Да здравствует Герберт Уэллс!

Ну, тут уж он поворачивается снова ко мне. Лицо становится красным, как помидор. Открывается рот, полный кривых (Хоть пока и своих!) зубов. Рот плюётся слюной:

– Ах ты, щенок! Смотрю, некому было научить тебя, как разговаривать с теми, кто старше! Вот теперь понятно, что с воспитанием у тебя были проблемы!

– Уж не ты ли возьмёшься их решить? – спрашиваю нарочито спокойно, зная, что этим провоцирую его ещё сильней. Вот и хорошо. Работает, значит, метод, предложенный тренером. А управлять людьми «опосредованно», оказывается, очень занятно!

– Да хотя бы! – гад делает шаг в мою сторону, и хватает меня за плечо, правда, пока явно не зная, стоит ли бить меня в присутствии нарисовавшейся в дверном проёме матери, и в то же время лихорадочно соображая, как же меня уделать-то: ремнём, или руками?!

– Убери руку, или я её сломаю.

– Что?! Ты – …! Долбанный ублюдок, ещё угрожаешь?! …!!! Да я тебя!..

Тут этот наивный простачок, удерживая моё плечо одной рукой, другой и правда пытается ударить меня в челюсть. Перехватываю кулак в сантиметре от скулы – балбес мог бы с тем же успехом изображать замедленное кино. Держать его кулак в таком положении нетрудно.

Тогда сердитый мужичонка отпускает моё плечо, и пытается ухватить меня за ухо.

Большая ошибка.

Хватаю его за пальцы. Разворачиваю его ладонь этими пальцами книзу. Нажимаю.

Вопль, вырвавшийся из его перекошенного рта так громок, что начинаю опасаться – не прибегут ли соседи, чтоб узнать, не мучаем ли мы кошку! Впрочем, вряд ли – соседи в своих виртуальных «мирках»! Мать хватает меня за руку, которой удерживаю кисть гада:

– Ривкат! Ривкат! Пожалуйста! Не надо! Не ломай ему!.. Зачем тебе опять эта полиция?! За это лето ты и так у них два раза был!..

Отпускаю гада. Он смотрит на мать, на меня. Подпорченную лапку бережно прижимает к животу. Потом до него доходит:

– Ах ты ж сука! Так твой гадёныш – уголовник?! Да я ж вас обеих!..

Вношу ясность в ситуацию:

– Ты глупец. Видишь это? – показываю камеру в пуговице, – С видеозаписью мы сами отсудим у тебя последние штаны. Ты напал первым. И оскорблял меня. А теперь и мою мать. Если хочешь сам попасть туда, в места не столь отдалённые, можешь ещё попробовать «поучить» меня. Или пооскорблять мою мать.

Гад молчит. Злобно смотрит то на меня, то на неё. Губы кусает – обдумывает, стало быть. Значит не пьян, как материнский предыдущий. Который и правда – отправился на два года. И не «условно». Следовательно, этот сейчас придёт к правильным выводам.

И точно.

Злобно сопя, но молча, он уходит из коридора. Слышен шум. Мать всё это время смотрит на меня, прижимая ладони к груди. Молчу. А что тут скажешь?

Гад появляется из комнаты, в руках несёт явно все свои немудрёные пожитки. Говорит:

– Пропусти.

Сдвигаюсь в сторону, чтоб не задеть его. Он выскакивает за порог, словно за ним черти гонятся.

Дверь захлопывается.

Мать молча разворачивается и уходит в комнату.

А я и не тороплюсь идти за ней, бормоча, как в самый первый раз: «Он первым начал!», или «А пусть больше не смеет поднимать на тебя руку!»

Знаю, что бесполезно. Что оправдываться, что обвинять.

Да и ладно. Нужно поужинать и лечь.

Завтра с утра – пробежка. И учёба. Обычная.

7. Школа

Разогреть в микроволновке то, что мне оставили в чашке в холодильнике, нетрудно. Правда, я так и так не замечаю вкуса того, что механически пережёвываю и глотаю. Поскольку невольно всё думаю и думаю. О матери. Об отце. О нашей семье. Бывшей.

Конечно, если бы отца, работника какого-то вполне обычного госучреждения, профессионального, как это принято с пренебрежением говорить, клерка-бюрократа, не убили, прямо перед нашим домом, какие-то, вот именно – уголовники, когда мне было восемь лет, всё у нас могло бы быть по-другому… Но история, как любит говорить тренер, не терпит сослагательного наклонения.

Отца убили. Тварей, которые это сделали, даже не нашли, не говоря уж – поймали, несмотря на все чёртовы натыканные по всему городу видеокамеры… Приспособился народ и к ним – капюшоны, пластилица, грим… Способов изменить морду – море.

Да и позицию полиции понять нетрудно: у них этих «висяков», даже с убийствами – тыщи.Так что кто станет заморачиваться ради «отмщения» работничка, которых в столице – буквально миллионы. И у родственничков которого нет ни бабла, ни связей… На работе у отца тоже никто особо не расстроился – винтик для перекладывания бумажек заменить легко. Так что выплатили нам три минималки по потере кормильца, и закончилось всё… Я, как это дело характеризует мать, замкнулся и озлобился на весь свет. А она осталась у разбитого корыта. С её восемью классами образования – только на «низкооплачиваемые» должности. Типа продавщицы. Или кладовщицы. Или подсобницы, или посудомойки в столовой или кафе. Хорошо хоть, квартирка бабушкина, в-смысле, от матери отца, и за неё не надо выплачивать кредит. Иначе точно – хоть в петлю лезь!

Вот поэтому я и примкнул, если это можно так назвать, к Братству. У них хотя бы чёткие Цели. И тело моё сейчас – не чета дряблому и со складками жирка телу отца, которое видал часто в детстве… Как и моя реакция на агрессию!

Правда, в «перспективах», которые мне, (как и всем нам) обрисовал тренер, я уже начинаю потихоньку сомневаться. Ну вот не желают ни частные офисы, ни гос. Учреждения, сокращать «непродуктивный» персонал. И всё множатся и множатся эти «пиар-ателье», трейдинги, холдинги, СП, конторы по «отмыванию» денег, агентства экстрасенсов, частные клиники, и кормушки для прочих беловоротничковых шарлатанов, кроме «обслуживания клиентов» ничего не производящих. Твари.

Даже проститутки честнее и порядочней – «товар» или «услуги» предоставляют без обмана…

Сфера услуг охватывает всё больше людей. И тех, кто реально что-то изготовляет или выращивает, становится всё меньше. Правда, не знаю, как дела обстоят там, за шестым транспортным кольцом, огораживающим, как давешнее шоссе с Барьером, нашу «Белокаменную» от остальной страны. Да и мира. Но не думаю, что так уж блистательно. Потому что если бы там, в областях и регионах, всё обстояло хорошо, не продолжали бы они всё время наезжать, словно стаи перелётных птиц, или мигрирующих антилоп, в столицу: за товаром и продуктами. И «услугами». Или уж – поучиться. А если не получится – так к представительницам древнейшей…

Доев, привычно мою за собой чашку. Ставлю в сушилку над раковиной.

Теперь – мыться.

Из-за счётчика на трубе с горячей водой действую всегда просто: набираю тёплой водой пластиковый таз, стоящий в ванне, и залезаю, раздевшись, туда же, в нашу старинную чугунную: за плёнку. Обливаюсь из ковшика, стараясь заодно, чтоб хоть часть этой воды скатывалась обратно: в таз. Хотя я и помылся в душевой клуба, дома это – не водная процедура как таковая. А типа – ритуал. Который призван напомнить мне, что я – дома. В нашей с матерью «крепости». И стены её надёжно защищают нас от «бурь и невзгод» внешнего мира. И ритуал этот всегда предшествует моему «укладыванию». В постель.

Комнаты у нас всего две. Маленькая, естественно – моя. Детская. Так её до сих пор называет мать. А я и не возражаю. Правда, давно заметил, что она наконец перестала цепляться за память о «счастливых временах», и подходит к нашей жизни куда прагматичней. Вон: уже год, как стала знакомиться во всяких «клубах по интересам», а проще говоря – неофициальных брачно-своднических конторах. Которые под какими только названиями не маскируются, но служат только одной цели: содрать с «членов» вступительный взнос, запустить всех в большой зал, где желающие могут, конечно, и танцевать под непрекращающиеся медляки, а в-основном – для сведения пожилых, или просто – одиноких людей. В пары. Которые затем пробуют совместно «пожить».

И, кстати, не всегда – неудачно.

Но вот матери пока не очень в этом плане везёт. Правда, по её версии – это на меня «никогда не угодишь!» Я уже эту дурь опровергнуть не пытаюсь. Потому что сам хорошо осознаю: то, что отлично видно мне в её «кандидатах», ей не увидать никогда.

Во-первых, потому, что я, как подросток, воспринимаю мир «обострённей» – так и во всех учебниках и справочниках по психологии написано. А во-вторых, после двух лет занятий в клубе, и года – в Братстве, вижу всё-таки гораздо глубже, чем та маска на поверхности, которой пытается, как защитным щитом, прикрыться любой современный обитатель большого Города. (Собственно, это и логично и актуально: иначе просто сожрут…)

Растираюсь стареньким махровым полотенцем, из которого уже торчат, и даже выпадают, клочки полинявших от многочисленных стирок нитей. Нюхаю его. Точно: пора в очередной раз стирать. А на новое, как всегда, денег нет. Внутренний голос говорит мне, конечно, что пытаясь сосватать нам в семью очередного хахаля, мать просто хочет улучшить наше материальное благополучие… Поэтому иногда часть заработанных денег всё же приношу домой – когда нужно платить налоги, или закупать обувь, одежду, постельное бельё, мыло, и так далее: список наших потребностей никогда не кончается.

В комнате у меня царит, если можно так сказать, порядок, и суровая простота. Стол, за которым я «делаю уроки», хотя никогда я их не делаю, стараясь просто сразу запоминать то, что нам вдалбливают в школе, стул, книжная полка, на которой до сих пор стоят и старые учебники и сказки. Потрёпанный постер с группой «Битлз» на стене над кроватью, (Остался от отца – он был их фанат.) шкаф для одежды и эта самая кровать.

Раздеваюсь. Надеваю хлопчатобумажную пижаму. Привык к этому делу ещё с малых лет. А что: в ней очень даже удобно спать. Зажигаю ночник, гашу лампу. Эксперты советуют, конечно, спать в полной темноте. Но на…рать мне на мнение экспертов. Я хочу просыпаться при свете – чтоб кошмары уж сразу отступали!..

А снятся они мне нечасто. Но случаются. И если уж снятся – так уж сюжеты похлеще того, что мне час назад показывала Машина на четвёртом Уровне. Впрочем, будем надеяться на то, что сегодня устал, как конь, на котором пахали, и отключусь мгновенно.

Надежды вполне оправдались.

Хотя, конечно, нельзя сказать, что вообще ничего не снилось – снилось, но про что, совершенно не могу вспомнить, когда встал по будильнику. Туманные образы, которые только что маячили перед глазами ещё не прояснившегося сознания, растаяли, словно материнская зарплата к концу месяца.