Обрученные войной. Записки из семейного архива двух фронтовиков

– А я Андрюха. Откуда родом?

– Из Валуек.

– А я из Улан-Удэ, из столицы Бурят-Монголии. Слыхал про такую? Ну, давай полезли к своим.

Взваливаю тяжелое тело на спину, очень тяжелое. Правда, он руками на землю опирается, но все равно чувствительно. Винтовку за плечо на ремень цепляю. Поползли. Первые метры самые трудные – приноровиться надо. Вот бы нам эту «складку местности» переползти, совсем небольшую, едва заметную, если стоишь, возвышенность. Но едва я на нее вползаю, как снова раздается пулеметная очередь. Ну что за народ такой – по санитару с раненым бьет?! Задний ход! Сползаем пониже, чтобы не светиться на гребне. А пулемет не умолкает, добить нас хотят. И такая обида взяла: за всю войну еще ни разу по немцам не выстрелил. А он положит нас сейчас, и как будто я и не воевал вовсе. Стаскиваю с плеча винтовку, разворачиваюсь и палю туда, откуда пулемет бьет: выстрел, второй, третий… Всю обойму высадил. Попал, не попал, но пулемет затих. И мы снова поползли, гребешок этот чуть видный преодолели, а там мне навстречу шагов за сорок наши бойцы поползли, помогли раненого дотащить.

Командир роты в бинокль видел, как я раненого тащил, да еще отстреливался. Сказал, что представил меня к медали «За отвагу». Потом ордена были, но эта медаль – самая памятная.

Во время войны был санитар, который шесть раз был награжден медалью «За отвагу». Так что санитар – профессия на войне весьма героическая.

Раненых у немцев было меньше, чем у нас. Это потому, что убойная сила трехлинейки или ТТ была намного больше, чем у немецкого оружия.

ПРИМЕЧАНИЕ ИСТОРИКА

23 августа 1941 года нарком обороны подписал приказ № 281 о порядке представления к правительственной награде военных санитаров и носильщиков, текст которого зачитали во всех ротах:

«Для поощрения боевой работы военных санитаров и носильщиков ввести следующие представления о награждении:

1. За вынос с поля боя 15 раненых с их винтовками или ручными пулеметами представлять к правительственной награде медалью «За боевые заслуги» или «За отвагу» каждого санитара и носильщика;

2. За вынос с поля боя 25 раненых с их винтовками или ручными пулеметами представлять к правительственной награде орденом Красной Звезды каждого санитара и носильщика;

3. За вынос с поля боя 40 раненых с их винтовками или ручными пулеметами представлять к правительственной награде орденом Красного Знамени каждого санитара и носильщика;

4. За вынос с поля боя 80 раненых с их винтовками или ручными пулеметами представлять к правительственной награде орденом Ленина каждого санитара и носильщика.

Приказ ввести в действие по телеграфу.

Народный комиссар обороны СССР И. Сталин».

Под Ельней

Незадолго до войны в полк зачислили шестнадцать мальчишек-сирот в качестве воспитанников. Половина из них попали в наш музвзвод. Ребятам сшили гимнастерки, сапоги по размеру, шинели, привели их к присяге. Они посещали занятия в обычной средней школе, а после уроков изучали в оркестре нотную грамоту и постигали искусство игры на духовых инструментах – трубах, барабанах, флейтах, кларнетах. К каждому музыканту был приставлен ученик. Я обучал игре на кларнете паренька Леню Трухина. Мальчишки есть мальчишки, и они с трудом привыкали к строгостям военной жизни. Мы их звали «дьяволятами». Но через год «дьяволята» остепенились, повзрослели, и всех их приняли в комсомол.

Судьбы у этих мальцов сложились по-разному. Под Ельней был убит осколком Котов, первый из восьми юных музыкантов. В ногу был ранен лучший наш футболист Юдин. В грудь навылет Гена Мусохранов. Выжил. Стал офицером. И жил еще долго. Однажды летом на привале сели за обед. Рядом разорвалась немецкая мина. Получили ранения старший из сынов полка Шипилов, оторвало осколком палец у Блинова, задело Леню Трухина. А рядом сидел с ними взрослый боец – того наповал. А в 43-м в лесных боях на Смоленщине пропал без вести Миша Тимченко. До Дня Победы дошагали с дивизией Леня Трухин, Сачков и Васильев. Погибли в боях Котов, Юдин, Косачев.

* * *

29 июля 1941 года наша 107-я стрелковая дивизия вместе с еще четырьмя такими же соединениями 24-й армии сосредоточилась в районе Ельни.

Ельня… Никто из нас, коренных сибиряков, никогда не слышал этого названия. Но оно было так понятно, от него веяло чем-то родным, нашенским, таежно-еловым… Много позже, увлекшись историей тех земель, которые освобождала наша дивизия, я узнал, что Ельня ровесница Москвы, что в XII веке великий смоленский князь Ростислав Мстиславич, внук Владимира Мономаха, племянник Юрия Долгорукого, создал здесь, в верховьях Десны, укрепленный пункт против Литвы. А городом Ельня стала с 1776 года.

К концу второго месяца войны сюда, под Смоленск, к Ельне, были стянуты и части 43-й армии, усиленные артиллерией и танками. Все это делалось под непосредственным командованием генерала армии Георгия Константиновича Жукова. Для нас это был первый бой и для него, как он позже вспоминал: «Ельнинская операция была моей первой самостоятельной операцией».

Ельню захватил 46-й немецкий моторизованный корпус, и бои на Ельнинском выступе, нацеленном в сердце страны, не прекращались даже тогда, когда по всему Резервному фронту наступило временное затишье. И мы, и гитлеровцы стягивали силы для удара. Кажется, впервые за всю мировую войну немцы стали зарываться в землю и оборудовать свой передний край по всем правилам инженерной науки: строили дзоты, закапывали танки, превращая их башни в бронированные доты. Мы тоже работали малыми пехотными лопатками и большими саперными лопатами, но по всему чувствовалось, что готовили мы не линию обороны, а рубеж для атаки. Жара – даром лето на исходе – стояла иссушающая: оружие истекало маслом, вода – на вес золота. Вот где пригодились наши безводные марши по алтайскому зною!

А у меня – событие: из боевых санитаров меня перевели в стрелки. С трехлинейкой в руках чувствуешь себя куда увереннее, чем с санитарной сумкой на боку.

К взрывам, свисту пуль рано или поздно привыкаешь. Взорвался снаряд, это где-то там, а раз ты слышишь взрыв, значит, ты не убит. В бою эта привычка к орудиям смерти помогает воевать, преодолевать страх – мол, это все где-то там, мимо тебя, в тебя не попадут. А потом, после боя приходит запоздалый страх – а ведь могли и в меня попасть. Я же не заговоренный. А так хотелось верить в волшебные слова охранных заговоров. Моя бабушка заговаривала словами рожу на ноге, была народным лекарем, к ней шли. Может быть, и за меня сейчас словечко замолвила, но нет ее уже давно…

…И вот наступило 30 августа 1941 года. Во всю свою огневую мощь ударила наша артиллерия. Земля задрожала. Невольно вспоминалось лермонтовское «Бородино»: «Земля тряслась – как наши груди, смешались в кучу кони, люди, и залпы тысячи орудий слились в протяжный вой». Все так и было… Не успели осесть пыль и песок, поднятые снарядами, не успели еще перенести огневой вал, бросились в атаку сибиряки…

Важно заметить, что задачу 765-му стрелковому полку нашей дивизии ставил лично командующий Резервным фронтом генерал-армии Г. Жуков.

Дивизия наступала вдоль реки Ужи на деревню Садки, превращенную немцами в мощный опорный пункт. Далее мы должны были перерезать с запада железную дорогу к Ельне и таким образом отсечь пресловутый выступ, превратить его вместе с наступавшими с юга – нам навстречу – дивизиями в котел.

Бои были долгие, упорные, кровопролитные… Нас поддерживали танки 102-й танковой дивизии и полк 127-й стрелковой дивизии. Но все-таки за неделю беспрерывных атак мы продвинулись не более пяти километров. Правда, Садки мы отбили. Но какой ценой! В бой были брошены все дивизионные тылы, даже музыканты. Это о них потом были написаны стихи:

На мохнатый курган
Полк три раза бросался, неистов.
И три раза назад
Отходил человечий прибой.
Вырвал трубку майор
У немого навеки связиста
И послал музыкантов —
Резервы последние в бой.

Я хорошо знал командира нашего музвзвода техника-интенданта 2-го ранга Павла Дмитриевича Колесникова, так как сам начинал свою службу под его началом. Он был старше меня на два года – невысокий, подтянутый, человек всесторонне одаренный – великолепный кларнетист, художник. До сих пор помню его рассказ о том, как он стал музыкантом. Приемные родители, заметив его тягу к музыке и живописи, решили помочь ему сделать окончательный выбор. Но как? В день рождения положили утром в комнату мальчика новенький мольберт и кларнет. Павел проснулся – глаза разбежались. Потянулся сначала к мольберту, но в руки взял все же кларнет. Это и решило его судьбу. Стал музыкантом, да еще военным. Там, на ельнинской земле, он проявил себя и как толковый и смелый боевой командир, первый поднимавшийся в атаки…

* * *

К вечеру 6 сентября Ельнинский выступ убрался наполовину. Ельня была в наших руках. Это был первый за всю войну город, который мы отбили у немцев! А еще через двое суток наша 107-я перерезала железную дорогу и в районе Лысовки соединилась с другими нашими частями, наступавшими с востока и юга. Остатки двух танковых, одной моторизованной и семи пехотных дивизий были отброшены за реку Устром на восемь-девять километров от Ельни.

В ознаменование этой пусть небольшой, но такой морально важной победы четыре дивизии, отличившиеся в десятидневном сражении, были преобразованы в гвардейские. Чуть позже – 23 сентября – присвоили гвардейское звание и нашей 107-й, которая стала 5-й гвардейской. Знамя с черно-оранжевыми лентами нам вручили в ноябре. Это было в деревне Шутово. Стоя на одном колене, мы давали «Клятву гвардии» и целовали край знамени.

Армейский поэт Михаил Грин писал в «Красноармейской правде»:

Привет героям красной Ельни,
Хвала и честь богатырям,
Пусть улыбнется день осенний
Сибирским доблестным войскам.

К сожалению, наши историки пишут о Ельнинском сражении до обидного мало, вскользь, в общих словах. О Ельне чаще всего говорят лишь как о месте, где родилась советская гвардия.

Беру на себя смелость утверждать, что по своему значению Ельнинская операция может быть сравнима с Бородинским сражением 1812 года. Здесь так много общего: и то же время года – начало сентября, и та же близость к Москве, и та же степень нависавшей угрозы – не будь Бородина и Ельни, вражеские войска почти беспрепятственно ринулись бы прямо к столице. И так же, как войска Кутузова обескровили в столичном предполье наполеоновскую армию, так же и войска Жукова измотали передовые дивизии группы «Центр». Лишь нехватка танков и самолетов помешала нам завершить окружение фашистской группировки на Ельнинском выступе и уничтожить ее полностью. Но и без этого значение ельнинского контрнаступления чрезвычайно велико. Именно благодаря ему, одному из первых успешных наших рывков на Запад в самый трудный для нас период войны, был поднят воинский дух Красной армии, был сломан со всей очевидностью миф о неуязвимости и непобедимости германских орд. А самое главное, своим успехом под Ельней мы принудили гитлеровцев начать свое генеральное наступление на Москву в суровое зимнее время, а не сухой ранней осенью. Вот тогда-то мы их познакомили не только с хорошо организованным наступлением, но и с русским генералом «Морозом».

Двое командиров стрелковых полков из нашей дивизии полковники Батраков и Некрасов были удостоены за бои под Ельней звания Героя Советского Союза. Цена тем звездам в суровом сорок первом – особая.

Много лет спустя, читая фронтовые дневники Константина Симонова, я узнал, что писатель в те июльские дни сорок первого года был в нашей дивизии и даже передавал боевые распоряжения полковника Миронова в наш 630-й полк.

Вот как он описывает свои впечатления от дивизии. «Штаб 107-й дивизии был удачно расположен в глубоких оврагах, перерезавших холмы перед Дорогобужем. Мы оставили машину наверху в кустарнике, а сами спустились в овраг. Всюду стояли часовые. Чувствовались полный порядок и строгая дисциплина с тем оттенком некоторой аффектации и особой придирчивости, которая бывает в кадровых частях, только что попавших в военную обстановку… Два полка дивизии еще не были в боях, но третий уже участвовал в первом удачном бою два дня назад. Я сдал пакет начальнику штаба дивизии, и мы стали дожидаться командира дивизии, он брился. Через несколько минут явился он сам. Это был подтянутый, невысокий, голубоглазый, спокойный сорокалетний полковник. Он мне понравился, и я потом рад был узнать, что его дивизия стала гвардейской. (…) В дивизии чувствовался полный порядок, была отличная маскировка, землянки и блиндажи были надежно врыты в скаты холмов, по расположению штаба не слонялось ни одного лишнего человека. Как потом оказалось, это сыграло свою роль: немцы так и не узнали местоположение штаба».

Симонов внимательно следил за боевым путем сибиряков и посвятил главу нашему соединению. Как радостно мне было читать такие строки спустя 45 лет: «Именно эта 107-я, впоследствии 5-я гвардейская Краснознаменная Городокская стрелковая дивизия… особенно отличалась при освобождении Ельни. Во время октябрьского наступления немцев на Москву она оборонялась под Калугой и вышла из окружения к Серпухову. Во время нашего контрнаступления под Москвой с тяжелыми боями прошла свои первые двести километров на запад, а через три с лишним года закончила на косе Фриш-Нерунг в Восточной Пруссии».

На примере нашей дивизии писатель провел весьма показательный анализ потерь и трофеев.

В боях за Ельню с 8 августа по 6 сентября 1941 года дивизия уничтожила 28 танков, 65 орудий и минометов и около 750 солдат и офицеров противника. Сама же понесла тяжелые потери – четыре тысячи двести человек убитыми и ранеными.