Багдадский вор. Посрамитель шайтана. Верните вора!

– Буду я ходить в этом старье, ждите… – бормотал он, стягивая узкий халат. – Вор должен одеваться прилично! В противном случае его и уважать не за что… Думаю, Гасан на меня не очень обидится. К тому же о безвременно усопших страшной смертью от зубов верблюда плохо не думают… Грех! Аллах накажет, как пить дать…

Дедушкины монеты Лев на время сунул за щёку, тюбетейку, халат, штаны и тапки живописно разбросал по песку и, выжимая из бараньей печёнки последние капли крови, «пометил» ими всё «место преступления». После чего, аккуратно заметая следы, в голом виде допрыгал до шатра караван-баши и, порывшись в его тюках, подобрал себе более сносный костюмчик. А уж переодевшись, профессионально закатался в большой мешок с дешёвыми женскими шароварами из Китая. Да, как вы, наверное, уже догадались, заветный кувшин он благополучно перетащил с собой…

– Мне начинает нравиться это дело! Видимо, гены берут своё… К тому же настоящему профессионалу всегда нужна практика. Держись, Багдад! Я намерен красть со страшной силой! Твоё здоровье, эмир…

Утро встретило пригревшегося героя дикими воплями всего каравана. Оболенский сонно улыбнулся, удовлетворённо причмокивая губами, в то время как бледные азиаты будили друг друга рыданиями и криками…

– Вай дод! Вставайте, правоверные, Аллах отвратил от нас своё лицо… И не мешайте мне плакать!

– Что случилось, Али? Не рви халат, он у тебя последний…

– Верблюды съели мусульманина!!!

– Вай мэ! Не может быть?! Ты слышал, Ильнур-джан? Ильну-ур…

– Уй-юй, зачем так сразу сказал? У него же больное сердце…

– Но, Саид-ага, разве верблюды кушают правоверных мусульман?

– Вах, вах, вах… Сходи сам посмотри! Ещё как кушают, даже костей не оставили… Чем мы прогневили Аллаха?!

– Зовите Гасан-бея! Всё это происки шайтана… У, бессовестные тигры в шкуре мирных животных, зачем вам понадобилось есть того приблудного юношу? Вас что, плохо кормят, да?!

Подоспевший караван-баши бросился наводить порядок, привычно размахивая камчой направо-налево. Осмотрев место «съедения» и найденные «улики» (драную одежду Льва со следами коричневых капель), а также видя перемазанные подсохшей кровью флегматичные морды двугорбых преступников, Гасан-бей сам впал в перепуганное неистовство. Если пойдут слухи о том, что в его караване кровожадные верблюды живьём сожрали случайного путника, – торговле конец! Никто и никогда не захочет иметь с ним дела, его ткани перестанут покупать, а люди обратятся в суд эмира, требуя наказать виновных… Но ведь не верблюдов же! А кого? Охранники, виновато разводя руками, подлили масла в огонь, подтверждая, что молодой человек действительно намеревался лечь на ночлег у стреноженных верблюдов. Наверное, из-за боязни укуса скорпиона… Сентиментальные восточные люди били себя в грудь, рвали на груди одежду и посыпали головы пеплом, прося прощения у «бесприютной души усопшего». Оболенскому даже пару раз становилось как-то неудобно лежать в тюке и не присоединиться к общему горю. Хотя вскоре он захотел выйти совсем по другой, более низменной причине (всё-таки вино – это жидкость, а полтора литра, как ни верти…), но приходилось терпеть. Гасан-бей и двое приближённых помощников где плетью, где угрозами, а где и посулами кое-как угомонили зарёванный караван. Солнце поднималось над барханами, и ворота Багдада вот-вот должны были открыться перед путешественниками. О произошедшем несчастье решили молчать, верблюдов наскоро отмыть, остатки одежд «бедного юноши» закопать, а потом во всех мечетях неустанно молить Аллаха, чтобы он забрал его душу к себе в рай. А если она и без того в раю (вкушает щербет с зефиром среди сладострастных гурий), то просить всемилостивейшего и всемогущего отпустить каравану этот грех… Ну, в смысле, тот факт, что не уберегли. На Востоке вообще отношение к путнику очень уважительное. Того, кто в пути, всегда накормят, обогреют и не откажут в ночлеге. Говорят, многие мусульманские святые (да что там, порой и сам Мухаммед – великий пророк!) ходят по пыльным дорогам в рубище бродяг и дервишей, проверяя готовность истинных правоверных к соблюдению заповедей Аллаха. Горе тому, кто откажет просящему! Поэтому, как вы понимаете, весь караван Гасан-бея пребывал в поникшем настроении…

Едва бледно-розовое солнце окрасило первыми лучами позолоченные полумесяцы на шпилях мечетей, рёв длинных сторожевых труб оповестил об открытии ворот славного города Багдада! Принарядившийся караван-баши на отдохнувшей лошадке первым подъехал к суровым и невыспавшимся стражникам, вручая начальнику караула полотняный мешочек с монетами. Хмурый бородач мрачно кивнул, дважды пересчитывая верблюдов, погонщиков и охрану, дабы никто не проскользнул сверх положенной платы. Гасан-бей был обязан препроводить всех в караван-сарай, где неподкупная таможня щепетильно проверит его людей и товары. Эмир Багдада искоренил воровство везде, где мог. А следовательно, карательные органы не дремали, проверяя и перепроверяя всех, у кого могла заваляться лишняя таньга. Какая-то часть изымаемых денег пополняла казну, всё прочее расходилось по карманам умелых чиновников, старательно покрывающих друг друга. Но тут уж, как говорится, аллах им судья, нас же интересует совершенно другой герой… который, кстати, только что решил одну свою насущную проблему, удачно найдя применение опустевшему кувшину…

Глава 9

Говорящий правду – теряет дружбу.

    Восточная мудрость

Таможенный осмотр в те времена осуществляла городская стража под началом некоего Шехмета. Судя по всему, он и сам был разбойник не из последних, имел собственные казармы, отряд в сорок душ и творил в Багдаде натуральный рэкет. Однако чем-то глянулся эмиру, и тот благоволил ему, официально позволяя наводить свои порядки. Взамен Шехмет охотно поставлял правосудию всех воров. Или же тех, кого ему было удобно счесть ворами… Короче, лично мне Лев отзывался об этом типе крайне отрицательно. А тогда, в караван-сарае, они встретились в первый раз…

Оболенский вылез из тюка с тряпьём абсолютно никем не замеченный, чуть помятый с недосыпу. Кругом суетились люди Шехмета, выделявшиеся зелёными повязками на рукавах. Двое копались в персидских тканях, совсем рядом, и нашему герою не стоило большого труда аккуратно стырить такую же зелёную ленту и для себя. Теперь он был одним из городских стражников… А их непосредственный начальник снисходительно принимал доклад от издёрганного Гасан-бея.

– Итак, уважаемый, ты утверждаешь, что моё вино выпил бесстыжий чёрный дэв из пустыни?

– Воистину так, о благороднейший господин! Вчерашней ночью, при свете полной луны, когда я, наслаждаясь стихами бессмертного Саади, отдыхал у себя в шатре, странный шум привлёк моё внимание. Казалось, в песках пробился ручей и журчит, услаждая слух правоверных. Но стоило мне откинуть полог, как мой взор был помрачён ужасной картиной: весь караван погружён в волшебный сон, а на тюках с товаром сидит чёрный дэв, уродливей которого не видел свет, и пьёт вино!

– Прямо из кувшина? – не поднимая глаз, уточнил глава городской стражи. Господин Шехмет, казалось, был целиком погружён в созерцание собственных перстней на левой руке и занимательный рассказ караван-баши слушал вполуха. Хотя для Льва, например, это повествование казалось очень забавным…

– Да, о благополучнейший! – неизвестно чему обрадовался Гасан-бей. – Прямо из горлышка кувшина, даже без пиалы, клянусь Аллахом! Я закричал ему: «Не смей! Это прекрасное вино предназначено высокородному господину Шехмету, а не тебе, шакал паршивый!» Но он лишь рассмеялся, ругая твою светлость словами, непроизносимыми языком мусульманина… Как сказал поэт: «Вино – твой друг, пока тверёз, а если пьян – то враг! Змеиный яд оно, когда напьёшься, как дурак…»

– После чего ты, конечно же, схватил свою дамасскую саблю и бросился наказать злодея?

– Воистину ты мудр, ибо читаешь тайное, словно открытую книгу! Да будет известно могучему Шехмету, что я владею изогнутым дамасским ятаганом, подобно соколу, карающему собственным клювом! Я…

– Ты не привёз ни одного кувшина? – Начальник стражи даже не повысил голоса, но Оболенскому почему-то показалось, что меж лопаток у него пробежал холодок. Видимо, нечто подобное испытал и Гасан-бей, так как он грузно рухнул на колени, моля о пощаде:

– Был! Был один кувшин, о сиятельный… Я своими руками отбил его у подлейшего дэва, да пожрут его печень вороны! Но… он… этот…

– Дэв?

– Кувшин! – В узких глазах караван-баши блеснули первые слёзы. – Был кувшин, о благороднейший! Но увы…

– Ты потерял его?

– Нет, клянусь бородой пророка! Он… он… он сам… пропал!

– Мой кувшин с самым дорогим румийским вином украден?! – страшным голосом взревел глава городской стражи, и все вокруг как-то невольно подпрыгнули. Ястребиное лицо Шехмета вдруг стало каменным, брови сошлись в ломаную линию, а ухоженные усы напряглись, как живые. – Так, значит, в твоем караване есть воры!

– Нет, нет, нет! Что ты, что ты, проницательнейший! Я готов поручиться за каждого из своих людей…

– Ах, так ты ещё покрываешь воров! О безволосый хвост двугорбого шайтана… Что ж, клянусь светлым именем нашего эмира, ты недолго будешь испытывать моё терпение!

Нервные пальцы начальника стражи сомкнулись на узорчатой рукояти кривого кинжала, и Оболенский, неожиданно для самого себя, шагнул из-за тюков вперёд:

– Товарищ генерал! Разрешите доложить?! Я тут, таможенным методом, кувшинчик контрабандный надыбал. Без акцизной марки!

– Ты кто? – Чёрный сверлящий взгляд надменно скользнул по вытянувшемуся во фрунт «внуку старого Хайяма».

– А… новобранец я, ваше благородие! Весеннего призыва, закончил курс молодого бойца и назначен под ваше командование в отряд особого растаможенного реагирования!

– Хм… клянусь муками Исы, я тебя не помню… Но, быть может, ты Саид, троюродный племянник зятя моей шестой жены Гюргюталь из Алимабада?

– Ну… почему бы и нет… – подумав пару секунд, согласился Лев. – Только не троюродный, а единоутробный, и не племянник, а деверь, и не зятя, а тёти золовки вашей третьей жены, да сохранит Аллах её красоту исключительно для вашей светлости!!

Комплимент удался. Гасан-бей так и стоял на коленях, нюхая пыль, но начальник городской стражи милостиво махнул рукой – караван прошёл осмотр. Оболенский быстренько сбегал к своему бывшему убежищу, доставая из вороха женских шаровар памятный кувшин. Но не успел он поставить его пред ясные очи господина Шехмета, как удача покинула нашего героя. В том смысле, что его подло и низко предали… Униженно кланявшийся Гасан-бей, пятясь задом, столкнулся со Львом и завопил, словно его укусил каракурт:

– Шайтан! Сюда, правоверные мусульмане! Вот истинный виновник всех наших несчастий!

Ну, естественно, поглазеть на живого шайтана сбежался весь караван-сарай. Бедный Оболенский только рот раскрыл от удивления, как уже был со всех сторон окружён возбуждённо галдящими азиатами.

– Где шайтан? Кто шайтан? Кого шайтан?

– Вот он! Клянусь сиятельной чалмой Мухаммеда, – без устали орал Гасан-бей, закладывая собутыльника с потрохами. – Этого лукавого проходимца мы подобрали в пустыне… Я сотворил ему милость, позволив пойти с нами, и даже предложил ему кров и постель. А он… Все свидетели! Он нагло выпил моё вино, жестоко избил меня, украл мои одежды, да ещё обманул всех нас, оклеветав моих верблюдов. Этот белокожий сын снежного иблиса не может быть единоутробным деверем тёти золовки вашей третьей жены, о сиятельный!

– Это правда? – строго спросил грозный Шехмет, и все присутствующие почтительно примолкли. Лев тоже немного помолчал, собираясь с мыслями, потом решительно шагнул к начальнику городской стражи и, аристократично опустившись на одно колено, припал щекой к холёной руке «мудрейшего и проницательнейшего».

– Что я вам скажу, православные мусульмане… Оп, миль пардон, – правоверные! Закозлил меня верный друг в тот самый момент, когда я его паршивую задницу, можно сказать, грудью прикрыл. Нехорошо это… не по-мусульмански, Аллах не обрадуется. Но чтоб лишний раз обстановку не накалять, – я тут всем всё прощаю! А в свою очередь попрошу и вас, граждане, во всём покаяться и вернуть дорогому господину Шехмету его перстенёчки.

– Какие такие перстенёчки? – удивились в толпе. Оболенский встал, подмигнул начальнику стражи и торжественно раскрыл ладонь – на ней блестели четыре массивных кольца.

– Но… это же… моё?!

– Разбирай, народ, подешевело-о!