Мутант

Метрах в трех от стола, с двух его сторон, чернели два обложенных закопченными камнями круга. Хозяин набрал дров из сложенной вдоль изгороди поленницы, сложил их в кострищах. Поджигать пока не стал – было еще довольно светло, хотя солнце уже село. Кивнул Глебу с Пистолетцем на скамью возле стола, приглашая садиться, сам же зашел в дом, но скоро вернулся с деревянной баклагой и тремя алюминиевыми кружками. Две наполнил доверху, в одну плеснул на дно. Полные поставил перед гостями, поднял полупустую:

– Давайте, за знакомство.

– Может, подождем остальных? – спросил Глеб.

– И с остальными успеете. Вы-то находились сегодня, так что с устатку шибко добро будет… Да и не робить вам все одно завтра, так что и поболе принять можно.

Собственно, Глеб догадывался, чего добивается хозяин: подпоить гостей, чтобы языки развязались – авось и проговорятся, брякнут то, что ранее скрыть собирались. Но поскольку Глеб все равно ничего не помнил, то опасаться собственной болтливости ему было незачем, а унять взбудораженные мысли и нервы определенно хотелось. Так что спорить он не стал, взял кружку, чокнулся с хозяином и Пистолетцем и принялся жадно глотать ядреную, отдающую свеклой брагу – собственно, он только сейчас понял, что уже давно испытывает жажду, так что хмельной напиток пришелся весьма кстати не только в качестве «успокоительного».

Стоило Глебу и Пистолетцу опустошить кружки, Макусин тут же наполнил их снова. Себе наливать не стал, но кружку приглашающим жестом поднял:

– Чтоб память вернулась.

Глеб про себя лишь усмехнулся: его догадка оправдывалась, хозяин в самом деле торопится их напоить, чтобы развязать языки. И хоть ему, кроме завтрашнего похмелья, перебор выпитого ничем не угрожал, осушать вторую кружку не стал, отпил с четверть, не более. И сам решил попробовать разговорить Макусина.

– Вот ты говорил, что мы не «дикие», – сказал он. – А кто тогда? Какие могут быть варианты?

– Варьянты? – почесал корявую плешь Макусин. – Варьянтов не шибко много. Ну, Толян, знамо, мутант с Лузы, тут варьянт простой. Коли не врет, конечно, – бросил он на Пистолетца хлесткий, с прищуром взгляд, и лузянин, поперхнувшись брагой, закашлял, заерзал, замахал руками:

– Кхе!.. Не… кхе-кхе!.. Не рву я! Кхе-кхе! Зачем мне? У меня вон что, – ткнул он под нос Макусину беспалую ладонь, – а ты…

– Ладно, ладно, – отодвинул хозяин от лица руку гостя. – Не гоношись. Это я так, для примеру, – и продолжил, обращаясь уже непосредственно к Глебу: – А вот ты… Ты, брат, из городу, по рукам да по одеже видно.

– По рукам? – уставился на свои ладони Глеб. – А что по моим рукам видно? Волосатые они, только ладошки и голые. Ну и ногти у меня черные, на когти больше похожи. Так разве в городе у всех такие? А если в городе, то в каком?

– Волосатые, поди, не у всех, – усмехнулся Макусин. – И когти, небось, не у всякого растут. А только вот нетути ни у кого в деревнях таких гладких ладошек. Не робил ты, Глебушка; ни топора, ни лопаты в руках не держал, земли не пахал, сена не косил, картошки не копал. А вот што за город… Так либо Луза, либо Устюг – другие-то далеко, да и живет ли там кто – незнамо.

– Нет, не Луза, – замотал головой уже слегка захмелевший Пистолетец. – В Лузе бы я… бы я бы… бы… это… такого зверилу не смог не того… бы.

– Сам ты зверила! – пихнул его в бок Глеб. – Ты еще больше выпей, а то у тебя пока «бы» слишком хорошо получается.

– Прости, – заморгал Пистолетец. – Я хотел… это… верзила…

– Ты вообще лучше помалкивай. Тут без тебя хоть бы в чем разобраться, – буркнул мутант и вновь посмотрел на хозяина. – Так значит Устюг?

Макусин пожал плечами, плеснул себе, снова на донышко, браги, выпил.

– Знамо, Устюг. А коли так – морозовец ты, не иначе. Ежели, конечно, Святая в каратели мутантов брать не стала.

– Что? – нахмурился Глеб. – Какой еще «морозовец»? Какая Святая? Ты ясней говорить можешь? А то тоже, как этот вон, – кивнул он на погрустневшего Пистолетца, – про морозильников плел…

Тут он осекся и замер. Так вот какую ассоциацию вызвали у него те самые «морозильники»-отморозки из Лузы!.. «Морозовцы». Конечно же, «морозовцы»! Это слово он определенно раньше слышал. И не раз. Но кто это такие, вспомнить все равно не мог, как ни старался. Равно как и то, был ли он сам этим самым морозовцем.

– Что, вспомнил? – по-своему понял его реакцию Макусин.

Но ответить Глеб не успел – во двор один за другим потянулись давешние мужики-строители. Хозяин же направился к приготовленным в кострищах поленьям – хоть в первой половине лета на севере ночи не темные, однако период пика «белых ночей» уже закончился, так что для лучшего освещения, а особенно для отпугивания озверевших комаров костры были хорошим и в данном случае, пожалуй, единственным средством.

Мужчины, как им и было велено, принесли с собой еду и выпивку. Но если хмельное здесь водилось только одного сорта – разве что двух разновидностей: брага свекольная и брага ягодная, – то съестное отличалось несколько большим разнообразием. Пришедшие выложили на стол как уже упоминавшуюся вареную картошку, так и пареную репу, морковь (прямо с грядки, с ажурными зелеными хвостиками), горох в стручках и он же россыпью, рыбу – копченую и вяленую (кто-то принес сырую, свежевыловленную, и Макусин передал ее показавшейся на миг из дома жене), а одноглазый Мартын расщедрился даже на половину курицы, хорошо прожаренной, с аппетитной румяной корочкой.

Браги же, хоть и предупреждал работников Макусин, оказалось все же больше, чем требовалось. Так, во всяком случае, думалось Глебу, хотя у его соседей по столу наверняка имелось собственное, прямо противоположное мнение. Но как бы то ни было, хмелели мужики быстро, а мутанту хотелось прояснить и расширить полученные от Макусина сведения. Да что там, он просто горел от нетерпения продолжить начатый разговор, ведь сейчас могло наконец выясниться, кто он такой и откуда. Пусть без «почему», «зачем» и «как», но хотя бы что-то…

И он, осушив залпом полкружки браги, не выдержал. Вперил тяжелый взгляд на хозяина и громко, перебивая сумбурный застольный гам, спросил:

– Так кто я все-таки, морозовец или каратель?

За столом тотчас повисла тишина. Напряженная и недобрая. Угрожающе поблескивали красным отражающие пламя костров глаза. Глебу стало совсем неуютно.

– Чего вы примолкли-то все? – выкрикнул он. – Что я не так сказал? Я ведь не помню ничего, повторил только, что Макусин говорил.

– Ты говорил? – повернулся к хозяину сидевший с ним рядом мужик. – Откель знаешь, что он каратель?

– Да ничо я не знаю! – прихлопнул по столу ладонью Макусин. – Ишь, нахохлились, расщеперились [5 - Расщепериться – широко разместиться: расставить ноги, распустить перья, рассесться и т. д. (Прим. ред.)], как куры под петухом… Я сказал, что из Устюга он, не иначе. А коли так, то морозовец, али каратель, кто ишшо-то?

– Не, не могет он карателем быть, – выдохнул Семен, у которого из-за культяпки третьей руки нелепым горбом топорщилась спереди рубаха. – Туды ить мутантов не берут.

– Так в сами каратели, поди, и не берут, – прищурился Макусин. – А ежели в прихвостни ихние, в шпиены?… Он тут позыркает, непорядки унюхает, да своим и доложит. А те ужо и пришлепают.

– Да какие шпионы, какие каратели?! – вскочил Глеб. – А если морозовец – лучше?… Что вы вообще тут мелете? Хоть объясните, в чем вы меня подозреваете?

– Объясним? – сверкнул на хозяина единственным глазом Мартын.

– Сам объясню, – буркнул Макусин и рыкнул на Глеба: – А ты сядь! Ишь, вскочил, как волдырь на жопе!.. И налей себе браги-то, поуспокойся чуток. Покеда ты мой гость, никто тебя не тронет, будь ты хошь сама Святая с яйцами.

Кто-то гоготнул, остальные подхватили. Обстановка разрядилась, хотя напряжение окончательно не ушло.

Глеб сел, налил браги, хотел выпить, но его тронул за рукав Пистолетец и шепнул:

– Мне тоже блесни. Страшно…

– Не боись, – шепнул в ответ Глеб, но браги напарнику «блеснул». Примерно с треть кружки.

Остальные тоже потянулись за баклажками, наполнили емкости, выпили, приготовились слушать Макусина.

Тот же лишь помочил усы, едва ли сделав и пару глотков. Потом обхватил ладонями кружку и заговорил, глядя в нее, словно наблюдая в хмельном содержимом некое действо.

Говорил он медленно, веско, но из-за скудости лексикона и местечкового коверканья слов не очень понятно. Впрочем, главное Глеб все-таки уяснил.

Из рассказа Макусина выходило, что Великий Устюг сильно разрушен, в том числе и храмы. В подземельях под ними и в древних подземных ходах живут не мутировавшие люди – так называемые «храмовники», над которыми стоит некто «Святая». На поверхности для них слишком большой уровень радиации, поэтому вылезают они из подземелий редко, да и то лишь в защитной одежде и масках. Зато наверху в пределах города обитают люди-мутанты, возглавляемые «Дедом Морозом» – тоже мутантом, выдающим себя за легендарную личность, за что и получили неофициальное название «морозовцы». А по району рассеяно много сел и деревень, больших, таких, как Ильинское, и совсем маленьких, зачастую всего в две-три избы. Их также населяют мутанты. Причем, многие из них хотят жить в городе, где за прошедшие после Катастрофы пару десятков лет стало довольно безопасно и комфортно. Но храмовникам не нужно столько потенциальной опасности у себя под боком. Они запрещают «диким» мутантам появляться в городе. Опасаясь группирования «диких» в большие организованные сообщества, храмовники запретили им создание новых коллективных поселений. «Диким» мутантам запрещено также иметь детей и владеть огнестрельным оружием. Имеется ряд и других категоричных запретов. Для контроля за исполнением этих «законов» храмовники периодически устраивают облавы по району, но далеко «дотянуться» им затруднительно. В основном инспекционно-карательные рейды проводятся по рекам с помощью весельных «галер» – переоборудованных речных катеров и теплоходов.

– И вот кто ты таков, – закончил свое выступление хозяин, – нам покеда неясно.

Глеб обвел взглядом сидящих за столом. Кто-то подозрительно разглядывал его, кто-то пьяно хмурил брови, улыбок на лицах больше не было. Видать, у каждого имелось что вспомнить, навеянное рассказом Макусина.

И тут неожиданно подскочил Пистолетец.

– Да итить вашу так! – заверещал он, размахивая беспалой ладошкой. – Путицы вы безлоговые! Уж если кто и шпион ваших махровников, так это я, не Глеб.

– Пошто так?… – от изумления даже не обидевшись на «безлоговых путиц», уставился на него Макусин. Впрочем, как и все остальные, включая самого Глеба.