Драгун. 1812
В середине февраля Тимофею довелось заступать дежурным офицером по полковому штабу. Дело было привычное, в обязанности входила организация караульной службы, охрана штаба и всех полковых регалий. Кроме того, надлежало осуществлять общий надзор за порядком и распорядком службы в полку в дежурные сутки. В обязанностях дежурного офицера, кроме того, была отправка всей исходящей корреспонденции через вестовых в корпусной штаб и, соответственно, получение из него бумаг. Наряду с этим от дежурного требовалось выполнять поручения командования полка и всех старших штабных офицеров. Вдобавок на нём лежал учёт посетителей с направлением их к нужным людям в штабе и командованию полка. От дежурного требовалось быть распорядительным и внимательным, знать уставы и наставления по службе. Сохранять бдительность и, буде вдруг распоряжение от высшего начальства, всегда быть готовым поднять полк по тревоге.
Заступать на такие дежурства приходилось нечасто, да и то только в том случае, когда драгуны находились в местах постоянного квартирования.
Выйдя из штабного здания, Тимофей покосился на звякнувшего оружием драгуна из караульной пары.
– Ильич, глянь Утехина, похоже, у него замковый зажим на ружье ослаб, брякает, – бросил он стоявшему рядом с дверью унтеру.
– Слушаюсь, вашбродь! – рявкнул тот. – Устраним!
– Угу, устраняйте, – буркнул подпоручик. – Я поеду пока посты проверю и к оружейникам загляну. Если что вдруг, вестового за мной пришлёшь.
Февральское солнце грело не по-зимнему. С крыш капало, по обочинам бежали ручьи, а сами дороги были сплошь в глубоких грязных промоинах. Янтарь ступал с осторожностью.
– Бодрей, бодрей, Янтарёк. – Тимофей потрепал подрубленное ухо коня. – Ну чего ты менжуешься? Вон уже мостовая за тем поворотом начинается.
Проверив караулы у полковых складов, Тимофей, как и планировал, заехал к оружейникам. Старшим у них был невысокий курносый драгун, на вид чуть старше самого подпоручика. Перешёл он в оружейные мастера из помощников совсем недавно и, по словам знающих людей, был не ахти каким умельцем.
– Филат Наумович, просьба у меня к тебе личная, – обратился к нему не «по-уставному» Гончаров. – Мушкетик бы надо мой поправить. – И стянул с плеча ружьё.
– Дык в порядке же он, господин подпоручик, – произнёс тот, взяв его в руки. – Чего же в нём не так? Всё вроде как на месте. – И подняв крышку замковой полки, щёлкнул курком.
– Так-то оно, может, и так. – Тимофей согласно покачал головой. – Однако можно было бы улучшить. У меня на Кавказе с напаянным штуцерным прицелом был мушкет. С откидными щитиками и с удобным целиком. Мушку ему тоже там переделали, чуть утончили её и в полукольцо взяли. Ну и так, с курковым винтом и пружиной немного поколдовали. Горя я с ним не знал, Наумович, жаль вот пришлось сдавать при переводе.
– Однако, – протянул недоверчиво оружейник, ковыряя ногтем затравочное отверстие. – Как же это вы его переделали? Ведь не по уставу такие переделки. И что, неужто обратно приняли с таким?
– Так отчего бы и не принять? Не во вред ведь всё, а в пользу точности выстрела.
– Ну не зна-аю. – Мастер покачал головой. – Не по уставу. Любой проверяющий ведь башку снимет за эдакую переделку.
– Да и Бог с ним, с тем мушкетом, Филат Наумович, – ухмыльнувшись, произнёс Тимофей. – Это ведь штатное ружьё, казённое, а ведь с личным, скажи-ка, такое не возбраняется? С тем, которое офицером за свои деньги куплено?
– С личным, пожалуй, да, не возбраняется, – почесав макушку, подтвердил тот. – А что, господин подпоручик, никак вы и на этом такую же переделку хотите?
– Хочу, – подтвердил Гончаров. – Только вот прицел можно попроще сделать. Прямой выстрел-то здесь на гладком стволе не так уж велик, от силы с полсотни саженей, ну вот и поставить бы только лишь одну откидную планку, чтобы чуть поправил её – и стреляй себе на три сотни шагов. Дальше-то ведь и не нужно.
– Ну, так-то, конечно, мо-ожно такое, – протянул неуверенно оружейник. – А ставить-то где и как?
– Да вот же, я всё тут загодя отметил. – Подпоручик показал царапины на казённой части. – Здесь вот гнездо для щитика напаять и штуцерную планку вставить, а вот тут чуть ближе к дульному срезу – мушку.
– Чудно, – хмыкнул мастер. – Так-то оно, конечно, сделаем, только ведь канители сколько.
– Да какая там канитель, Филат Наумович! – отмахнулся Гончаров. – Тут делов-то – на три часа. Ну ещё бы замковую пружину, конечно, поменять на более тугую и чуть затравочное отверстие в замке увеличить. Так, а ещё верхнюю губку на винте заменить, крепление к штыку усилить и набоечку ещё бы на приклад эдакую полукруглую приделать, чтобы приложение было лучше.
– Ого! – воскликнул мастер. – Три часа, вы говорите, господин подпоручик?! Да у меня из всех мастеров только один я и двое подмастерьев, ничего не смыслящих!
– Два рубля, Филат Наумович. – Тимофей звякнул серебряными кругляшами. – И полтина сверху за старание, и чтобы новый ремень прицепили.
– Умеете вы уговаривать, ваше благородие, – тяжело вздохнув, произнёс мастер. – Когда поправить всё нужно? А то у нас обоз на подходе из Киева, там из арсенала пять подвод к нам в полк отправили. Прибудет – суеты не оберёшься.
– Так я и не тороплю, – сказал Тимофей, мило улыбнувшись. – Главное, чтобы на совесть, как для себя. А что, Филат Наумович, холодное оружие тоже к нам везут?
– Везут, – подтвердил тот. – Полсотни палашей ведь запрашивали. Вам-то ведь тоже менять надо. – Он кивнул на нацепленную саблю. – И всем тем, кто с Кавказа прибыл. Раз пять уже их высокоблагородие меня шпынял и выговаривал, что, дескать, кто с чем на смотрах стоит. А мы-то вот здесь при чём? У нас что есть, то мы и выдаём со склада.
– Значит, палаши везут, – произнёс задумчиво Тимофей. – А сабли что же, сдавать?
– Ну да, придётся, – подтвердил Филат. – И нам с ними морока, потом поштучно в бумагу всё вписывать, сколько исправно, сколько с износом сильным, и только опосля отсылать в арсенал.
– А если какие из них совсем неисправны? – поинтересовался Тимофей.
– Тогда через полковую канцелярию с драгуна жалованье удерживать и опять же какое есть и что осталось – отсылать, – пояснил мастер. – Главное, чтобы в штуках всё сходилось: эфес, лезвие, ножны, крепёж. О прошлом годе с троих удержали, правда, за палаши, и аж по три рубля. Да вы не волнуйтесь, если у кого из ваших казённая сабелька подызломалась, за неё от силы пару рублей только вычтут.
– Значит, по два рубля, и главное, чтобы в штуках всё сходилось, – повторил задумчиво подпоручик. – Поня-ятно, ладно, чуть позже подойду я к тебе, Филат Наумович, насчёт сабель, есть у меня кое-какой разговор. А пока ты ружьё хорошо сделай, будь любезен.
– Да сде-елаю, ваше благородие, чего уж, – сказал, кивнув, тот, как видно уже прикидывая предстоящую работу. – Как себе слажу, даже не сумлевайтесь.
В марте все дороги в полях закрылись от непролазной грязи, городские улицы, напротив, начали подсыхать. Строевые экзерциции и войсковое учение проводили теперь в основном на площадях. Выезды за пределы Ясс ограничили. За месяц новички влились в строй, начали ходить в караулы и артельными готовщиками. Серьёзные боевые действия за Дунаем в это время года не велись. Обе противоборствующие стороны довольствовались только лишь дозорными разъездами, изредка вступая в перестрелку.
Меж тем до молдавских Ясс долетели тревожные слухи. Графу Каменскому стало совсем худо, и исполнять обязанности главнокомандующего армией он более не сможет. Саму же армию, ведущую войну с турками, государь император решил сильно сократить и, оставив у Дуная, пять дивизий, четыре отослал на север за Днестр для прикрытия южного направления против сблизившихся с Наполеоном австрийцев.
– Как же это можно, господа, меньшими силами победу в войне добыть?! – горячились, обсуждая новости, офицеры. – Когда и полной-то армией за пять лет не разгромили турок! Какой уж там переход за Балканы, тут по линии Дуная бы удержаться и к Пруту неприятеля не допустить!
– А с кем воевать-то? С Ланжероном?! – вторили им товарищи. – Хорош командующий: французам, цесарцам, английским мятежникам за океаном служил, а ещё и, говорят, пьесы пописывал[2]. Повоюешь с таким. Нет, тут нужен наш генерал, чтобы его войска знали и шли за ним.
– Хорошо, Тимо, – прошептала, приподняв голову с груди Тимофея, Драгана. – Тебя любить, всегда любить. Не уходить.
– Не уйду, никуда я не уйду, – прошептал тот, откинувшись в изнеможении на подушку. – Как же я от такой красивой и горячей женщины уйду, сладкая ты моя. И мне с тобой так хорошо, так хорошо… – Тяжёлые веки опустились, и, глубоко вздохнув, он мерно засопел.
– Тимо, драга[3] Тимо, – прошептала, прижимаясь к нему, Драгана.
Где-то за занавеской похрапывал Степанович, бормотали во сне на печи дети, а издали донёсся крик первого, раннего петуха.
– Ваше благородие, всё почищено и приведено в полный порядок, – доложился вставшему утром подпоручику Клушин. – В сапоги, небось, и небо будет видно, ежели приглядеться. Словно зеркало, носки блестят.
– Спасибо, Архип Степанович, – произнёс, потягиваясь, Тимофей. – А чего тихо так в доме? Драгана где с ребятками?
– Дык на речку они ушли, ваше благородие. – Денщик развёл руками. – Коровку затемно подоила, в стадо отогнала, а потом все вместе и пошли. Вот только недавно все постирушки забрала. А вам-то что на завтрак поесть? Всё в печи. Выставляю на стол?
– Выставляй. Потом у меня взводная поверка, а после неё к Копорскому идти. Вода, чтобы умыться, в сенях?
– Так точно, вашбродь, там, – подтвердил денщик. – Может, кипяточком её разбавить, уж больно холодная.
– Драгана вон стирает речной, и ничего, – проворчал, стягивая с себя исподнюю рубаху, подпоручик. – А я что, даже умыться такой не могу?
– Так вы же ещё и обливаетесь ей, – заметил, нахмурившись, Клушин. – А ну как вдруг застудитесь? Драгана-то – она к такой вот шибко привычная.
– Ничего, чай не из князей сам, – проворчал, выходя в сени, Тимофей.
– Взвод, смирно! – рявкнул, завидев подходившего офицера, Чанов. – Господин подпоручик, в строю тридцать шесть человек, – зачастил он, когда командир приблизился. – Двое в рабочем наряде у полкового провиантмейстера. Незаконно отсутствующих нет!
– Здравствуйте, драгуны! – оглядев шеренги, воскликнул Гончаров.
– Здравжелаемвашбродье! – слитно громыхнул строй.
– Начинаем утренний осмотр с проверки внешнего вида, состояния оружия и амуниции! – гаркнул подпоручик. – Первая шеренга, шесть шагов вперёд! Вторая, четыре! Третья, два! Шаго-ом марш!
– У меня у пятерых новеньких сапоги по швам расползлись и на всём голенище кожа потрескалась, – рассказывал, сидя через час у Копорского в доме, Марков. – Думал, не следят за имуществом, подлецы, не чистят совсем обувку, не смазывают, вот и разопрело от сырости. Глядь, а у них ведь все нитки там как гнилая трава. А кожа сапог как у столетней бабки в морщинах. Вся потресканная, скукоженная, изломанная. Такую хоть чем ты мажь и как ни черни, а всё одно никакого толку не будет. И ведь смазано всё порядком: и салом, и ваксой чёрной сапожной. Видно ведь, что ухаживают, а вот же.
– Да-а, и у меня у четверых расползаются, – поддакнул Тимофей.
– И у моих пятерых! И у моих тоже! – послышались голоса Неделина и Гуреева. – Как ходить-то в них будут, ежели строевой смотр затеют?! Воевать-то ладно, и перевязью чернёной обмотают. Турки не начальство, за это не спросят. А вот если парад?
– Да-а, парад – это серьёзно, – согласился Копорский. – Похоже, подрядчики худую поставку сделали, а в головном интендантстве на это глаза закрыли и в рекрутском депо, где их получали. Не за просто так, само собой. Пишите-ка, сколько и у кого худой обуви. Тимофей, сведи всё это в одну бумагу и потом мне отдай. Пойду с ней к Вешину и другим эскадронным командирам скажу, а не то нас же и обвинят в небрежении, ещё и вычет из жалованья сделают.
Глава 3. На Дунай
В начале апреля по войскам пронеслась весть: высочайшим указом на должность главнокомандующего Дунайской армией назначен генерал от инфантерии граф Михаил Илларионович Голенищев-Кутузов, пожалуй, самый опытный и заслуженный военачальник империи, которому на момент описываемых событий было уже шестьдесят пять лет. Прибыв в начале апреля в Бухарест, он собрал у себя всех генералов и старших штабных офицеров армии. От Стародубовского драгунского полка на совете присутствовали его командир и главный квартирмейстер.
В конце апреля на юг отправились стоявшие на постое в Яссах два казачьих полка, а в начале мая на марш вышли Фанагорийский гренадерский и Смоленский мушкетёрский полки.
– Что-то, похоже, забыли про нас? – судачили драгуны. – Вон и казачков, и всю пехоту угнали к Дунаю, а кавалерия на месте стоит. Не поймёшь это начальство.
– Видать, за Днестр скоро отправят, – высказывались особо знающие офицеры. – У меня кузен (сват/брат) при штабе служит, сказывал, что на Волыне новую обсервационную армию против австрийцев выставляют, а там основа из мобильных конных полков должна быть.
– Да какая там Волынь?! – спорили с ними другие. – Мне по большому секрету шепнули, что мы на Неман пойдём. Вот где сейчас самую большую армию создают! А на противоположном, польском берегу французы к реке свои дивизии подводят.
– Скорее бы в поход уже, застоялись! – волновались молодые офицеры. – А то так в этом стоянии всё самое важное пропустим! Ни чинов тебе, ни славы, одна гарнизонная возня.
– Навоюетесь ещё, – вздыхали умудрённые опытом ветераны. – Какие ваши годы.
Прибывшую из Конотопского депо партию рекрутов раскидали, как и предыдущую, по подразделениям, с ней же в полк пришли несколько юнкеров и прапорщиков. Поступило пополнение и в третий эскадрон.
– Прапорщик Загорский! – щёлкнув каблуками и лихо вскинув ладонь к козырьку, громко представился голубоглазый юноша. – Прибыл в ваше распоряжение, господин капитан!
– Тихо-тихо, прапорщик, не кричи так! – поморщившись, произнёс Копорский. – А то сейчас сюда весь караул прибежит! Или местные подумают, что пожар. Звать-то тебя как?
– Станислав Юрьевич, – произнёс тот уже гораздо тише.
– Во-от, хорошо, – промолвил удовлетворённо командир эскадрона. – Проходи, присаживайся к столу, тут все свои, с каждым сейчас познакомлю. Небось, с дороги только? Голодный?
– Ну-у, та-ак, – замялся тот.
– Голодный, – сделал вывод капитан. – Васька! – гаркнул он. – А ну-ка, пока чая господину прапорщику налей и пирог тащи! Я знаю, у тебя оставался!
– Сюда подсаживайся. – Тимофей сдвинулся, освобождая место около себя. – И каску можешь снять, вон на лавку позади себя клади.
– Ну что, Наум Варламович, Господь услышал твои молитвы, – кивнув вахмистру, произнёс удовлетворённо Копорский. – Сдавай-ка ты взвод новоприбывшему прапорщику, сам же в помощь к Александру Маратовичу переходи, дел в эскадроне невпроворот. Вот-вот может команда поступить выходить на марш, а у нас по хозяйственной части ничего не готово. Итак, что у нас там по конскому поголовью? Трёх коней ведь планировали на выбраковку отправлять? А с заменой их как? Не получится, как в прошлом году, что весь резерв патронов пришлось на строевых конях везти?
– Пойдём, Станислав, покажем с Тимофеем, где ты квартируешься, – позвал новоприбывшего, после того как командир эскадрона отпустил всех, Марков. – Тут недалеко, в конце переулка. Меня ты можешь просто Дмитрием звать, безо всякого отчества и чина. У нас тут такое не принято. Ну и Тимофея так же. Так ведь, Тимох?
– Само собой, – подтвердил тот. – Откуда сам-то будешь, Станислав?
– Из-под Борисова, Минская губерния, – пояснил прапорщик. – Не приходилось у нас бывать? Там ещё речка Березина совсем рядом.
– Не-е, – отозвался, покачав головой, Марков. – Меня западнее Санкт-Петербурга пока не заносило. А Тимофей вообще у нас из-за Волги, с Урала. Мы с ним вместе Кавказ у персов брали. Да ведь, Тимох?
– Угу, брали, – хмыкнул Гончаров. – Как только забрали, нам тяжело нести его стало, потом вот сюда пришли.
– Ну ладно тебе ёрничать. – Шедший рядом друг толкнул его локтем. – Всё ведь к лучшему, и чином не обидели, и наградой не обошли. – Он погладил блестевший на груди золотой крест.
– Да-а, а мне-то и не довелось пока в деле быть, – произнёс с завистью Загорский. – Полгода в Дворянском полку – и потом сюда. Ещё и попал ведь туда еле-еле, род наш незнатный, одно сельцо только в дремучих лесах. А когда-то в Великом княжестве Литовском Загорские в большом почёте были. Пращур у Витовта надворной хоругвью командовал.
– Так ты из католиков, из латинян, что ли?! – воскликнул Димка. – А я смотрю, говор вроде и наш, и как будто другой, дзеканье, цеканье какое-то слышно.
– Православный я, – нахмурившись, произнёс прапорщик. – У нас на востоке, за Минском, католиков меньше. Это там, ближе к Вильне, вот там да.
– У вас на востоке, у нас на западе, – хмыкнув, подколол его Марков. – Все мы теперь в одном котле варимся. Да ведь, Тимох?
– Один народ, – подтвердил тот. – Подданные Российской империи.
– Во, верно сказано! – подняв вверх указательный палец, воскликнул Димка. – И защищать её и государя, не щадя живота своего! Всё, пришли, Станислав, вот он – твой дом для постоя. Сейчас скажу, чтобы унтеры людей всех строили. Наума Варламовича-то господин капитан сильно озадачил, нескоро он освободится. Да и ничего, мы уж, небось, и без вахмистра Гуреева справимся.
Отцвели буйной белой и розовой кипенью сады, всё в округе Ясс зеленело и радовало глаз. В жаркий майский полдень, дав драгунам отдых, Тимофей зашёл во двор того дома, где жил. На растянутой между двумя абрикосовыми деревьями верёвке Драгана развешивала только что выстиранное бельё. Вот она выбрала из корзины драгунские рейтузы с линией блестящих мундирных пуговиц и, встряхнув пару раз, начала их расправлять. Неслышно ступая по траве, Тимофей подошёл со спины и, обняв женщину, крепко прижал к себе.
– Инчет, инчет! – пискнула та и попыталась вырваться.
– Да я и так тихо, – промурлыкал, не выпуская её, Тимофей. – Никого же нет во дворе, кто обедает, а кто спит. Пошли, моя сладкая. – И повлёк её в сенник.
– Тимо, Тимо! – потрепыхалась та. Скрипнула дверь, и парочка скрылась в сарайке.
– Что слышно, ваше благородие? – поинтересовался, выставляя на стол миску с чорбой[4], Клушин. – Не отправляют к Дунаю? А то вон в четвёртом эскадроне трёх вьючных коней выкупили у местных и на перековку к кузнецу их сразу повели. Пытаю знакомца – может, скоро на марш выходить? Так он не знает ничего. Говорит, начальство велело вьючных подкупать. Вашбродь, а вашбродь?
– Чего? – встрепенулся витающий в облаках Тимофей. – Чего там начальство велело? А-а-а, четвёртый эскадрон… Да нет, Степанович, по выходу пока не слышно ничего. А вьючных это они за своих списанных выкупали. Как что-то будет известно, я тебе сразу, загодя, скажу.
– Ну ладно, – произнёс, пожав плечами, дядька. – А то ведь вы сами знаете, как бывает. Труба заиграла «Эскадрон, в походную колонну!», «На марш!» – и поскакали все, только лишь пыль по дороге клубится. А вещи-то ведь все собрать ещё нужно, это же не сабля с ружьём и седельным чемоданом, которые схватил – и в путь. Тут время нужно. А чего это хозяйки всё нет? Давно уже ведь бельё вышла вешать. Детвора-то у бабки гостит, а она что? Драгана, Драгана! – крикнул он, выходя в сени. – Обед! Обедать пора! Я уж горшок из печи с чорбой достал, их благородию налил. Чего так долго?! Пошли трапезничать, потом всё развесишь! Отмахивается, – пожав плечами, сообщил он, заходя в дом. – Кушайте, Тимофей Иванович, а то простынет, сейчас и она подойдёт.
Двадцать первого мая, ближе к вечеру, по Бухарестскому тракту в Яссы заскочил запылённый поручик в сопровождении десятка казаков. Уже затемно взводных офицеров собрали в доме у Копорского.
– Два дня на сборы нам, господа! – объявил собравшимся капитан. – Двадцать четвёртого наш полк выходит маршем в сторону Дуная. Конечный пункт маршрута пока мне неизвестен. Приказано только двигаться со всей возможной поспешностью в сторону Силистрии, не обременяя себя обозом. Он подтянется вслед за нами позже. Поэтому пятидневный запас фуража и провианта получаем в полковых магазинах и везём с собой, пополним убыль уже на месте. Двадцать третьего пополудни состоится осмотр подразделений полковым командиром. Фома Петрович – начальник строгий, сами знаете, так что сто раз перед ним своих архаровцев лично оглядите. Наум Варламович, повнимательней к третьему взводу, у тебя глаз намётанный, Станислав Юрьевич вдруг не усмотрит, ну а ты мимо худого не пройдёшь. Тебя, Тимофей, тоже касается, гляди, чтобы неуставная одёжка или какое оружие не вылезло на этом смотре. Палаши все ведь кавказцы твои получили?
– Так точно, господин капитан, получили, – поднявшись с лавки, подтвердил подпоручик. – Все будем в уставном виде, не сомневайтесь.
– Ну-ну, – кивнув, произнёс тот. – Потом уж ладно, в бою никто глядеть не будет, с палашом ты или с сабелькой в атаку идёшь, а тут, сам понимаешь, порядок нужен. И чтобы я кинжалов у вас не видел, а то любите как абреки ходить! Так, Александр Маратович, двойной боевой припас везём с собой и запас на вьючных. – Он повернулся к Назимову. – Палатки и шанцевый инструмент никакой, кроме кос, не берите. Из походной утвари – только лишь одни артельные котлы.
Два дня прошли в великой суете, как это всегда бывает перед большим боевым выходом. И вот двадцать третьего мая выстроенные за городом линии полка замерли перед зорким оком грозного командира.
Тимофей приподнялся на носках, окидывая взглядом шеренги. Блестит надраенная медь налобных пластин касок и мундирных пуговиц. Покачиваются на ветру султаны. Конь фыркнул и дёрнул повод.
– Тихо-тихо, Янтарёк! – воскликнул Гончаров, оборачиваясь. – Потерпи, сейчас начальство пойдёт.
А вот и оно. Шествовавший во главе штабной свиты полковник, придирчиво оглядывая стоявших в первой шеренге, шёл мимо, время от времени останавливаясь. До ушей долетало: «Клинок на треть! Клапан лядунки вскрыть! Мушкет из бушмата!» И зачастую следовал громкий выговор.
Вот свита дошла и до его взвода. Резко вскинув ладонь к козырьку каски, Тимофей замер по стойке смирно, что называется, поедая глазами командира полка. Тот же, мазанув взглядом по фигуре офицера, кивнул и пошёл по линии дальше.
– Драгун Хмельков! – донеслось слева.
– Клинок на треть! – донеслась привычная команда.
«Самолично по три раза все клинки проверил, – пронеслось у Тимофея в голове. – Отполированы все, вычищены, заточены. Не должен бы Родька подвести».
– Ружьё из бушмата сюда! – донеслась новая команда. – О-о, так ты, братец, штуцерник? А ну-ка, полку открой. Та-ак, порядок. Курок отжать! Спустить! Есть искра, пружина тугая. Пётр Гордеевич, Семён, коня, подпругу и вьюки проверьте! – приказал он полковому интенданту и фаншмиту, и те, выскочив из свиты, бросились исполнять указание. – Говоришь, саквы чуть подтянуть? – повторил он доклад Вешина. – Сбиты, что ли? Нет? Ну ладно. Дальше идём.
– Уф, кажется, пронесло, – прошептал, косясь влево, Тимофей. – Хотя ещё три линии стоит позади, и всё равно сильнее всего ведь всегда первую проверяют.
Последняя ночь перед расставанием была так коротка.
– Я тебя ждать, Тимо, любить, – шептала, прижимаясь к Тимофею, Драгана. – Ждать, ждать, Тимо. Драго мой, любитье мой.
Лучи восходящего солнца разогнали сумрак, и по предместьям Ясс поплыли звуки напева кавалерийских труб. Вслед за полковыми трубачами начали выдувать медь эскадронные: «Утренняя заря! Подъём! Подъём!» Малолюдные улочки ожили, всюду сновали люди в военных мундирах, бежали куда-то вестовые, драгуны седлали коней, слышалась ругань, окрики и смех. Начинался новый день.
– Всё-всё, милая, кончится кампания, я обязательно к тебе приеду! – обещал припавшей к груди заплаканной Драгане Тимофей. – Ты только, главное, меня жди! Не скучайте, ребятки, я вам столько гостинцев скоро привезу! Целый мешок! – Он обнял Космину и Григора.
– Вашбродь, марковские из переулка выезжают! – крикнул Клушин, придерживая Янтаря. – Драгуны Загорского тоже вслед за неделинскими пристроились, сейчас пойдут.
– Прощайте! – крикнул, вскакивая в седло, Тимофей. – Я совсем скоро приеду! Ждите! Но! Пошёл, Янтарь! – И выскочил на улицу, где уже стоял в походном строю его взвод.
Пыльным трактом дошли за пять дней до Бухареста, где драгунам дали два дня на отдых и на пополнение припасов. Тридцать первого мая Стародубовский полк выехал в его восточные пригороды и пошёл лёгкой рысью навстречу поднимавшемуся из-за горизонта солнцу.
– Гляди-ка, не к Журже, не к Рущуку, – переговаривались в колонне. – На Силистрию идёт дорога, а после неё так и вообще к морю. Может, нам Базарджик с Козлуджей или Варну прикажут отбивать?