Оборотный город

Хлоп! Я резко взмахнул руками, изображая ловлю мухи, – двое пустоголовых стукнулись висками друг о дружку и без стона отвалились в разные стороны.

– Станичное детство, – аккуратно отряхивая ладони, пояснил я. – Сильный не всегда умный, а скорость важнее массы. Я поповских близнецов Сеньку и Мишку восемь раз так припечатывал, да они всё равно не поумнели… Про-хо-ор!

Мой одинокий крик завяз в ночной кладбищенской прохладе. Верный денщик не отзывался. Побегав взад-вперёд, мне пришлось признать, что и араб безвозвратно утерян.

Вернуться в Калач мне никак невозможно: дядюшка сожрёт с потрохами – и будет прав, а если я сейчас попрусь через лес к лагерю генерала Чернышова, то всё равно дотопаю только под утро. Да и с какой, собственно, физиономией спешенный хорунжий Иловайский, в пыли и еловой хвое, предстанет пред титулованным другом моего дяди? Коня нет, денщика нет, взял пакет и гордо уплёлся пешим строем?! Да меня последние солдатики на смех поднимут, а ещё взашей насуют, как растратчику и дезертиру! Кстати, пришить дезертирство мне сейчас проще простого, как и неразрешённое использование не принадлежащего мне транспортного средства, то бишь арабского скакуна с простывшим следом. Вот ведь проклятое невезение, а как великолепно всё начиналось…

– Однако, – вдруг сказал я сам себе. – Если эти кровопийцы притащили меня на кладбище аж вон с той просёлочной дороги, то, возможно, они видели, куда убежал дядюшкин конь? Не такое уж он и благородное животное, кстати… Простой донской жеребец, верно, остался бы рядом с упавшим хозяином, а этот поступил как последняя скотина. Вовремя же я успел избавить дядюшку от столь коварного французского подарочка. «Бойтесь данайцев, дары приносящих!» А ну как он бы его вот так же скинул посреди боя, под копыта вражеской конницы, и прощай, наш всеми любимый Василий Дмитриевич…

Я едва не всплакнул, представив себе эту ужасающую картину в красках – белый араб предательски вытряхивает из седла моего дорогого дядю, тот упирается руками и ногами, потом они падают и кувыркаются, публика делает ставки, и война заканчивается просто потому, что все переключились на их клоунаду, напрочь забыв, зачем и кого пришли бить… Мир вам, люди и животные!

– Тьфу ты, зараза какая, стукнет же в голову, – опомнившись, сплюнул я. После чего не поленился связать два чуть дышащих тела под локтями их же поясами и, вытащив саблю, аккуратно пошлёпал каждого плашмя по темечку.

Злодеи зашевелились…

– Подъём, прохиндеи! И как только вы посмели помыслить о нападении на казачьего офицера?! Да я вас за это… да мой дядюшка за меня…

– Не пугай, пуганые, – сипло откликнулся один.

– Хорошо, – сразу согласился я. – Не будем тратить время на перевоспитание. Давайте по существу: коня моего не видели?

– Видели, да тока не твой он боле, его сама Хозяйка приобмыслила, – сквозь зубы процедил другой. – А вот ты, ежели лёгкой смертушки хошь, так нас развяжи! Мы тя тихо зарежем, а не то чумчары прослышат, так живьём на клочки разорвут!

– Ух ты, – невольно заинтересовался я. – А поподробнее?

– Рехнулся, чё ли?! – дружно заморгали оба. – Ты, поди, хлопчик, когда с коня упал, все мозги отшиб, умертвий не боится…

– Я казак, нам вообще бояться по чину не положено. – Для порядку пришлось дать им по маковке ещё разок, вроде присмирели. – Так какая там ещё домохозяйка посмела увести моего араба? И между прочим, не лично моего даже, а самого генерала Иловайского 12-го, чей полк квартирует всего в нескольких верстах отсюда. Знаете, как он наказывает конокрадов?

Лысые переглянулись. По их плоским мордам скользнула некая неуверенность. Собственно, это был явный отголосок моих сомнений, потому что если вдуматься, то кто у нас первым спёр этого самого злосчастного жеребца… Вот именно.

– Тама твоя коняга, – наконец решился один, кивая на плиту. – Под землёю.

– Да вы что, его… закопали, что ли? Целиком, с копытами?!

– Чё пристал? – огрызнулся второй. – Сказано те, Хозяйка прибрала, она всё к себе под загашник волочёт. И тя бы унесла на котлетки, да мы поперёд успели, укрыли в бурьяне. Думали, хоть перекусим свежатинкой. А ты сразу драться…

– Да вы кто? – запоздало спросил я.

– Мы-то? Упыри.

– Э-э… вампиры, что ли?

– Вампиры – энто худобень иноземная, – презрительно сморщились оба. – В манишках ходют, руки перед едой полощут, губы салфеткой утирают, им с нашим братом и в один сортир сходить зазорно… А мы тут упыри местные, у нас всё по-простому, без выпендрёжности – кого пристукнем, да где поймали, там и сожрём!

– Патриоты, значит?

– Ага.

– Но кровопийцы по сути?

– На том и стоим.

– То есть нечисть вы поганая и есть! – Я гневно поднял над головой саблю, намереваясь одним ударом избавить мир от двух негодяев сразу, но… Заунывный вой, леденящий душу, не собачий, не волчий, а таинственно нечеловеческий и человеческий одновременно, переливами взвился над испуганно замершей луной.

– Тьфу ты, дождалися… Чумчары пришли!

В сумерках мелькнули тощие, плохо различимые фигуры, скрюченные, горбатые, с длинными руками до колен.

– От не послушался ты нас, казачок, – с укором простонал самый говорливый. – А щас они кучей-то набегут, так ты лютую смерть примешь, тута небось саблею не отмашешься. Энти мигранты ить человека рвут бесчинно, и сами вечно голодны, и с нами не поделятся, даже пальчика погрызть не оставят!

– Сколько ни живи, а помирать всё равно придётс… – начал было я, но второй завопил так, что мне пришлось заткнуться со своими пофигистическими взглядами.

– Офонарел, хорунжий?! Всё б ему помирать! А ну как те кобели горбатые и нас вниманием не помилуют? Мы ить связаны, а им всё одно в добычу!

– Ваши предложения? – прокашлялся я. Умирать и близко не хотелось, так, понты…

– Айда с нами в могилу!

– Куда?!

Упыри бодро вскочили на ноги, упали, вскочили ещё раз и ещё раз упали (неудобно же, когда связаны спиной к спине), а затем с руганью и причитаниями кое-как навалились лбами на каменную плиту, сдвигая её в сторону. К моему немалому удивлению, из-под земли бил слабый свет…

– Интересное дело-о, – задумчиво протянул я. – Стало быть, у вас там подземный мир, затерянная цивилизация, зона перехода миров и слияния вселенных, куда обычному человеку вход воспрещён, ибо Платон, великий мыслитель, учит нас не доверять непро…

– Верёвки разруби! Апосля и философствуй, ирод!

Вой стал насыщенней и громче, в нём отчётливо слышались скрежещущие звуки смыкающихся клыков и липкое захлёбывание голодной слюной.

Один взмах клинка – и лысые ринулись на свободу! То есть резко сдвинули плиту и поочерёдно сиганули в широкую щель.

Я на мгновение замешкался, да и кто бы не притормозил на моём месте – как можно очертя голову прыгать неизвестно куда, в разверстую пасть могилы, за двумя отпетыми кровопийцами, искренне гордящимися тем, что они простонародные упыри?!

В тот же миг отточенная сталь выскользнула из ножен. Я обернулся даже не на шорох (тварь подкралась совершенно бесшумно), а скорее на едва уловимое движение воздуха. Батюшкина сабля в моей руке взметнулась над головой ещё до того, как я полностью увидел, кого рассекаю едва ли не напополам! Ох и жуткое это оказалось существо…

Василий Дмитриевич был прав, мы, Иловайские, труса не праздновали никогда. Я не любил военную службу, но по необходимости рубился, стрелял и джигитовал не хуже любого казака в полку. Потому и второму нападавшему смахнул с плеч башку, не задавая вопросов и не впадая в сентиментальности.

Война так война! Третья тварь успела сдержать порыв и злобно зашипела что-то нечленораздельное…

– Надеюсь, после твоего рождения папа кастрировал себя сам, не дожидаясь решения суда? – больше утвердительно, чем вопросительно заявил я этому самому чумчаре.

Прозвание подходило, в нашем русском пантеоне сказочной нечисти такие уроды не попадались. Горбат, сутул, волосы висят грязными лохмами, глаза круглые, рот до ушей, носа вообще нет, а руки длинные и с загнутыми острыми когтями. Наверняка повивальную бабку просто в обморок бросило, а оно, пользуясь моментом, и уползло…

Спереди, сзади, справа и слева раздался нарастающий топот, – видимо, лысые не врали, говоря, что эти пакостники охотятся кучей. Чуя близкое подкрепление, тварь бросилась мне на грудь! Ну и напоролась, естественно…

Я стряхнул её с клинка прямым ударом кулака в лоб и, не мешкая, нырнул в могилу. Каменный свод над моей головой встал на место, и торжествующий вой нападавших мгновенно сменился на разочарованно-озлобленный. А потом раздалось удовлетворённое чавканье, хотя, может, мне это просто и показалось…

* * *