Прислужник своего «Естества»

Ну, разумеется, если только сюда не начнут возить туристок…

«Станок у меня сделан продумано.

Так, чтоб на нём можно было производить все те «операции», которые я смог изобрести в дополнение к тем, что разработал уважаемый маркиз, или создатель руководства под названием «Молот ведьм». Или разработали специалисты из гестапо. И кое-какие из тех, которые я смог бы придумать в будущем. Хе-хе.

Так что приставил я пока вспомогательный столик, взгромоздил лёгонькое безвольное тельце на получившийся длинный помост. В начале – ноги.

Ноги к основной столешнице я фиксирую мягкой медной проволкой-двойкой: каждую через свои два отверстия. Охват у промежности сильно напоминает при этом то, как проходят нижние резинки трусиков – по месту сгиба бёдер относительно туловища. При этом попочка моей подопечной обычно оказывается на самой кромке станка – вот для того, чтоб ноги не свешивались, мешая мне закрепить бёдра как следует, я и подставляю вспомогательный столик. Ну а потом, когда тело зафиксировано, просто убираю его на место.

На этот раз я уж постарался – затянул проволоку плоскогубцами так, чтоб зафиксировать надёжно. Ноги дамы после этого за лодыжки привязал к двум верёвкам, что свешивались с потолка. Порядок. Пусть так пока и висят – поднятые вертикально.

Теперь – талия. Её зафиксировал широким плоским ремнём, но затянул его не так сильно: чтоб кровь всё-таки поступала. Плечи и руки я привязывал к станку тоже через отверстия в столешнице, но уже бельевыми верёвками – прошло это легко, ведь я не собирался вправлять её вывернутые суставы обратно: так они гораздо податливей. Только локти и кисти я фиксирую проволокой. А вот пальцы – тоже верёвкой. Но – синтетической, не тянущейся. И тут уж приходится стараться на совесть, притягивая к столешнице каждый сустав – чтоб нельзя было сдвинуть сами пальцы и на миллиметр. Сам станок в плане чем-то напоминает укороченный крест. И эта аналогия уместна. Ведь моим жертвам на нём тоже предстоит пройти все муки ада. Только при жизни.

На последнем этапе я перезавязал её пук волос – не на макушке, как до этого, а на затылке. Пропустил верёвку через её отверстие, и тоже привязал на совесть – теперь пара обитых поролоном зажимов, поднимающихся до ушей, и верёвка не позволят ей вертеть головой, или приподнимать её. Последняя проволока прошла под мышками, через грудь.

Ну, пока ждал, чтоб пришла в сознание – снова подкрепился чайком. Посидел, посмотрел. Поглядел и на свои руки – нет, пальцы только подрагивают. Но это – не от волнения, как я отлично понимал, а от уже еле сдерживаемого возбуждения и предвкушения. Потому что заниматься сексом с бесчувственной расслабленной куклой – бессмысленно.

Если девушке от секса не больно, у меня пропадает вся «острота ощущений».

Но вот она снова тихо застонала. Замычала. Заёрзала.

Ага – два раза. У меня не забалуешь. И уж тем более – не отвяжешься.

Прохожу к ней, рассматриваю. Вижу – вначале ничего не понимает, моргает недоумённо – словно всё ещё в грёзах забытья, но вдруг – узнала!

Лицо стало – как у фанатички! Или мученицы времён, вот именно – первых христиан. Желваки заходили, брови нахмурились. И, хоть и слов теперь почти не понимаю – говорит очень тихо, хрипло, и с трудом! – меня снова начала честить во все корки: и садист я извращённый, и тварь подлая. И трус поганый, что не связываюсь с мужчинами – уж они бы мне показали!..

Дура ты во второй раз. У мужчин нет того, что есть у тебя. Того, что я сейчас буду использовать. Куночки твоей опухшей, и от этого очень даже сжавшейся: чтоб обеспечить мне «плотный контакт»! Вот ею сейчас и займусь. Ноги вот только твои приведу в надлежащее положение. Да Дюрекс особо тонкий надену…

Ноги развёл в стороны, расположив горизонтально, с помощью верёвок: вытащил из потолочных блоков, да перезакрепил концы на боковых. Завёл на блоки, стоящие подальше от того края, где оказалась её промежность – почти за голову. Балерина же. Ха-ха. Противовесы-грузы поставил пока по пятьдесят кило на каждую верёвку.

Вот теперь она действительно напоминала морскую звезду: руки в стороны, да ноги – широко раздвинуты. Бери меня, сволочь извращённая – не хочу!..

Хочу, конечно.

Ноги теперь располагаются горизонтально, мышцы напряжены, и растяжка у неё действительно – как у балерины: то есть – практически сто восемьдесят градусов. А попозже попробую сделать и побольше: грузов у меня хватает. Проволоки, что крепили её таз и бёдра у мест сгибов, теперь почти полностью скрылись из вида, и, судя по-всему, доставляли ей вполне адекватные мучения – она рычала и выла сквозь зубы. Ничего, голубушка: у меня все рассчитано и проверено: кожу не перережет!

Мне вдруг пришла в голову нехорошая мысль: дай, думаю, поунижаю. Посмотрю, сломлена она, или ещё пытается корчить гордячку. Говорю:

– Если ты сейчас поумоляешь меня отпустить тебя живой после секса, обещаю и правда – отпустить тебя. Только уж, пожалуйста, со слезами и пожалобней.

Ага, как же – поумоляла она. Таких яростных проклятий и ругательств я почитай, лет двадцать ни от кого не слышал. Надо же! А, похоже, там, в театре – культурой-то… И не пахнет! Я до этого слышал такие цветистые обороты только от своей…

Неважно. У меня здесь не автобиографические записки, а дневник проведения опытов по сексуальным извращениям.

Словом, взялся я снова за плётку, да обработал её ноги по всей доступной теперь нежной внутренней поверхности – от коленочек точёных, до самой промежности. Которой досталось, понятное дело, больше всего остального. И так приятно было смотреть, как она конвульсивно сжимается и дёргается!

Напрягала девушка сдуру все мышцы промежности, не понимая, что так доставляет себе гораздо больше мук: надо было читать в детстве в школе мемуары Горького – как его «обрабатывал» дедушка ремнём.

Через двадцать минут, когда она уже даже стонать не могла, закатились снова её глаза – голова откинулась, мышцы и жилы-канаты на шее, которые до этого, казалось, так напряжены, что вот-вот порвутся, исчезли, и тело обмякло на станке – девушка, так сказать, стала временно недоступна.

А ничего. Я не гордый. Подожду.

Правда, чтоб не ждать уж слишком долго, я снова дал ей-таки понюхать из бутылочки с нашатырным спиртом. Сперва она не реагировала, но потом, смотрю, ноздри затрепетали, и голова пытается отодвинуться. Ну, с добрым утром, ласточка моя!

Глаза, когда она их открыла, навели меня на кое-какие нехорошие подозрения. Думаю, не переборщил ли – а вдруг съедет, как говорится, с глузу, или, проще говоря – спятит от перенесённых страданий. Тогда все мои усилия – насмарку. Трахать хихикающее и понимающее происходящее не лучше, чем брюква какая, создание – никакого интереса!

Но вот она проморгалась, и, похоже, хотя бы частично очухалась: смотрит снова с пониманием. И, разумеется, с ненавистью. Если бы взглядом можно было прожигать дырки, во мне бы точно штук восемьсот напрожигали бы! К счастью, я догадался обложиться снаружи асбестом. (Шутка!)

Зато это навело меня на мысль о толстой сигаре, которой можно бы поприжигать эти самые бёдра по нежной когда-то, а сейчас – покрасневшей и вспухшей внутренней поверхности, снабжённой огромным количеством нервных окончаний. Да и всё прочее, где этих окончаний ещё больше, как описано в книге про приключения агента САС, какого-то там Малко… Но эту мысль я запихал обратно в память невостребованной – я ненавижу сигареты. И уж тем более сигары. Курить ради даже такого интересного действия, как прижигание – не собираюсь. В конце-концов, есть, скажем, и моя газовая плитка. И гвозди. И серная кислота. Вот только потом неудобно возиться, оттирая с пола все эти потёки и пятна. Пока не хочу с этим заморачиваться.

Девушка между тем, похоже, полностью очухалась, и вижу, что результаты воздействия плётки ощущает в полную силу. Вот теперь, когда там, внизу, всё у неё распухло, кровоточит и саднит, самое моё время. Вот только…

Как бы снова не отключилась в самый неподходящий момент. От банального обезвоживания – вон как хрипит и сипит.

Подхожу с пластиковой баклажкой, вливаю ей в рот подсоленную воду. И – удивительно! – она уже не выделывается, а действительно жадно эту воду глотает! Чуть не захлёбываясь!

Пей, пей, дурочка. Не понимаешь пока, что это – не сострадание с моей стороны, а банальный расчет.

Просолённое тело и кишечник лучше проводят электрический ток!

Но вот и выпила она полбаклажки. Баклажку убираю. Одеваю пресловутый Дюрекс, и смазываю конец вазелином – иначе внутрь её, солнышка моего столь долго и тщательно подготавливаемого, и не проникнешь…

Всё оказалось даже лучше, чем я себе представлял: куночка у Аминочки моей многострадальной оказалась – просто блеск!

Сразу видно: хоть тут до меня наверняка перебывало немало балерунов, и прочих партнёров по танцам или сексуальным утехам, но девушка сама ещё не рожала. Поэтому всё плотно, упруго, и облегает, как перчатка – руку!

Ну и я уж не подкачал. Растянул удовольствие на целых четыре минуты – дольше сдерживаться не смог: «готов» же был практически!..

Восторг! Нет реально: такого наслаждения я давненько не!..

Ах…

Но всему прекрасному приходит конец…

К последним судорогам моих движений, когда я уже в голос орал и сам, эта дурёха, стонавшая и оравшая теперь лишь вполголоса – похоже, даже напоённая, осталась без сил! – снова в меня плюнула. И разрыдалась. Я так понимаю, от бессилья. Однако вот слёз практически не было – вероятно, высохли от стресса. Ничего, сейчас восполним.

Беру снова баклажку с подсоленной водой, заливаю в ротик. Теперь плюётся: похоже, догадалась, что неспроста там вкус – солоноватый!..

А неважно это, красавица ты моя.

От новых мук тебя это не спасёт.

Потому что если не подготовлю себя и жеребца своего к третьему «заходу», глядя на твои муки, так хотя бы видео классное сниму. И потом, просматривая его, буду – !..»

Но вот и пришло время.

Сопя и вожделея, забираюсь я на эту механическую куклу.