Комплекс Супермена

Думаю, мне самому осталось не больше пары часов. Из них последний час, вероятней всего, я проведу без сознания, тоже, как и Мак Кейси. В состоянии комы.

Прощайте.

Простите, что будучи медиком, не могу никому помочь.

Прослушивание оригинала записи последнего сообщения доктора Зигманна немного прибавило к тому, что уже знал Председатель Комиссии по расследованию, командир авианосца «Дуайт Эйзенхауэр», генерал Джордж Корунис. Потому что он уже ознакомился с этой записью, изложенной в письменном варианте.

Но он считал, что теперь хотя бы примерно представляет силу воли и степень мужества этого человека. До конца оставшегося на посту. Сожалевшего лишь об одном: что никому и ничем не может помочь. И прекрасно понимавшего, что обречён. Как и вся колония. И единственное, что они теперь могут сделать – постараться максимально облегчить тем, кто прилетит разбираться, работу по реконструкции произошедшего. И рассказать о том, что и как случилось. Оставить как бы документальную памятку о том, как именно их колонию уничтожили. Чтоб избежать новых жертв. И ненужного риска.

Предупреждён – значит, вооружён.

Разумеется, у Комиссии, состоявшей в-основном из руководства Флота, чиновников Колониальной Администрации, и компетентных медиков, имелись и другие материалы. С которыми большинство членов Комиссии смогли ознакомиться ещё до вылета на Чегастер-пять «Дуайта Эзенхауэра», ударного авианосца эскадры западного сектора.

Записи переговоров центральной диспетчерской с остальными, поражёнными и погибшими буквально в считанные часы, фермерами, выдал в эфир через направленную на Валенсию-два, ближайшую земную колонию, непосредственно перед своей смертью, последний живой человек на Чегастере-пять, капитан Шторль. А все попытки людей в самом здании Администрации спастись, действительно пробуя и скафандры, и резиновые комбинезоны, с дыханием от баллонов с кислородом, оказались, мягко говоря, неэффективны.

Но сам Корунис считал, что все эти материалы чертовски мало добавляют к тому, что стало понятно в первые же минуты после заражения. Из самого первого разговора жены Питера Мак Кейси с диспетчером, из заявления доктора Зигманна, и из фотографий, пересланных доктором. Снятых сканнером его мобильного телефона, и его налобной видеокамерой, подключённой напрямую к выходу портативного электронного микроскопа.

Твари, попавшие теперь, пусть пока и заочно, на исследование к самым лучшим вирусологам и эпидемиологам Союза, даже при взгляде на них в не то – пятидесятый, не то – сотый раз, вызывали невольный трепет.

Фанатичного восторга от их эффективности и защищённости от любых средств борьбы – у специалистов медицинской части Комиссии. И злобной ненависти от ощущения своего бессилия – у флотского руководства: потому что сразу сам-собой напрашивался единственно возможный вывод. Что столь «эффективно» действующих тварей кто-то, явно враждебно настроенный к землянам, тщательно вывел. Создал искусственно.

И – именно против них. Людей.

Поскольку однозначно выяснился непреложный факт: этим «кем-то» оказалась учтена специфика всех стандартных профилактически-лечебных мер, имевшихся в распоряжении руководства администрации колонии Чегастер-пять, и новейших разработок центрального госпиталя Союза, обеспечившего колонистов самым современным арсеналом универсальных антибактериальных и противовирусных средств.

И эти меры и сами средства оказались недейственны именно в силу того, что заложенные в новый супер-вирус возможности для их преодоления или нейтрализации были вот именно – целенаправленно разработаны.

И абсолютно однозначно, что такого не смогла бы сотворить ни одна, «природная» или «естественная», мутация.

Осталось только выяснить – кто же это возле Чегастера такой злобный и враждебно настроенный, что явно хочет отобрать планету у людей. Потому что иначе как явной агрессией, фактически означающей начало военных действий, столь вопиющий акт назвать нельзя.

Ну и, разумеется, нужно найти способ справляться с новой заразой. Чтоб не растащить её по космосу, к местам обитания людей.

Генерал не обольщался: знал, что миссия будет трудна. Потому что аналитики Штаба заявили, что кем бы ни был тот, кто разработал супер-вирус, его научная база и превосходство в методах и технике неоспоримо. Вероятней всего и общий научно-технический уровень опережает земной на несколько веков. Если не тысячелетий. И производственный потенциал наверняка выше на порядки. Так что особых успехов и «научных прорывов» от Комиссии под руководством генерала не ждут. Нужно просто уточнить факты, определить меры безопасности, и оценить ущерб от последствий.

Но не сидеть же им действительно не авианосце, сложа руки, и не попытавшись даже хоть какими-то способами и средствами обезопасить остальное человечество, расселившееся уже на почти три десятка Колоний, и насчитывающее к этому моменту восемьсот сорок миллиардов!

Так что вопреки мнению начальства, считавшего спуск снова на поверхность планеты излишне рискованным, и предлагавшего все исследования вести с орбиты, Корунис не сомневался: с орбиты ни …рена они не выяснят. Спускаться придётся.

Разумеется, в скафандрах.

И с камерами спецдезинфекции.

Михаил Синельников к своей миссии относился серьёзно.

Собственно, он к любой миссии относился серьёзно. Именно поэтому и получил должность командира спасательно-штурмовой роты номер один. Правда вот, спасать уже никого не надо. Как и штурмовать. Колония на Чегастере-пять вычищена, если можно так цинично сказать про это варварство, подчистую. Примерно так же, как люди травят, укрыв под герметичной пластиковой палаткой, гнездо шершней, разоряющих ульи одомашненных породистых пчёл. Или – термитов, поселившихся в каком-нибудь старинном деревянном доме, чудом сохранившемся со времён первопоселенцев на какой-нибудь из первых колоний.

И сейчас, сидя в автоматическом спускаемом модуле, дистанционно управляемом пилотами с авианосца, капитан, полуприкрыв глаза, рассматривал свою команду.

Собственно, он их всех отлично знал. Потому что когда генерал предложил выбрать для опасной миссии только добровольцев, Синельников не удивился, что весь первый взвод их роты выразил желание рискнуть. А заодно и получить немаленькое вознаграждение за рискованную миссию. Поэтому Михаил выбрал именно их – проверенных ветеранов первого отделения этого взвода. Да и то верно: огромной толпой тут ничего не добьёшься, так что смысла брать много людей просто нет. Задача, поставленная добровольцам, отношения к непосредственно боевым или спасательным действиям не имеет.

Да, выбранная им команда – старая. Проверенная. Сработавшаяся. Потому что если нет вот этого – чувства локтя и слаженности не то что в действиях, а и даже в мыслях – …рен бы они чего сделали. Спасли. Или разведали. Или предотвратили.

В таких подразделениях, сколачиваемых буквально годами, и – только из цинично-прагматичных и надёжных ветеранов-контрактников, именно в доверии к друг другу и чётком взаимодействии и заключается секрет «успеха», как его называют тупые журналисты. Кстати, обычно описывающие работу его взвода именно в таких, штампованных, и казённо-помпезных, дежурных выражениях.

Что справедливости таковых выражений и самих критериев отнюдь не убавляет.

Да, их команда, можно сказать, прославилась, когда спасла восемь геологов из лавового котла на Веге-два. Вытащила трёх туристов из Большого разлома на Юдоре-шасть. И даже смогла эвакуировать часть поселения Новая Вена на Розвелле-три, когда стометровая волна цунами, вызванная извержением подводного вулкана, чуть на смыла посёлок с побережья, как смыла затем девять десятых того, что находилось на континенте. Они тогда взлетали прямо перед самым гигантским валом, налившимся внутри своей толщи грозной чёрно-фиолетовой мглой – от мути, поднятой со дна шельфа. А брызги гребня даже залетели в не успевший полностью закрыться люк спасательного модуля.

Но здесь – ситуация совсем другая. Поэтому Михаил как бы по-новому, словно отстранившись, смотрел на всех. На Владимира Базарова – вот он сидит, большой и сильный, но так и не нашедший себе к тридцати восьми годам достойной спутницы жизни – «неуживчивый я!», как описывает ситуацию сам Базаров, обычно произносящий не больше десяти слов за день. Ну, это – если к нему не обращаются.

Вот Макс Богарт. В отличии от молчуна Владимира – весельчак и прикольщик. Павел отлично помнит, как Богарт разыграл дирекцию зоопарка в НьюМайами, натянув шкуру лемманта, встав на передние «лапы», а затем – и на задние, после чего в передних оказался автомат. Игрушечный, как позже выяснили эксперты, но игрушка так напугала всю дирекцию, что обезвреживать «зверя-террориста» примчалось отделение местного спецназа. Которое паршивец Макс не без помощи кое-кого шутя раскидал. Что, как понял позже Михаил, и было основной целью всего этого маскарада – «порезвиться» от души!

А вот и тот паршивец, точнее – паршивка, которая согласилась помочь Богарту, якобы приведя это «совершенно неизвестное» науке животное на поводке в дирекцию зоопарка, чтоб получить за него причитающиеся таким первооткрывателям денежки. А затем и с радостью принявшая участие в драке. Надин Броерсен.

Красавица. Умница. Ей бы ещё и характер поуживчивей. Впрочем, нет: лучше не надо. А то какой-нибудь штатский козёл обзаведётся замечательной женой, а подразделение Синельникова останется без гениального специалиста-взрывника.

Рядом с Надин сидит, словно его в этой жизни ничего не касается, кроме хардрока, звучащего из наушников, Джонни Мауденс. Его Синельников знает со времён учебки. Мауденс шёл на два года позже, и амбициями не страдал. Впрочем, как и излишней инициативой. Но как исполнитель, дотошный и педантичный, он незаменим. Никто, кого Михаил знал, не мог с такой скоростью влезть в даже повреждённый чужой софт, или взломать любой, вплоть до сейфового, замок. Ценнейшее качество для спасателя. И хвала богам, что Джонни попал в руки Армии, а не криминальных авторитетов.

На другой стороне модуля сидят, как обычно рядом, Хорн Ваншайс и Гомес Рюкштуль. Друг с другом не разговаривают, лишь изредка обмениваются взглядами, словно проверяя: «думает ли партнёр о том же, о чём я сам». Взаимопонимание, как часто шутил, а потом уже и не шутил Синельников – на уровне телепатии! Идеальная парочка, если бы Синельникову, скажем, нужно было кого-нибудь убить. Например, губернатора провинции. Или снять. Например, часового. Подкрадутся в темноте, или даже днём настолько тихо, что и кошка не услышит. Для них бесшумно поразить кого-либо метко брошенным ножом даже с двадцати шагов – пара пустяков. А попасть кому-то в глаз из бесшумного спецпистолета с отравленными иглами – так и за сто.

А вот и сержант первого отделения. Люк Солер. Хм-м… Он дольше всех работает в команде Синельникова – поэтому иногда позволяет себе то, чего другие никогда… Например, зная, что начальник любит перед высадкой всех осматривать – подмигнуть ему! Синельников в ответ только поджал губы – не до юмора.

Развалившаяся на противоперегрузочном кресле привольно, словно перед телевизором в кубрике, Айрис Рэнд просто спит.

А ничего – сейчас-то точно проснётся!

Взвыла, сразу стихнув, сирена: пилоты отключили её с борта авианосца.

Посадка модуля на поверхность не предусматривалась. Но по навалившейся пятикратной перегрузке, затем резко спавшей до обычной силы тяжести, и лёгкому раскачиванию, Синельников понял, что они на месте: над точкой высадки. Единственный штатский специалист, которого Штаб определил как «самое ценное ваше оборудование», доктор Лоренцо Рота, поджал губы – словно ему не понравилось, как пилот затормозил модуль: вероятно, излишне резко, на его взгляд. Хотя Синельников знал, что доктору не впервой летать в такие вот миссии – Рота уже работал с ними, примерно год назад, когда на племенных коров на Таллосе-три напал мутировавший местный аналог ящура.

На подволке замигала красная лампочка, и ведущий пилот, повысивший голос почти до крика, очевидно от волнения, сообщил, чуть не оглушив Михаила:

– Внимание, подразделение Дельта-один. Модуль над точкой высадки. Высота два метра. Можете начинать по готовности.

– Я – Дельта-один, вас понял. Начинаем. – Синельников щёлкнул тумблером коммуникатора внутренней связи, – Отделение! Мы на месте. Убрать крепления. Закрыть шлемы. Проверить оружие. Я открываю тамбур. Порядок высадки – обычный.

Защёлкали закрываемые пластишлемы, и замки страховочных ремней. Базаров, как всегда, встал у кромки люка. Взглянул на Синельникова. Тот сделал жест, и прокомментировал для встроенных в скафандр каждого десантника «чёрных ящиков»:

– Один час двадцать девять минут по общеземному по хронометру модуля. Начинаем высадку согласно стандартной процедуре, – после чего тоже посторонился: подразделение впихнуло тела в тесноту тамбура, прижимаясь к бортам, и ухватившись за рукоятки по его периметру. Капитан втиснулся последним. Выждав три секунды, чтоб внутренний люк закрылся, и услыхав соответствующие щелчки, и появление зелёных огоньков на контрольной панели, дёрнул за рукоять ручного управления наружного люка.

С шипением пневмозатворов в сторону съехало примерно шесть квадратных метров пола: в дне модуля открылся люк. В сверкающее дневным солнечным светом отверстие выпрыгнул Базаров. Синельников услышал в интерком, как защёлкал светофильтр скафандра бойца. Ему не нужно было смотреть или что-то приказывать: он и так знал, что внимательный взор профессионала в это время цепко оглядывает периметр.

– Чисто, капитан.

А быстро. Синельников про себя успел отсчитать только девять секунд.

– Понял – чисто. Отделение. Начать высадку.