочки и тихонько подошла к окну. Круглая нахальная лунища залила своим утробным светом весь сад. На степь садился туман. В поселке вокруг фонаря стоял мутный шар. «Завтра будет еще жарче», – отметила про себя Шура. Стенька снова зарычал.

Шура увидела, как собака натянула цепь, сделав стойку в сторону калитки. Шерсть на загривке пса приподнялась. Шура не видела, но знала, что пасть собаки приоткрыта, и желтоватые молодые клыки угрожающе поблескивают.

Шура, напрягая зрение, всматривалась в темноту. На столбе у калитки что-то сверкнуло. Шура не сводила глаз с этого места и, наконец, разглядела два наглых кошачьих глаза.

Черный кот из поселка часто по ночам приходил проверить Стенькину миску. Кота кормили плохо, и он искал на стороне.

Дом Шуры и Алексея стоял на отшибе. До поселка метров пятьсот. Раньше здесь в халупе спивался одноглазый Михеич – одинокий дед, прошедший войну и загубивший себя зеленым змием в самые переменные времена.

Семья Шуры Михеича в живых не застала. Но, получив у председателя его халупу под жилье, Шура, расчищая холостяцкое логово старого пьяницы, по худому наследству почувствовала одинокую нехитрую жизнь. Единственное, что сохранила Шура из вещей: образ Николая Угодника и две медали за военную доблесть.

Икону Шура не повесила. Потемневший святой напоминал о грехе. Доску она завернула в чистое полотенце и спрятала вместе с наградами. Остальное барахло для дальнейшей жизни интереса не представляло. Чайник распаялся и подтекал. Гардероб хозяина и на помойке мог скомпрометировать любого бомжа. Драную телогрейку с солдатскими портками и засаленной ушанкой Шура сожгла на костре.

Консервные банки, в основном от кильки в томате, они с Алексеем закопали. Иногда попадались банки от шпрот. Видно, Михеича угощали соседские забулдыги по праздникам. В ту же яму пошла жестяная коробка с катушкой подгнивших ниток, двумя ржавыми иглами и пузырьками от махорки. Бутылки Михеич сдавал и тем облегчил труд Шуре. Икону и медали Шура хранила из уважения. Да еще на случай, если найдется кто из родни…

Шура постояла у окна. Стенька успокоился и, покрутившись на месте, гремя цепью, калачом свернулся у будки. По шоссе проурчала машина. Шура осторожно юркнула под одеяло и через минуту заснула.

Утро началось в домашнем кружении.

Мальчики ушли в школу. Алексей искрил сваркой возле теплицы. Он никак не успевал ее закончить. Шура рыхлила землю вокруг двух прошлогодних яблонек и с жалостью поглядывала на пустое лысое место, куда собиралась посадить пион. «Не купила, теперь жара – сажать поздно», – думала она.

И опять вспомнилась поездка на рынок.

Антон пришел из школы хмурый. Бросил в доме свою сумку, буркнул, что есть не хочет, и спустился к реке. Шура никогда сама не спрашивала у ребят о происшествиях в их мальчишеской жизни, захотят – расскажут.

С Волги донеслось нестройное мужское пение. Певцы никак не могли уложить вместе ритм и мелодию.

Рановато начали праздновать… День Победы еще через три дня, – улыбнулась Шура.