Драгун. 1812

Глава 1. Горжет подпоручика

– Господа офицеры, за здравие государя императора наше троекратное: два коротких, один протяжный!

– Ура! Ура! Ура-а-а!..

Тимофей застонал и, прижав ладонь к больной голове, открыл глаза. Сквозь щель в натянутой занавеске пробивался серый, тусклый свет, а значит, он сейчас был на постое, в своей постели. Такая реалистичная картина шумного застолья исчезла, оставив после себя лишь тяжкое похмелье. Занавеска, отделяющая его угол от остальной части дома, раздвинулась, и он увидел Драгану.

– Пить, пить, Тимо. – Женщина протянула ему небольшой глиняный кувшин.

– Какой ужас, – промолвил Тимофей, приподнимаясь. Ставшую такой тяжёлой голову кружило и сдавливало словно бы тисками, в висках тукало.

– Пить, Тимо, пить, – настойчиво повторила Драгана. – Много пить.

Тяжело выдохнув, он прижал к губам посудину, и в пересохшее от жажды горло влилась густая кислая масса.

– Что за гадость? – прошептал он, борясь с явным желанием организма вытолкнуть всё обратно. – Воду, можно мне просто обычную холодную воду?

– Вода нет, лапте акру[1], – покачав головой, произнесла женщина. – Пить, много пить, Тимо, хорошо.

– Это же простокваша, – принюхавшись, пробормотал Тимофей. – Не могу я это сейчас пить, меня сейчас точно вырвет. – И, передав кувшин хозяйке, упал в изнеможении на постель. Та лишь поцокала языком и вышла из занавешенного угла. Тяжёлые веки снова закрылись…

– Господа, за новоиспечённых офицеров, получивших сегодня свой первый чин! За подпоручиков! За штабс-капитанов! Тимофей, а ну-ка, поднимай! За тебя ведь тоже пьём! Тимофей!..

– Тимофей Иванович, Тимофей Иванович! – За плечо осторожно потрясли, и он открыл глаза. – Ваше благородие, как вы? А то уж больно стонете сильно. Совсем вам плохо? – наклонившись над лежащим, сочувственно причитал Клушин. – Конечно, так-то оно вона как, ежели с непривычки. Вы-то ведь у нас совсем же непьющий, а они-то ох какие калачи тёртые. Попробуй-ка за такими угонись!

– Степанович, время сколько? – прошептал, поморщившись, Гончаров. – Вставать пора, людей Смирнова в караул разводить.

– Дэк развели уже, ваше благородие, – отмахнулся тот. – Ещё спозаранку. Чанов Ваня самолично всё отделение смирновских к штабу отвёл. На провиантмейстерские склады ребяток поставили.

– Утром развели? – непонимающе повторил за дядькой Тимофей. – А сейчас-то у нас что?

– Так вечереть уже скоро будет, ваше благородие, – ответил денщик. – Артели все отобедали, а скоро на вечернюю поверку будут барабаны бить. Мы вам на печи чугунок оставили. Откушаете кашки? Скусная, жирная. На Рождество-то вона как расстарались интендантские, не пожалели, хороший приварок всем дали. Поднесу?

От мысли о еде подкатила новая волна тошноты, и Тимофей прижал руку ко рту.

– Совсем худо, вашбродь?! – воскликнул Клушин. – Обождите, я мигом! – И выскочил за занавеску.

– «Обождите», – проворчал Гончаров, присев на постели. – Целый день уже проспал. Ну как так? Чтобы я ещё хоть раз к хмельному притронулся! М-м-м, как же болит голова…

Раздался топот, и в щель занавески влетел Клушин.

– Шаечка вам, Тимофей Иванович. – Он поставил рядом с Гончаровым деревянный тазик. – Вы бы не стеснялись, вашбродь. Все же понятие имеют, тут уж дело такое.

– Спасибо, Степанович, обойдусь, – тяжело выдохнув, произнёс подпоручик. – Вставать надо, сколько же валяться можно, да и на двор выйти надобно.

– А, ну это да-а, пройтись и воздухом морозным подышать – самое правильное сейчас! – воскликнул денщик. – Холод – он ведь завсегда лучший помощник в таком деле. А вот и сапожки ваши под стулом. Мундир будете одевать али прям так, в исподнем, накинув шинельку, пойдёте?

– Оденусь, – ответил коротко офицер.

Полчаса, проведённые на свежем воздухе, пошли на пользу, и обратно в избу Тимофей вступил уже в гораздо лучшем состоянии.

– Тимо, Тимо! – Космина с Григором бросились к нему с радостными криками. – Тимо, Тимо! – И начали тормошить. Два подзатыльника с окриком от матери охладили пыл ребятни, и они снова упорхнули на печку.

– Есть, каша есть. – Хозяйка поставила на стол чугунок. – Есть, Тимо, хорошо.

Тяжело вздохнув, Тимофей присел на скамейку.

– Только немного, чуть-чуть положи, – попросил он, показывая жестами. – И когда уже этот дурацкий день закончится…

На следующее утро, после поверки, взводные командиры сидели в избе у Копорского.

– Васька, чая всем господам офицерам подай! – крикнул денщику капитан. – Ну и Науму Варламовичу, само собой, а то он вон хмурый какой-то. Что, вахмистр, во взводе непорядок, пособачился с кем-то?

– Нет, ваше благородие, во взводе всё по уставу, – ответил тот. – Зуб у меня третий день болит, никакой уж мо́чи нет терпеть.

– Так пошёл бы к полковому кузнецу, чего же маешься? – заметил Копорский. – Неужто он не справится с ним? У нас в Нарвском полку Фёдор, кузнец, лихо с этим делом всегда управлялся. Дольше клещи оглаживал и приноравливался, а так – чик, и нет зуба. Сам пару раз за ним наблюдал.

– Не-ет, господин капитан, у нас с этим делом хужее, – заявил, покачав головой, вахмистр. – Я к нашему Тихону не в жизнь более не пойду, было дело, намаялся пару годков назад, сходил, называется. Всё, теперь хватит. Ежели до завтрева не пройдёт, то я лучше к местным отправлюсь, поспрашивал, говорят, есть тут умельцы.

– Ну, смотри сам, Наум Варламович, – пожав плечами, сказал Копорский. – Тебе виднее. Так, ну что, господа. – Он оглядел сидевших. – Рождественские праздники у нас в самом разгаре. Неделю большое начальство обещало никого не беспокоить, поэтому ни манёвров, ни генеральских смотров пока не предвидится. Ежели, конечно, ничего эдакого, особенного не случится. Но тут уж, сами понимаете, никаких гарантий нет. Сказывают, что гарнизонная гауптвахта уже вся полная, такое всегда ведь на великих праздниках и в больших гарнизонах случается. Так ведь, господа подпоручики, я правильно говорю? – Он подмигнул сидевшим рядышком на скамье Маркову и Гончарову. – Вот-вот, как говорится, опыт имеем. Предлагаю сделать на завтра эскадронный выход, а то и кони у нас застоялись, и у драгун глаза какие-то тусклые, а морды заспанные. Взбодрим, так сказать, свой личный состав, проветрим хмельные головы.

– Правильно, Пётр Сергеевич, – поддержал командира эскадрона Назимов. – А то от долгого безделья уже дурь начинается. Марковские вон опять до полуночи вчера по улице шныряли. Спрашивается, куда это можно бегать столько, да ещё и потемну? Уж точно не за конями приглядывать, как это мне сегодня заявили.

– У меня полный порядок во взводе, Александр Маратович! – воскликнул возмущённо Димка. – На утренней поверке все как огурчики стояли! Ну не в конюшню, так, может, до ветру они выходили! Чего уж сразу в худом людей подозревать?

– Ага, втроём, значит, до ветра они пошли?! – парировал доводы подпоручика Назимов.

– Господа, господа, прекратите пререкаться! – Копорский поднял руку, успокаивая подчинённых. – А вы, Дмитрий Алексеевич, неужто успели забыть, что с получением штабс-капитанского чина Александр Маратович переходит в мои заместители и потому имеет полное право спрашивать за порядок во всём эскадроне, а не только в своём взводе? Ну, чего молчите?

– Да помню я, помню, господин капитан, – проворчал, опуская глаза, Марков. – И с артелью Кочедыкова уже разобрался, все ближайшие работные и караульные наряды теперь ихние будут. Но ведь ничего же не случилось, патрулю они не попались, а то, что у господина штабс-капитана в темноте глаз зоркий… Ну что уж тут поделать?

Стукнула входная дверь, и, обивая о порог сапоги, внутрь шагнул драгун с широким галуном вдоль погона.

– Господин капитан, фанен-юнкер Неделин! – Он вскинул ладонь к козырьку каски. – Послан к вам в эскадрон по приказу полкового командира.

– Проходи, Григорий! – воскликнул Копорский, вставая со своего места. – Ты как раз вовремя! Господа, представлять вас друг другу не нужно. Приказом по полку на должность взводного командира к нам определён фанен-юнкер Неделин. Он ждёт свой первый офицерский чин, представление к которому квартирмейстерство отправило в столицу ещё в декабре. Ну а пока будет командовать взводом и так. Ну вот, Александр Маратович, и передашь ты Григорию свой взвод, а уж сам полностью в заботы эскадрона начнёшь погружаться. Наум Варламович, а вот тебе, голубчик, придётся пока потерпеть. – Он повернулся к вахмистру. – Более свободных юнкеров и офицеров в полку нет. Как только они прибудут, обещают сразу нам одного прислать. Яков Ильич говорит, что из Дворянского полка последний выпуск прапорщиков был большой, а это значит, что через месяц с пополнением рекрутов из депо начнут и они к нам сюда подходить. А там, глядишь, и обозы с припасами и интендантским добром тоже подтянутся. Потому всем прибывшим с Кавказа велено получить уставные палаши и привести себя в порядок. – Капитан кивнул Гончарову с Марковым. – Ну вроде бы всё, по сегодняшнему дню распоряжений никаких пока нет, проверьте коней, амуницию во взводах, чтобы на завтрашнем выходе никаких недоразумений не было. Все свободны! Тимофей, а ты задержись пока, – обратился к Гончарову Копорский.

Командиры, поднявшись с лавок, засобирались.

– Пошли, Григорий, буду тебя со взводом знакомить, – позвал юнкера, направляясь к двери, Назимов. – Пётр Сергеевич, вы меня не теряйте, я до обеда точно не вернусь.

– Хорошо, ступай, Маратович. Тогда я скажу Ваське, чтобы он на двоих обед выставлял, подожду вас. Так, Тимофей, к тебе есть одно дело небольшое. Яков Ильич просил донесение по Батинскому сражению переделать. – Он протянул Гончарову исписанный лист. – Тут некоторые неточности, как он говорит, имеются. Филька, эскадронный писарь, ещё из лазарета не вернулся, поэтому мне только тебя и просить. Да и тебе ведь самому эта бумага знакомая, недавно же её писал для квартирмейстерства.

– Так вроде бы всё в порядке было, всех всё раньше устраивало, – вчитываясь в текст донесения, произнёс недоумённо Тимофей. – Что теперь-то не так?

– Да не-ет, всё хорошо, – успокоил его капитан. – Добавить кое-что только нужно. Александр Маратович ведь и Анну третьей степени, и новый чин за Батинское сражение получил. В Военное министерство положенное представление из полкового квартирмейстерства ушло, с описанием всех его заслуг, а вот в изначальном моём рапорте про его дела вовсе ничего и не прописано, воевал и воевал он там так же, как и все. А надо бы персонально добавить, а то приезжают, понимаешь ли, бумажные души сверху, почитывают листочки, цепляются к ним, вопросы всякие неудобные задают. Ну его, лучше уж в полный порядок всё заранее привести.

– Так я-то не против. Я только за. Александр Маратович – офицер храбрый и разумный, командовал людьми хоть при Батине, а хоть в других делах грамотно. Труса никогда не праздновал, за спины не прятался.

– Ну вот, значит, и пропиши всё грамотно! – воскликнул Копорский. – У тебя же голова хорошо работает. Что-нибудь эдакое: «Личным мужеством подавал пример для подчинённых к поражению турок двадцать шестого августа в сражении при Батине, где, находясь в атакующих первых рядах, ударив на неприятельские толпы, поражал оные повсюду», ну или вот про то, что он «личным примером ободрял драгун своего взвода и через то содействовал отбитию атаки сипахов на каре нашей пехоты, отчего принудил неприятеля к паническому отступлению». Ты подумай, подумай, Тимофей, и пропиши поглаже.

– Хорошо, Пётр Сергеевич, подумаю. И когда же нужно в квартирмейстерство сей рапорт занести?

– Да чего тянуть-то? – пожав плечами, заметил Копорский. – Прямо вот сейчас и пиши, а я погляжу, подпись поставлю, и ты сразу относи его. А то, если затянем, мне ведь Зорин всё темечко выклюет, ты же его знаешь. Потом самых худых рекрутов подсунет.

– Ну да, это запросто. – Тимофей вздохнул и, подтянув к себе пузырёк чернильницы, взял в руки перо. – Только про Александра Маратовича вставить, остальной текст рапорта не менять?

– Только вставить, – подтвердил Копорский. – Остальное-то всё хорошо, всё гладко прописано. Слушай, может, чтобы тебе не мешать, пойду я пока, посмотрю, как Неделин взвод принимает? А ты как закончишь – Ваську за мной пошли. Приду и подпишу его.

– Идите, Пётр Сергеевич, – кивнув, согласился Тимофей и, макнув перо в пузырёк, вывел первую строчку.

Ближе к обеду Тимофей ехал по городским улицам, направляясь в центр Ясс. Хорошо подморозило, снега было немного, и конские копыта звонко стучали по твёрдой земле. Около двухэтажного особняка, занимаемого комендатурой и штабами двух полков, спешился. Караул был сегодня от стародубовцев, знакомый вахмистр крикнул, и из здания выскочил молодой драгун.

– Вашбродь, давайте мне повод, привяжу коня сейчас. – Он козырнул офицеру. – Вон туда, где свободная коновязь, чтобы ваш с другими конями не озоровал.

– Спасибо, братец, – Гончаров поблагодарил шустрого паренька и пошёл ко входу в здание. – Здорово, Дорофеич! – Он кивнул вытянувшемуся перед ним унтеру. – Не знаешь, майор Зорин у себя?

– Здравие желаем, ваше благородие! – откликнулся тот. – Да вот, только-только перед вами зашли. От Фомы Петровича, с командирской квартиры они возвернулись.

– Понял, – произнёс Гончаров. – Как служба? Комендантские-то сегодня не свирепствуют?

– Да не-ет. Успокоились маненько. А чего, у них тут в подвале, на гауптвахте, с полдесятка господ офицеров нонче посиживает, а ещё и в самой крепости две дюжины из нижних чинов. Куда уж больше? Небось, показали свою работу. Да и в полках за наведение порядка крепко взялись, вон фанагорийцев с раннего утра вокруг города гоняют. При полной выкладке с ружьями и ранцами по полям их батальоны топают.

– Ну вот и мы тоже завтра эскадроном за город выезжаем, – сообщил Гончаров. – Капитан хочет взводы взбодрить. Может, и вас тоже с нами заодно выведут. Хотя вас оно, конечно, вряд ли, вы же после караула будете. Ладно, Дорофеич, пошёл я. – И, кивнув взявшим «на караул» ружья часовым, Тимофей прошёл в здание.

– Господин майор, разрешите! – Он толкнул нужную ему дверь. – Подпоручик Гончаров с рапортом от капитана Копорского!

– Заходи, Тимофей! – крикнул Зорин. – Снимай шинель, у меня вон как здесь натоплено. Запаришься. Устим, зови Фадея, пусть самовар сюда заносит.

Старший писарь встал из-за стоящего в углу стола и вышел в коридор.

– Сейчас с мороза чайку с тобой отопьём, – пояснил квартирмейстер. – Я сам только вот с улицы. Пока от Фомы Петровича сюда топал, промёрз. Лучше бы на коне доскакал, так нет ведь, пешочком захотелось пройтись, а на центральной площади у дворца их превосходительство генерал-лейтенант Уваров Фёдор Петрович вместе с молдавским господарем смотр арнаутского полка устраивает, вот и пришлось большим кругом её обходить. Ну давай показывай, что за рапорт принёс.

Тимофей расстегнул клапан новенькой полевой сумки и, вынув из неё исписанный лист, протянул майору.

– По Батинскому сражению, Яков Ильич, – пояснил он. – Командир эскадрона приказал кое-что поправить и немного дополнить.

– Да-да, припоминаю, – кивнул Зорин, пробегая глазами по чернильным строчкам. – Ага: «Личным мужеством подавал пример для подчинённых к поражению турок…» Та-ак: «личным примером ободрял драгун своего взвода и через то содействовал отбитию атаки сипахов…» Всё, вот теперь хорошо. Вот теперь всё правильно.

– Яков Ильич, а это вам. – Тимофей протянул скрипящую новой кожей сумку.

– Чего это? – озадаченно поглядев на неё, спросил полковой квартирмейстер.

– Подарок вам, Яков Ильич, – пояснил подпоручик. – Вы же и сами заметили, какая удобная вещь, вспомните рекогносцировку у той же Шумлы. От души вам, господин майор, считайте, что это на Рождество подарок.

– Подарок на Рождество? – ухмыльнулся тот и взял сумку в руки. – Ну спасибо, подпоручик, вот ведь уважил. Так что ты там говорил, на Кавказе такая в большом употреблении среди господ офицеров?

– Так точно, господин майор, – подтвердил Тимофей. – У местного галантерейщика, который такие в Тифлисе шьёт, отбоя нет, отказывает даже многим.

– Гляди-ка, даже отказывает? – покачав головой, заметил Зорин. – Небось, у французов или англичан подсмотрел, они ведь в таком деле законодатели мод. Хотя как и где он мог за ними в Тифлисе подглядеть? Ну да Бог с ними, главное – сумка с гербом, ещё и вензель императорский на ней вытеснен. Вместе с лифляндцами или чугуевцами пойдём за Дунай, будет чем похвалиться. Вот сюда, к этому выставляйте. – Он показал на стол зашедшим с самоваром и чайными принадлежностями денщику и писарю. – Фадейка, медку и масла ещё принеси, в сенях у чёрного входа возьмёшь, сам знаешь где. А ты давай-ка разливай уже, Устим. Ну что, Тимофей, почаёвничаем? Обожди-ка, а ведь и у меня для тебя тоже кое-что есть. – И, порывшись в ящике с письменными принадлежностями, майор достал полукруглую металлическую пластину. – Держи, с золотым ободком, как и положено подпоручику. – Он протянул её Гончарову. – А то ходишь, понимаешь ли, со старым горжетом, устав нарушаешь.

Глава 2. В Яссах

– Эскадрон, в походную колонну по двое! – донёсся крик капитана. – Первый взвод направляющий, остальные по порядку номеров за ним. По городу аллюр шаго-ом! Не зеваем! За мной, марш!

К ехавшим в голове колонны Копорскому и Назимову пристроился трубач, а за ними повёл свой взвод, ставший со вчерашнего дня первым подпоручик Марков. Вот тронулись драгуны Неделина, за ним Гуреева, и Тимофей, подняв вверх руку, дал отмашку.

– Тихо-тихо, Янтарь, обожди, – проговорил он и чуть потянул повод, сдерживая коня. – За ворота выедем – пробежишься. – И вслед за замыкающим рядом третьего взвода выехал из своего переулка.

Перестроившаяся после выезда из города конная колонна шла размашистой рысью по Кишинёвскому тракту. С утра прояснилось, и лёгкий морозец холодил щёки. И люди, и кони дышали полной грудью.

Повернувшись назад, Тимофей оглядел своих людей. Два десятка драгунов, не считая Клушина с Клоковым, оставшихся в расположении, – это всё, что осталось от полнокровного взвода в горячей кампании десятого года. Мало. Хорошо же подмела людей война. То ли ещё будет, нет ей конца и края. Январь одна тысяча восемьсот одиннадцатого года. Всё только-только начинается…

– Фланкёры, вперёд! – донеслась команда из головы колонны. – Подпоручик Гончаров, следуйте за полверсты головным дозором! Перед Прутом остановка!

– Слушаюсь, господин капитан! – откликнулся Тимофей. – Взвод, правое плечо принять! Вперёд!

Эскадронные застрельщики обошли основной отряд и, прибавив аллюр, поскакали по старинному тракту в сторону холмов.

Три дня подряд выводил Копорский свой эскадрон за городские ворота. Драгуны и кони, что называется, подтянулись, а вскоре начались полковые и корпусные манёвры. На последних изволил присутствовать тот незнакомый генерал, что поздравлял стародубовцев с Георгиевским штандартом и вручал отличившимся награды и чины.

– Кто такой, ваше благородие? – спросил Тимофея стоявший рядом в шеренге Блохин. – Важный такой, и всё наше начальство возле него, как мухи, кхм, у мёда, вьются.

– Не знаю, Лёнька, – покачав головой, произнёс Тимофей. – Это тебе не Кавказ, где на десять тысяч войск три-четыре генерала. Здесь, у Дуная, с дюжину их точно будет, при такой-то огромной армии. Спрошу позже у Петра Сергеевича, мне и самому интересно.

– Граф Ланжерон Александр Фёдорович, – просветил Гончарова капитан, когда эскадрон пришёл на квартиры. – Хороший, кстати, вояка. В молодости за морем с англичанами в их американской колонии воевал. Потом во Францию вернулся, а там революция грянула, кого из аристократии на виселицу или к расстрельной стенке поставили, а кого на гильотину или по-простецки в барже утопили. Вот он и попросился к нам на службу и сразу же на войну со шведами и османами угодил. Воевал храбро и грамотно, чинами и орденами ни матушка императрица, ни Павел Петрович его не обошли, так что он в генерал-лейтенантах у нас сейчас и у главнокомандующего всей армией графа Каменского Николая Михайловича в заместителях. Вот потому-то и присутствовал на последних манёврах, так сказать, инспектируя стоящие на постое войска. А тебя-то чем он так заинтересовал?

– Да так, просто, – пожав плечами ответил Тимофей. – Представительный, важный господин, да и с новым чином как-никак меня поздравил. Вот теперь буду хвастаться, что патент подпоручика аж сам французский аристократ граф Ланжерон вручал.

– Да уж, французский аристократ, – проворчал Копорский. – Своих-то ведь нам мало в верхах, чужих принимаем. То немцев-остзейцев было засилье, а теперь ещё и месье на карьерной лестнице ступени занимают. Ладно, всё, ступай к своей валашке, воркуй. Ишь как удачно пристроился, знал бы я, сам бы себе этот домик на постой взял. Ну да чего уж теперь. Иди-иди, везунчик.

Четвёртого февраля главнокомандующий Дунайской армией генерал от инфантерии граф Каменский 2-й заболел тяжёлой изнурительной лихорадкой и, передав командование генерал-лейтенанту Ланжерону, отправился в Одессу. На пути он лишился слуха, и у него обнаружились признаки умственного расстройства. Четвёртого мая Николай Михайлович умер, а перед императором Александром Первым вновь, в который уже раз, встал вопрос – кого же ставить на место главнокомандующего. Меж тем Российской империи нужно было как можно скорее заканчивать эту затянувшуюся уже на долгие пять лет войну на своих южных границах, потому как всё более и более обострялись противоречия с ситуационными союзниками – французами, начавшими сосредотачивать свои войска у Немана. И было понятно, что новая война на западных границах империи не за горами.

Меж тем в Молдавию и Валахию начали прибывать обозы с военным снаряжением и большие партии рекрутов.

– Гузкин, Драбкин, Ежов!.. – разносились крики на дворцовой площади Ясс. – Сюда переходите, вот в этот строй вставайте! Зверев, Зиновьев, Кромин! Где Кромин?! Чего истуканом застыл?! А ну бегом в шеренгу, бестолочь! Иванов, Игнатьев, Ивлев!..

Закончив зачитывать и по новой пересчитав всех вызываемых, Зорин подал исписанный лист Копорскому.

– Пятьдесят три рекрута вам, Пётр Сергеевич причитается. Забирай.

– Я-яков Ильич, ну ведь шесть десятков запрашивали, – протянул обиженно капитан. – Обещали ведь полностью эскадрон укомплектовать. Опять, что ли, мне в бой неполным составом идти?

– Пётр Сергеевич, ну не начинай, а? – отмахнулся майор. – Да я тебе больше, чем всем другим, людей отдал, ещё и из лазаретов скоро вылеченные подтянутся. Двое твоих точно там есть. А ближе к боевому выходу из Конотопского депо обещали ещё новобранцев прислать. Так что не зуди, всем людей хватит. Ну что, с третьим закончили, а теперь четвёртый эскадрон, – провозгласил он, отвернувшись от Копорского. – Казимир Иванович, зачитываю ваших людей!

– Гончаров, Марков, ведите прибывших в место расположения эскадрона! – отдал распоряжение Копорский. – Я пока в интендантстве по провианту и по кормам всё выясню, а вы с Назимовым всех новичков по взводам раскидайте.

– Равняйсь, смирно! – рявкнул, подходя к строю из новобранцев, Тимофей. – Вольно! Сейчас все, кто сюда попал, маршируют пешим порядком в расположение третьего эскадрона, где будет распределение по взводам и артелям. Каждому из вас покажут место квартирования и стойло для вашего коня. Уже этим вечером вы их заберёте у полкового фаншмита, где их сейчас осматривают и клеймят. Потом зададите им корма и хорошо вычистите, а уж после всего этого поужинаете сами. Тот, кто шибко голодный и кому совсем невтерпёж, может погрызть сухари, как только мы придём к месту постоя, штук по пять вам их скоро выделят. Горячее, повторяю, будет у вас на ужин, его сготовят в ваших будущих артелях. А сейчас для всех общая команда – напра-аво! Шагом марш! Раз, раз, раз-два-три. Ногу взяли! Ногу!

После недолгих пререканий командиров с штабс-капитаном Назимовым всех новоприбывших разбили по взводам. В четвёртый перешли тринадцать вчерашних рекрутов, после чего уже сам Гончаров распределил их по отделениям.

– Ну вот, это уже более-менее на взвод похоже, – проворчал он, окидывая взглядом общий строй. – Ещё шестеро – и будет полный комплект. Так, говорить я долго не буду, дел невпроворот, все старослужащие прекрасно знают, что жизнь кавалериста в бою зачастую зависит не только от тебя самого, но и от твоего товарища, который прикроет в сечи своим ударом клинка или же метким выстрелом. Чем лучше сбит и обучен взвод, тем больше будет шансов выжить у всех тех, кто в нём служит. Поэтому, братцы, как можно скорее передавайте весь опыт тем молодым, кто только что в наши ряды сегодня влился. Боевой поход и сражения у нас не за горами, вот они-то и поставят нам всем оценку красными чернилами.