Добрый убийца

В палату вошел санитар. Кадков сквозь щелки прикрытых глаз пронаблюдал, как немолодой мужчина в белом халате с безучастным выражением усталого красноватого лица сменил капельницу и, почесав затылок, вышел.

«Алкаш, – отметил про себя Кадков и подумал:

– Пожалуй, через недельку оклемаюсь. А на воле куча бабок и классная девчонка. И еще папашкино наследство».

Кадков был уверен, что его заначку не нашли и никогда не найдут. Кейс Ерожина он запрятал лихо. «Только воли теперь не видать, – опять промелькнула невеселая мысль. – Где же я фраернулся?»

Эдик принялся вспоминать все по порядку с того дня, когда вышел на волю. А вышел он голодным. Чувство голода не оставляло долго.

Даже наполнив желудок, Кадков первые две недели все равно хотел есть. Он ел от случая к случаю, не чувствуя вкуса еды и не насыщаясь.

Две недели он добирался до родного города.

Денег не было. Кормился, воруя на базарах или выклянчивая еду у сердобольных старушек.

Однажды в станционном буфете он спрятался за ящики в подсобке, и когда решил, что буфет закрыли, вылез и накинулся на окаменевшие котлеты в витринном холодильнике. Но в буфете остались сторожа. Два дюжих мужика набросились на Эдика и били его. Били прутами по спине. Спина превратилась в кровавое месиво. Эдик потом долго зализывал раны.

Шрамы от побоев остались до сих пор.

В первый раз он наелся до отвала у Зойки.

Зойку Эдик ждал с утра. Последние сто километров до города он доехал в кузове грузовика, забравшись туда на бензоколонке, пока водитель заливал бак. Днем Эдик на улицах появляться опасался. Его вид не внушал доверия, а оказаться опять на нарах сын покойного начальника потребсоюза не желал. К тому же в городе его многие знали, и предстать перед старыми знакомыми в виде грязного бродяги Эдику не позволяла гордость. Он давно продумал план своих действий и в том, что скоро станет богатеньким, не сомневался. Квартиру Куропаткиной Кадков нашел без труда. На улице, где она жила, кроме названия, мало что изменилось.

Эдик забрался на чердак дома наискосок от Зойкиного и просидел там до сумерек. Скорлупу от яйца, съеденного им в тот день, и обнаружил через некоторое время Глеб Михеев…

В палату снова вошли. На этот раз, кроме санитара, над больным склонились два врача.

Эдик, стараясь казаться бесчувственным, из-под прикрытых век с настороженным любопытством разглядывал пришедших. Один врач – мужчина с желтоватым сухим лицом – отбросил простыни и начал щупать Эдику грудь.

Другой доктор – женщина – внимательно разглядывала приборы, фиксирующие показатели жизнедеятельности пациента.

– Да, он в сознании, – сказал желтолицый. Эдик зажмурился, стараясь не выдать себя. – Нечего умирающего разыгрывать.

Скоро будешь показания давать, – строго сообщил врач.

– Притворяется? – безразличным тоном поинтересовалась женщина.

– Разыгрывает жмурика, – подтвердил желтолицый и, обратившись к санитару, добавил:

– Дай ему баландочки, а капельницу убирай. Пусть завтра в общую палату перебирается. Санаторные условия ему больше ни к чему.

Санитар снял капельницу и вышел вслед за докторами. Снова оставшись в одиночестве, Кадков открыл глаза и уставился в потолок…

Зойка пришла домой к вечеру. Тогда он и наелся впервые до отвала. Но сначала он утолил другой голод – мужской. Как он набросился на нее! Эдик теперь с отвращением вспоминал пышные формы своей подруги. Вот ведь кто мог его заложить! Хотя Зойки больше нет. Он закрыл ей рот навсегда. Вспомнив, как удачно ему удалось распорядиться зельем старого ветеринара, Кадков самодовольно улыбнулся. Старичок Галицкий и не подозревал, что его шведское лекарство годится не только для собак.

Первый опыт Эдику пришлось проделать над самим «Айболитом». Он позвонил в дверь ветеринара, когда в его кармане уже хрустели сторублевки и: доллары, а одет бывший зек был как «новый русский» в дорогие заграничные шмотки. Галицкий открыл дверь и первым делом посмотрел под ноги Эдика. Он искал глазами собачку и, не обнаружив ее, поднял удивленный взгляд на посетителя.

– Моего сенбернара переехала тачка. Надо усыпить. Собака при смерти, тащить его к вам тяжело, да и не захотел напрасно мучить, – сказал Эдик, вынув пятьдесят долларов.

– У меня прием, я не могу отлучаться, – посетовал Галицкий, с сожалением поглядев на купюру.

– Не беспокойтесь, зарядите мне шприц, и я сам все сделаю, – предложил сердобольный хозяин сенбернара.

Галицкий задумался, еще раз взглянул на зелененькую банкноту и пригласил Эдика в кабинет. Там он открыл ящик стола и, взяв оттуда пузырек, ушел за шприцем. Когда Галицкий вернулся, Эдик внимательно рассмотрел бутылочку с ядом и удовлетворенно отметил, что в пузырьке еще осталось больше половины содержимого. Галицкий не успел произнести ни слова, как Эдик вырвал шприц из рук старенького ветеринара и всадил иголку тому чуть ниже локтя. Действие яда оказалось мгновенным. Галицкого тошнило, но он уже потерял сознание. Эдик аккуратно завернул баночку с отравой и шприц в носовой платок, спокойно взял пятидесятидолларовую банкноту и все это спрятал в карман. Когда он выходил из квартиры, ветеринар был мертв.

Зная особенности препарата, с Ходжаевым Кадков сработал уверенно. Он долго соображал, как притупить бдительность чеченца, и решил поставить на стол до прихода Руслана бутылку коньяка и две полные рюмки. Из одной рюмки все время пили то Зойка, то сам Эдик. У чеченца должно было создаться ощущение, что коньяк в рюмки все время наливают. На самом деле рюмка с ядом оставалась нетронутой. Но это все произошло позже, а в тот день, вернее в ту ночь, которую Эдик провел впервые под крышей Зойкиной квартиры, бывший зек наконец-то расстался с чувством голода. Он был сыт и спал с бабой…

За дверью палаты раздались голоса. Эдик расслышал, как один из говорящих радостно сказал другому:

– Давай, Игорек, двигай к Маньке под бочок. Небось не дождется, когда муж придет и засунет.

– Мне бы сперва пожрать, – ответил другой и тоже развеселился.

– А ты слопай зековскую баландочку и придешь домой готовеньким, – посоветовал первый.

«Охрана меняется», – сообразил Кадков.

Мысль добыть оружие, а потом подбросить пистолет как улику одному из виновников его заключения пришла Эдику еще на зоне. Он поначалу не думал убивать именно мента. Решение созрело в кафе «Русич», когда старший лейтенант Крутиков подозрительно покосился в сторону его столика. Блюститель порядка ужинал с девушкой и находился в лирическом, с точки зрения Кадкова, расслаблении. Это и побудило Эдика начать охоту. Выйдя из кафе, он притулился за брошенным грузовиком, что ржавел во дворе. Затем отследил, как лейтенант проводил девушку и та зазвала его к себе.

Во дворе, кроме ржавого грузовика, стояло несколько сарайчиков, в которых жильцы держали разный хлам. Эдик, не спуская глаз с дверей дома, посшибал замки и сарайчики обследовал. В одном он обнаружил старый, но рабочий велосипед и кусок трубы. Кадков припрятал велосипед в кустах сирени и, прихватив трубу, вернулся в подъезд. Он долго ждал на лестнице, часто прикладывая ухо к дверному замку. По тишине в квартире Эдик без труда догадался, чем занимаются молодые люди. Он точно рассчитал, что после свидания старший лейтенант будет рассеян, и подобраться к нему незамеченным окажется совсем не трудно.

Счастливый Крутиков спустился со второго этажа словно с небес и, получив трубой по затылку, скончался на месте. Но Кадков решил не оставлять милиционера возле двери, а оттащить его в темный двор и там раздеть. Будучи большим выдумщиком, он задумал переодеться в форму лейтенанта и явиться к девушке убитого. Кадков не знал, что Назарова тоже работает в милиции. Он предположил, что подруга лейтенанта осталась в квартире одна и будет неплохо с ней позабавиться. Эдик спрятал тело Крутикова за мусорный бак и уже хотел приступить к реализации своего замысла, но тут появился пенсионер с ведром, и убийца не стал рисковать. Он вскочил на велосипед и помчался из города.»

Татьяна Назарова так и не узнает до конца жизни, что пенсионер Васильев своим ранним выносом помойки, возможно, спас ей жизнь.

Завладев пистолетом Крутикова, Эдик решил недельки две отсидеться у своей няньки в деревне. Он вовсе не рассчитывал застать там ее внучку Валю, о существовании которой не знал. До него доходили слухи, что сводная сестрица Вера в Питере без мужа прижила ребенка, но то, что ребенок этот уже взрослая девушка, Эдику в голову не приходило.

– Проснувшись по утру в избе Дарьи Ивановны, Кадков вспомнил ее слова о внучке и из любопытства решил слазить на сеновал. Но, увидев юную девушку, разрумянившуюся ото сна на свежем воздухе, озверел. Сорвав с Вали одеяла, он навалился на нее и стал целовать в пухлые губы. Валя не сразу испугалась. В полусне она просто отпихивала его, не понимая, в чем дело. Когда же девушка очнулась, она истошно закричала. На ее крик явилась нянька с вилами. От кулака своего воспитанника пожилая женщина отключилась, и Кадков снова набросился на Валю. Он разорвал на ней платье, содрал трусы и, жадно впившись в губы, овладел, не обращая внимания на крики и мольбы о помощи. После толстухи Куропаткиной с ее пышными, но от частого пользования подвядшими прелестями юное тело Вали показалось Кадкову верхом наслаждения. Поэтому, когда нянька днем спрятала Валю у мусульманина, он чуть не пристрелил ее от ярости. Потом, немного поостыв под дулом двустволки Халита, который взял внучку Никитиной под свою защиту, Эдик решил не поднимать лишнего шума и на другой день из деревни убрался. Но свежее тело девушки не забыл.

Вернувшись в Новгород и узнав от Зои, что в бывшей квартире папаши теперь проживает чета депутата Звягинцева, мститель стал тщательно готовиться к налету. Кадков понимал, что осторожный народный избранник кому угодно дверь не откроет. Поэтому он предварительно написал записку и подбросил в почтовый ящик. В записке он соврал, что привез из Москвы для депутата посылку от прежней владелицы квартиры Сони Кадковой.

Она сообщала, что возвращает новым жильцам то, что случайно забрала при переезде.

Жадноватый депутат на вранье клюнул. Ему стало любопытно посмотреть на содержимое таинственной посылки. Дверь открыла супруга Звягинцева и получила пулю. Вторая пуля досталась самому хозяину, вышедшему на шум в коридор.

Еще в зоне Эдик решил, что начнет вольную жизнь с посещения этой квартиры. За год до ареста он однажды застал отца, стоящего на четвереньках в гостиной. Тот что-то прятал в дырку, аккуратненько сделанную в полу.

Эдик тогда прикинулся, что не заметил растерянного раздражения родителя. Через месяц, празднуя рождение Михаила Алексеевича, Кадков-младший притворился пьяным, и его оставили ночевать в отцовском кабинете.

Ночью Эдик осторожно выскользнул из-под одеяла, прокрался в гостиную и тихонько простучал паркет в том месте, где видел отца в странной позе. Под тремя паркетинами обозначалась пустота. «Вот где папаша держит свои цацки!» – обрадовался догадливый, сынок, но вскрыть тогда тайник не решился.

И вот теперь, через десять лет, он уверенным шагом прошелся по гостиной, вычислил нужное место и, присев на корточки, принялся за дело. Через пятнадцать минут паркетины легли на свои места, а содержимое тайника перекочевало в карманы наследника. Перешагнув через труппы хозяев, Эдик не спеша удалился, предварительно создав на кухне натюрморт из бутылки «спрайта» и хрустальных стаканов. Бутылку днем уперла Зойка из раздевалки боксеров стадиона «Вымпел», а стаканы Эдик добыл из хозяйского буфета. Покойный депутат и не догадывался, что, рискуя и добывая взятками крохи со столов толстосумов, топчет немалый капитал, вышагивая по полу собственной квартиры…

За дверью вновь послышались топот и голоса. Палаты обходил вечерний патруль. Охранник, сменивший в прихожей Игорька, отрапортовал, что на его посту происшествий пока не случилось. Кадков закрыл глаза и притворился спящим. Трое, в наброшенных поверх формы халатах, протопали к койке, внимательно осмотрели больного и отправились дальше. Охранник выключил свет.

Эдик в темноте попробовал повернуться на правый бок, но от боли стиснул зубы, выругался и остался лежать на спине…

– Зойка поначалу выполняла поручения Эдика нехотя и со страхом, но после того как всучила брошку своему хозяину и получила штуку баксов, забегала как козочка. За несколько дней она успела подложить пистолет в раздевалку боксеров, выдать звонок с доносом в ментовскую и заманить к себе Ходжаева. Правда, единственным поручением, которое Куропаткина выполнила с удовольствием до материального поощрения, стал звонок сынку Ерожина, Гришке.