Проценты кровью

– Айда, мужики, ко мне в кабинет, перекурим.

– Ты же пять лет не куришь? – удивилась Галина Игнатьевна.

– Сегодня я и пью, и курю, и… – Грыжин поглядел на Надю и решил не продолжать.

Мужчины направились в кабинет. Иван Григорьевич, перед тем как занять свой бескрайний письменный стол, открыл книжный шкаф, отодвинул том Толстого «Война и мир» и, просунув в освободившееся пространство могучую ладонь, достал бутылку любимого «Ани».

– Вы, Иван Григорьевич, как разведчик. Везде тайники. Есть ли на свете такое место, где генерал Грыжин не хранил бы свой армянский коньяк? – развеселился Ерожин, наблюдая, как ловко генерал разливает янтарную жидкость по квадратным стаканчикам.

– Мы, Петька, сейчас махнем на брудершафт. Хватит мне «выкать». Я больше не министр, и ты теперь мой начальник, – хитро подмигнув собравшимся, сообщил Иван Григорьевич.

– Я с удовольствием. Только насчет начальника не понял, – признался Петр Ерожин.

Генерал обнял его, и они, перекрестив стаканы, выпили до дна. Сын Грыжина и Аксенов поддержали друзей, но Иван Вячеславович только пригубил. Он весь вечер почти не прикасался к спиртному. Все присутствующие это отметили и тактично воздержание Аксенова не комментировали.

– Не понял насчет начальника? Это ничего, – крякнул генерал, расцеловавшись с Ерожиным и понюхав рукав рубахи вместо закуски. – Сейчас поймешь. – Грыжин выдвинул ящик своего стола и торжественно извлек из него кожаную папку с гербом России. Открыл и поманил пальцем Ерожина: – Сам будешь читать, или мне зачесть официально?

– Как хочешь, Иван Григорьевич, – переход на «ты» произошел в сознании Ерожина без неловкости. Про себя он давно называл генерала батькой.

– Я бы зачел, да очки в кителе остались. Не думайте, Грыжин не пьян, глаза подводят.

Особенность оставаться трезвым вне зависимости от количества злополучного «Ани», выпитого генералом, все знали. Петр Григорьевич взял папку и быстро пробежался по тексту. Перед ним лежала лицензия на право открыть частное сыскное бюро. Ерожин с удивлением прочитал свою фамилию, имя и отчество.

– Ну теперь понял? Не забудь, обещал должность консультанта, – пробасил генерал на вопросительный взгляд Ерожина.

– Значит, это серьезно? – тихо сказал Петр Григорьевич.

– Серьезно, подполковник. Генерал Грыжин слов на ветер не бросает. Я, Петька, да и всем вам скажу, еще бы годков пять поработал. Но там, наверху, такое пошло… Когда наш министр обороны пообещал чеченцев в один день усмирить, тут я уж и совсем понял: надо линять. Вот теперь пойду к Ерожину в помощники. Читайте бумагу, здесь все свои. Петька за годы мне как сын стал. Колька фамилию мою носит. А ты, Аксенов, Ерожину за тестя. Выходит, в моем кабинете собралась семейная команда. Секретов нет.

Аксенов и Николай Грыжин прочитали лицензию и пожали Ерожину руки. Грыжин снова разлил коньяк. Аксенов взял свой стакан. Все поняли, что Иван Вячеславович хочет что-то сказать.

Он оглядел присутствующих и тихо начал:

– Дела запустил. Зарплату сотрудники не получают. Извини меня, Петр Григорьевич, и тебе за два месяца задолжал. Горе меня качнуло, но не сломало. Все думают, что я из-за дочки. Признаюсь вам, причина сложнее. Не тяну я фирму. Молодые шустрят. Времена изменились, и моего ума мало. Вот и запил. – Аксенов замолчал и залпом осушил свой стакан.

– Ммм-да, – промычал Грыжин. – Выходит, и ты на пенсию запросился.

– Рано мне. Еще семь лет осталось. И как на пенсию дом содержать? – вздохнул Аксенов и полез в карман за «Ротмансом».

– Возьмите меня замом, – предложил Николай Грыжин.

– Аксенов, а что, попробуй. Он уже не пацан. Глядишь, и поможет, – поддержал генерал сына.

Аксенов улыбнулся:

– С радостью. Про твоего Николая наслышан. А предложить ему в голову не пришло.

– Тогда, мужики, по рукам и к столу. Бабы одни скучают. – Грыжин посмотрел на оставшуюся часть коньяка, упрятал бутылку назад в тайник и, прикрыв ее томиком Толстого, распахнул дверь кабинета.

Дочь Соня со своим артистом до отца в тот вечер так и не добрались. Одевая Надю в прихожей, Ерожин отметил, что Елена Николаевна Аксенова умоляюще на него поглядывает. Смысл ее взгляда подполковник понял, когда Надя, счастливая и разрумянившаяся, шепнула:

– Петя, давай сегодня у родителей переночуем. Мама тебя просит, и папа тоже.

Они ехали по ночной Москве. Ерожин сидел возле Петровича, а сзади, тихо рассказывая семейные новости, обнимали дочку супруги Аксеновы.

Ночевать на Фрунзенской набережной Петру Григорьевичу раньше не доводилось. Он смотрел в окно и улыбался. Чувство большой семьи, членом которой он стал, наполняло его душу новым незнакомым ощущением. В руках Ерожина лежала кожаная папка с гербом России, в которой хранилась лицензия на его дальнейшую жизнь.

7

Новгород спал. Редкие окна домов светились в этот ранний час. На опустевших улицах кошки чувствовали себя по-хозяйски спокойно и, задрав хвосты, важно переходили мостовую. До позднего осеннего рассвета оставалось часов пять. В тишине центральных кварталов издалека послышался шум мощных двигателей, и колонна из трех автомобилей с большой скоростью промчалась мимо кремля, свернула за гостиницу «Интурист» и, не выключая дальнего света фар, влетела во двор шестиэтажного дома. Этот дом, выстроенный полвека назад в стиле добротной сталинской архитектуры для местного начальства, отличался от основного послевоенного жилого фонда многоэтажностью. Автомобили, не глуша моторов, замерли возле подъезда, и из них никто не выходил.

В головном джипе сидели трое. Молодой бизнесмен Подколезный, он же и водитель, рядом заммэра Больников: Сзади развалился и потягивал из фляги смесь собственного изготовления уголовный авторитет по прозвищу Храп. В пятидверной «Ниве», уткнувшейся в задний бампер джипа, находились двое стражей порядка города: бессменный начальник областного Управления внутренних дел полковник Семягин и руководитель налоговой полиции Сметанин. «Нива» принадлежала главному сборщику налогов, он и восседал за рулем. В замыкающем «Лендровере» громко играла музыка, от которой морщился директор плодоовощной базы Гольштейн, дремал, невзирая на шум, проректор педагогического института Осьмеркин, и покачивался на водительском сиденье в такт ритму молодой любитель музыки сын Осьмеркина Виталий.

Все мужчины, за исключением Гольштейна, оделись в камуфляжные костюмы и имели при себе дорогие охотничьи ружья, убранные до времени в чехлы и футляры. Гольштейн шутил, что должен же быть в городе хоть один еврей-охотник и, видимо, для того, чтобы все же отличаться от товарищей, напялил на себя два шерстяных спортивных костюма и телогрейку сверху.

Прошло несколько минут. Бизнесмен Подколезный покосился на электронный светящийся прибор, пунктирно отсчитывающий время на панели его джипа. Прибор показывал четыре ноль три. Это было на три минуты больше назначенного. Ровно в четыре утра из дома, возле которого не выключая свет и не глуша двигатели, замер автокортеж, к ним обещал присоединиться депутат областной думы Звягинцев. Вчера в пятницу на вечернем заседании решался вопрос о приватизации немалого участка леса, ранее принадлежавшего лесхозу. Нудная и не очень вразумительная, а главное, долгая речь Звягинцева подействовала, и вопрос о лесе был решен в пользу бизнесмена Подколезного. Депутаты не любили под выходные слишком задерживаться и проголосовали быстро. Молодой бизнесмен, кроме патронов, пороха и других необходимых для охоты причиндалов, вез в своей сумке две тысячи долларов в качестве гонорара для депутата.

Прошло еще пять минут. В «Лендровере» открылась задняя дверь, и директор плодоовощной базы бочком выбрался на свежий воздух и, пританцовывая, подошел к пятидверной «Ниве».

– А что, если наш дорогой народный избранник проспал? – спросил он у Семягина и, не получив вразумительного ответа, засеменил к джипу. Там он свой вопрос повторил дословно, прибавив готовность лично подняться и пробудить депутата.

– Не мельтеши, – приспустив кнопкой окно джипа, изрек Храп и вернул стекло на место.

– Понял, – кивнул Гольштейн и вприпрыжку вернулся в «Лендровер».

Прошло еще несколько минут.

– Почему стоим? – поинтересовался проректор Осьмеркин, прерывая дрему.

– Звягинцев дрыхнет, – ответил сын, на секунду приглушив грохот музыки.

Наконец не выдержал начальник областного управления. Полковник посмотрел на свои часы, выбрался из машины и, подойдя к старому тополю, медленно расстегнул ширинку. Мужчины из других машин последовали его примеру. Увлажнив дерево, охотники устроили небольшой совет.

– Кто пойдет? – спросил молодой бизнесмен, оглядывая компанию.

– Вот он предлагал, пусть и чешет, – медленно и с тайным значением предложил уголовный авторитет. Гольштейн не отказывался, но выразил желание иметь попутчика.

– А стоит ли будить? Может быть, депутат решил выспаться, – почесывая плешь, раздумчиво проговорил Осьмеркин.

Сам он ездил на охоту исключительно, чтобы избежать семейных радостей уикенда. Страшнее похода под ручку с супругой в гости или на концерт проректор считал только приемные экзамены.

«Как бы не так, выспаться!» – подумал молодой бизнесмен. Зная жадность Звягинцева, представить, что тот упустит случай получить две тысячи зеленых, бизнесмен не мог. Вслух же Подколезный высказал мысль, что без депутата ехать нечего. Лицензию на отстрел двух сохатых избранник народа выбил, используя служебное положение, и держал при себе.

Будить опоздавшего отправились двое: Осьмеркин, как бывший начальник Анатолия Захарыча Звягинцева по институту, и Гольштейн. Оставшиеся мужчины закурили. Храп предложил хлебнуть из фляги коктейля его рецепта:

– Погрейтесь, мужики. Напиток нормальный, «храповкой» кореши называют.

В окне на первом этаже приоткрылась форточка, и послышался остервенелый собачий лай, затем раскрылось и окно. В окне возник престарелый житель дома в пенсне и с бородкой клинышком. Он прищурился, пытаясь разглядеть возмутителей спокойствия, и неожиданно взвизгнул тонким голосом: