Чукотский вестерн

– Гениальное изобретение, – прокомментировал Ротмистр через десять минут, неожиданно извлекая из внутреннего кармана полушубка полулитровую бутылку водки. – На улице минус пятнадцать, а у нас – плюс пять, не меньше, красота…

«Вот же, засранец! – восхищённо подумал про себя Ник. – И где только умудрился спиртное достать?».

Ругаться и мораль читать не стал, конечно. Выпил с Ротмистром по рюмашке – из кружки алюминиевой, от второй предложенной благородно отказался, пусть уж Матвею больше достанется. Небось, истосковался дурачок по спиртному, месяца три уже ничего в нос не попадало. Ротмистр прямо из горлышка допил остальное, влез в спальный мешок, извлечённый из рюкзака, и преспокойно заснул, напоследок пожелав Нику удачи.

Да, тот ещё рыбачок!

Ник потихонечку рыбачил, сверля лунки в значительном отдалении от палатки: он Ротмистру шумом – от буримых лунок – спать не мешал, Ротмистр же ему – своим храпом – рыбу ловить. Рыбка ловилась потихоньку: плотвичка, окуньки, даже щурок один попался.

В природе вдруг начало происходить что-то странное. Ушёл туман, резко потеплело, даже дождик мелкий начал моросить. А вот и Зеленцы – с километр всего не дошли.

Откуда-то издали прилетел странный шум – будто скорый поезд следовал по ладожскому льду. Звук становился всё громче, уже стала видна приближающаяся со стороны островов тёмная фигура неясных очертаний. Через пять минут Нику стало ясно, что это здоровенный лось: голову рогатую к небу задрал и чешет – прямо на него.

– Стой, зараза! – Ник громко закричал, совсем не желая оказаться под массивными копытами.

Зверь остановился и уставился на Ника совершенно ошалевшими, дикими глазами.

Ник громко захлопал в ладоши, засвистел, лось испуганно присел, сделал неслабую кучу, развернулся на девяносто градусов и гордо, закинув массивные рога на спину, с закрытыми глазами, удалился в ледяные просторы, в направлении, противоположном берегу. Тут же Ник вытащил крупного хариуса – рыбу в этих местах редкую.

«Не иначе, весна по-настоящему пришла, вот природа и опьянела немного», – подумалось сразу.

К вечеру проснулся Ротмистр, на удивление бодрый и весёлый.

Настала очередь Ника подремать пару часиков перед ночной рыбалкой.

Проснулся он от шума усилившегося ветра. Зашнуровали спешно палатку, прикормили лунки, заранее просверленные внутри. Хорошо было в палатке: тепло, негромко трещали свечи, а снаружи ветер безумствовал, крупный дождь стучал по натянутому брезенту.

К утру наловили килограмм пятнадцать-двадцать разной рыбы, даже взяли пару сигов.

Пора и к дому. Дождь стих, сквозь редкие сиреневые облака проглядывало весёлое солнышко, дул тёплый ветерок.

Свернули палатку, тронулись в обратный путь. Ротмистр шёл первым, вдруг резко остановился и удивлённо произнёс:

– Смотри, Никита, берег-то – бежит…

«Не иначе, заначку где-то припрятал, гад, глотнул перед отходом, вот и развезло на старые дрожжи», – решил Ник.

А потом присмотрелся – и правда, береговая линия, еле видимая вдали, начала плавно стираться зигзагами, как будто и впрямь – бежала. Вот, и мыс Морье растворился, и маяк береговой пропал куда-то. Впереди, до самой линии горизонта, – только снежные торосы.

Обернулся Ник назад: и линия береговая, и маяк находились позади, где быть им совсем не полагалось. И сиреневое всё какое-то, ненатуральное.

Остановились, понятное дело, перекурили.

Не помогло. Продолжались разнообразные безобразия.

Был один маяк, потом стало два, три, десять – надоело считать, плюнули.

Потом глядь, слева, вдалеке, параллельным с ними курсом двигалось океанское судно – большое, только сиреневое, фиолетовые блики от иллюминаторов рассыпались во все стороны веером. Красиво – до жути.

Красота красотой, а к дому двигаться надо. Решили миражам тем не верить, а курс держать согласно здравому смыслу, то есть – по компасу.

– Плохо это, – неожиданно помрачнел Ротмистр. – Совсем плохо. Мне год назад цыганка одна, древняя такая, на Московском вокзале предсказала: «Бойся миражей сиреневых! Они с твоей смертью рядом ходят!» Чего делать-то теперь? Не хочется мне, ей-ей, помирать…

Успокоил его Ник как мог, посмеялся даже над такой глупостью.

– Что тут сделаешь? – Ротмистр вздохнул смущённо. – Мы, гусары, верим во всякое: и в приметы, и в предсказания. Так уж повелось, не нами придумано. Думаешь – пронесёт на этот раз?

Через час из-за очередного тороса показались три мужика. Обычные мужики, только сиреневые, опять же. До них метров двести было, шли в том же направлении.

Неожиданно у мужиков пропали головы, а ещё через минуту – одни только ноги брели куда-то обреченно, чуть погодя и вовсе никого не было впереди, только торосы голубоватые.

В небе, прямо у Ника над головой, медленно и совершенно бесшумно пролетел сиреневый самолёт – гигантский кукурузник. За штурвалом располагался сиреневый улыбчивый лётчик, рукой ещё помахал, сволочь…

Конец света какой-то. Бред пьяного телёнка в чукотской тундре, на исходе ночи полярной.

Неожиданно всё прекратилось: сиреневые облака ушли куда-то, оптический обман прервался – надолго ли?

Впереди, уже недалеко совсем, берег с маяком, позади – трое давешних мужиков безголовых, но сейчас – с головами. Догнали постепенно.

– Видали? – заорал идущий первым молодой краснощёкий здоровяк в овчинном тулупе. – Миражи-то в этом году какие – просто блеск! Сахара знаменитая, к такой-то матери, отдыхает. Вас, ребята, кстати, сперва шестнадцать было, потом – восемь, четыре, а теперь вот – двое. Вы-то хоть – настоящие?

– Да вы сами ещё недавно без голов вовсе разгуливали, что тот всадник в пампасах, – парировал Ротмистр.

Дальше вместе уже пошли. Вояками те мужики оказались, из зенитного подразделения, что располагалось севернее пансионата. У них, видите ли, проходил чемпионат части по подлёдной рыбалке, аж двенадцать человек участие в нём принимали, да вот остальные девять затерялись где-то, в весенних миражах …

К берегу подошли, тут тропа раздваивалась. Мужикам – направо, вдоль берега шлёндать ещё километра два. Нику с Ротмистром – прямо, до базы метров четыреста оставалось всего, по мелколесью сосновому.

Распрощались с зенитчиками, разошлись в разные стороны.

Вечернее солнышко собралось на боковую, укутавшись в одеяло облаков. К холодам – надо думать. Стая соек торопливо перепорхнула через тропу. Дятел где-то застучал, лениво так, словно бы нехотя.

Или – не дятел?

Макушку Ника что-то обожгло, тёплое за шиворот закапало. Да какой, к чертям свинячим – дятел? Это же выстрелы!

Упал Ник в ближайший сугроб, из левого верхнего кармана выхватил ракетницу, вверх направил, на спусковой крючок нажал. Потом ракетницу за пазуху запихал – казённое имущество, всё-таки, достал браунинг. Только, вот, стрелять-то куда? Тишина вокруг…

Недолго тишина продержалась – взвыла неистово сирена на базе, даже уши заложило, следовательно, и подмога скоро прибудет.

Полежал Ник в сугробе пару минут, шапку сбросил, приложил к ране горсть снега.

Ерунда – по касательной прошло.

Выглянул из сугроба – что там с Ротмистром?

Матвей лежал в десяти-двенадцати метрах, скорчившись как-то странно, будто обиженный ребёнок.

Подполз к нему Ник, ладонь к губам приложил – нет, не дышит.