Метель

– Неправильно так думать! Мой-то самогон особый, очищенный с помощью модульной центрифуги седьмого поколения. Таким благородным напитком и заносчивых аристократов попотчевать не зазорно. Бери, бери, пока я не передумал…

Пётр дотошно и аккуратно застегнул все пуговицы на полушубке и натянул на ладони рук шерстяные перчатки, презентованные на прощанье заботливым Иваном Павловичем.

– Ты держись там, Петруша! – просил старенький профессор, обнимая приятеля (раз собутыльник – значит и приятель). – Не посрами, ужо, современную Россию-матушку…. Стой! А на ноги не забудь навернуть толстые фланелевые портянки, чтобы пальцы ненароком не отморозить. Вдруг, в Прошлом сейчас зверствуют лютые морозы?

– Не посрамлю, Палыч, не посрамлю! – искренне обещал Петька, тщетно пытаясь отодвинуть не в меру сентиментального уфолога в сторону. – Ты прекращай, пожалуйста…. Ха-ха-ха! Извини, старина, но у тебя слёзы такие щекотные….

На западе коротко сверкнула изломанная, светло-зелёная молния.

– Не нравятся мне эти цветные электрические разряды! – заявил Иван Павлович. – Что им тут надо? Тем более, зимой?

Итак, Пётр пошёл прежним, уже хорошо знакомым маршрутом – с конечной точкой в деревне Шадрино-Жадрино. Путь был неблизким, порядка семнадцати-восемнадцати километров. Но нашего героя данный факт нисколько не смущал. Во-первых, так была выше (теоретически) вероятность встречи с фиолетовой бесшумной метелью. Во-вторых, он особо и не торопился, будучи в глубине души уверенным, что всё уже заранее предопределено Судьбой, и чему быть, тому уже не миновать. И, в-третьих, тучным и пухлым людям, как известно, много ходить пешком – очень полезно для здоровья…

Он неторопливо и размеренно шагал, внимательно – насколько это позволяла снежная круговерть – посматривая по сторонам, и размышлял о всяком разном, изредка включая-выключая карманный фонарь. На первом перекрёстке свернул налево, начиная затяжной подъём. Петру было достаточно тепло и комфортно, даже ноги в тоненьких гусарских ботиках, благодаря фланелевым портянкам Палыча, почти не мёрзли.

А вот метель, сволочь драная и лохматая, никак не желала меняться: всё завывала, визжала, плакала и безостановочно бросала в лицо пригоршни холодного и колючего снега. Причём, исключительно белого, без малейших оттенков сиреневого и фиолетового…

«Итак, братец, считаю, что надо подбить некоторые промежуточные итоги. Сориентироваться на скорую руку, так сказать, в мыслительном пространстве…», – напомнил о своём существовании дотошный внутренний голос. – «Что, собственно, ты задумал? Куда идёшь так целеустремлённо и уверенно? Зачем? Какие преследуешь цели и задачи? Конечные, промежуточные?».

– Куда иду, цели и задачи, понимаешь…, – хмуро пробурчал Петька, старательно прикрываясь рукавом полушубка от резких порывов противного северо-западного ветра. – Иду я, как легко догадаться, в январь 1812-го года. Цели и задачи? Отыскать там прекрасную Марию Гавриловну и…. Ну, первым делом, извиниться перед ней за произошедший казус. То есть, за венчание, сопровождавшееся несанкционированной заменой жениха…. Потом, э-э-э…. Объясниться в любви, наверное. А после этого уговорить Машу – проследовать вместе со мной в цивилизованный двадцать первый век…. Уговорить? Если что, то и настоять! Я же, как не крути, не чудак с безымянной горы, а муж венчанный, в конце-то концов. Чёрт побери! Ну, и последнее дело остаётся…. А, именно, снова найти – уже вдвоём – сиреневую бесшумную метель, и успешно вернуться в 2012-ый год. Придумать что-нибудь с легализацией Марии. Например, занять у Глеба денег и купить ей полновесный комплект необходимых документов. По телевизору уверяют, что это дело плёвое и не очень дорогое…. Впрочем, зачем, собственно, занимать? Пусть это будет свадебным подарком со стороны Нефёдова! Он же, в конце концов, к произошедшим событиям имеет самое непосредственное отношение. Вот, пусть и поможет, раз называет себя другом…. Чай, не обеднеет, олигарх местечковый…

Иногда Петру казалось, что сзади – по его следам – кто-то крадётся. Несколько раз, выждав подходящий момент, он резко оборачивался, но ничего странного и подозрительного не замечал. Перед глазами был только тёмно-серый, призрачный и слегка подрагивающий вечерний сумрак, до самых краёв наполненный бесконечной тревогой. Но ощущение чужого незримого присутствия упорно не оставляло…

– Наверное, местная бродячая собака вышла перед сном на ежевечерний променад, – шёпотом успокаивал он сам себя. – Или безвредная рыжая лисичка любопытствует, временно позабыв о мышиной охоте…

Окончательно стемнело. Дальше он уже шёл, беспрестанно подсвечивая себе карманным фонариком.

«Не дай Бог, батарейки сядут!», – мысленно печалился Петька. – «Тогда, точно, хана. Процентов девяносто пять – из ста, понятное дело – что обязательно заблужусь и замёрзну под заснеженным ракитовым кустом…. Кстати, я уже отмахал километров двенадцать-тринадцать. Значит, скоро выйду на вершину холма, где японский внедорожник Глеба столкнулся с толстым стволом старой рябины. То есть, где теперь валяется слегка подмёрзший труп гнедой лошади…. Ага, там же и зимний кожаный возок лежит на боку! На боку? Ну, и что из того? Всё равно, наверняка, в него можно будет забраться и немного отдохнуть-оттаять от лютых зверств настырной метели. Может, удастся и печку как-нибудь разжечь?».

Неожиданно всё вокруг наполнилось ярким, светло-зелёным светом. По глазам – словно бы – провели острой бритвой. По ушам звонко ударила, грозя разорвать барабанные перепонки на мелкие кусочки, звуковая волна. В голове образовалась скучная серая пустота, уже через мгновение-другое преобразовавшаяся в безысходную черноту….

Понимая, что падает в обморок, Пётр успел подумать: – «Это, наверное, зелёная зимняя молния шандарахнула где-то рядом. Вот же, непруха подмосковная, злая…».

Сознание возвращалось медленно и неохотно. В ушах тоненько и нудно звенело-плакало. Перед глазами плыли, медленно расходясь в стороны, оранжевые, бордовые и фиолетовые круги. Нестерпимо воняло сероводородом и горелой шерстью.

– Ерунда ерундовая, – тихонько пробормотал Петька. – Главное, что живой. Всё остальное – даже вместе взятое – не стоит и выеденного яйца…

Он, борясь с подступающей тошнотой, медленно встал на четвереньки, старательно проморгался и отчаянно потряс головой.

«Что-то не так!», – забеспокоился недоверчивый внутренний голос. – «Во-первых, голове как-то непривычно свободно. Может, кивер слетел? Во-вторых, этот мерзкий запах…. Чёрт, это же тлеет воротник тулупа!».

Пётр неуклюже вскочил на ноги, голова предательски закружилась, и он с огромным трудом, избегая очередного падения, удержал равновесие. Постоял – с широко расставленными ногами – несколько секунд, окончательно приходя в себя, после чего занемевшими пальцами принялся торопливо расстегивать непослушные пуговицы.

«Надо бы – для эффективной борьбы с головокружением – нюхнуть нашатырного спирта», – заботливо посоветовал внутренний голос. – «Только вот…».

Шею болезненно и резко обожгло, но к этому моменту с пуговицами было уже покончено, и вскоре огнеопасный полушубок оказался в высоком сугробе.

– Блин горелый, мать его! – от души, в полный голос ругался Пётр, крепко прижимая ладонь правой руки к ожогу на шее, а подошвами ботиков усердно нагребая на дымящийся воротник тулупчика свежий снег. – Если не везёт, так сразу на всех фронтах! Неужели – пошла чёрная полоса?

Заумная философская теория о том, что жизнь (вернее, жизненный Путь) состоит из чередующихся разноцветных полос, была его любимым «коньком». Правда, в непростом Петькином случае, всё сводилось лишь к двум цветам – серому и чёрному. С белыми и иными жизненными полосами ему ещё – на сорокалетнем тернистом жизненном Пути – как-то не доводилось сталкиваться…

Пётр вытащил из кармана ментика карманный фонарик, включил его и медленно поводил – светло-жёлтым лучом – из стороны в сторону. Минуты через полторы обнаружился пропавший гусарский кивер, чей чёрный кожаный бок стыдливо высовывался из дальнего сугроба.

Подойдя, Петька бережно извлёк из глубокого снега свой гусарский головной убор. Вернее, то, что осталось от него: на месте пышного белого султана из страусовых перьев и нарядных этишкетов красовались только безобразно-обгоревшие комки и неаппетитные чёрные обрывки, кожаный же ремешок, пропускаемый под подбородком, и вовсе отсутствовал.

– Вот же, испортил чужую хорошую вещь! – огорчился Петька. – Теперь, наверняка, надо будет Науму Абрамовичу деньги отдавать. Долларов двести пятьдесят запросит, морда жадная! Придётся опять занимать у Нефёдова. Без отдачи – как и всегда – понятное дело…. Стыдно, конечно. Да, ладно…. Только сперва надо найти вышеозначенного Глеба. А где, прикажете, искать? Не, точно, чёрная полоса стартовала….

Держа в одной руке включённый фонарик, в другой – остатки кивера, и чуть покачиваясь, Пётр медленно двинулся (заковылял, еле передвигая ноги) к вершине холма, до которой оставалось – рукой подать.

Метель, тем временем, стала постепенно слабеть, на глазах превращаясь в пургу средней руки. Или, может быть, в порошу (вьюгу?) – с элементами обыкновенной позёмки? Сложный это вопрос – относительно точной классификации снежного зимнего безобразия.

Показалось? Или, действительно, сзади кто-то сдавленно и болезненно охнул-застонал, а, несколько секунд спустя, в призрачно-бледном луче карманного фонарика промелькнула – на сотые доли мгновения – неясная, бледно-серая тень?

Наверное, показалось…

На вершине холма, естественно, не обошлось без наглых фокусов неизвестных и могущественных Лицедеев.

Во-первых, в непосредственной близости от вершины до его слуха – сквозь визгливые и жалостливые завывания метели – долетели слова незнакомой, очень печальной и мелодичной песенки.

Мужской глубокий голос душевно выводил – под аккомпанемент скрипки и альта:

Сиреневый закат…
И розовый рассвет.
А в перерыве – ночь – сплошной ультрамарин.
Ты – снова не пришла,
А я – позвать – забыл…
И Ангел наш небесный,
Он – мимо пролетел…

Вновь – Мировое Зло?
Иль – глупости – полёт?
Не встретимся никак, уж, множество веков…
Быть может, мы живём
На перепутье снов?
Иль – множества миров?
Что параллельны все?

А за окном – пурга,
А, может, лишь – метель….
И смятая постель – как снег – белым бела….
Ответь мне: а зачем – живёшь ты без меня?
Ответь мне: а зачем – я без тебя живу?

Сиреневый закат….
И розовый рассвет.
А в перерыве – ночь – сплошной ультрамарин.
Ты – снова не пришла,
А я – позвать забыл…
И Ангел тихий наш