Смертельный лабиринт

Останкино

Жандармский офицер, еще не закончив орать на оторопевшего ротмистра Голикова, остановился и прислушался. Голиков воспользовался паузой, чтобы оправдаться:

– А что я мог сделать? У них было письмо.

– Молчать! – рявкнул жандарм. – Слушай!

В этот момент под землей что-то глухо загудело.

– Что это? – испуганно спросил ротмистр.

Жандарм поднял на него глаза. Только тут Голиков заметил, какой грязной была шинель этого человека, каким усталым его лицо. И какими мокрыми бока лошади – вероятно, всадник мчал со всей возможной скоростью, чтобы перехватить ту странную пару. «Это каторга мне», – с тоской подумал ротмистр.

Жандарм скривился и быстро вытащил из-за пазухи конверт. Сломав печать, он вынул бумагу и пробежал ее глазами. Потом хмыкнул:

– Так.

Повернувшись к ротмистру, он поднял к его носу бумагу.

– Приказ управляющего Третьим отделением, – сказал он устало. – Велено без промедления собрать каменщиков и сломать все это… – он указал бумагой в сторону здания, – к чертовой матери! Поставить палатки. Отпуска и отлучки в город запретить. Дальнейшие инструкции будете получать от меня лично. Это в лучшем случае.

– Есть! – вытянулся во фрунт ротмистр.

– А в худшем сюда приедет… Хотя будем надеяться, что нет, – проворчал жандарм. – Выполнять!

2

Зал Стрельца

Нигде. Давно

Мальчик, скрючившись, лежал под кроватью на полу в одной рубашке и дрожал. Темнота. Шорохи. Скрипы. Кто-то шел по коридору к двери его комнаты. Мальчик пытался забраться подальше от свисавшего краешка простыни и заткнул рот кулачком, чтобы не выдать себя криком. Он дрожал так сильно, что зубами прокусил кожу. И почувствовал вкус крови.

Потом дверь открылась, и перед кроватью стало немного светлей. Вошедший принес свечу.

– Вылезай.

Он молчал, только дрожь стала еще сильней.

– Вылезай, я принес лекарство.

Мальчик с трудом просипел:

– Ты кто?

– Перестань!

Мальчик, все еще дрожа, пополз из-под кровати.

Балтика. Пароход «Геркулес»

– Боюсь, не довезем. – Костя, племянник Александра Христофоровича Бенкендорфа, сидел сгорбившись за столом кают-компании и мрачно смотрел на свой стакан, в котором чай, сообразно положению судна, накренялся то вперед, то назад. Иллюминаторы были задраены, и шум волн был не слышен – только тиканье ходиков на стене. Костя был подавлен. Дядя прогнал его от себя, велев остаться только доктору Ивановскому. Напротив, заложив ногу на ногу и облокотившись локтем на спинку стула, сидел генерал Леонтий Васильевич Дубельт – в своем непременном голубом жандармском мундире. Костя никогда не видел Дубельта в статском платье, как будто управляющий Третьим отделением всем своим видом подчеркивал, что личной жизни не имеет, всегда находясь на службе. Знаменитые ржаные усы жандарма скрывали седину, но волосы все так же вились, как в молодости.

Дубельт был внешне спокоен, но только внешне.

– Не каркай, Костя, – сказал он. – Даст Бог, все обойдется.

Пароход качнуло сильнее, и Леонтий Васильевич схватился за столешницу.

– Главное, чтобы не растрясло до Ревеля.

Дверь кают-компании приоткрылась, и внутрь заглянуло круглое лицо Ивановского. Его лоб покрывали капельки пота. Доктор снял очки и протер их большим носовым платком.

– Леонтий Васильевич, – сказал он озабоченно. – Вас там… Александр Христофорович…

– Как он? – спросил Дубельт, вставая и одергивая рукава.

Доктор устало помотал щеками, нацепил очки и пошире открыл дверь.

Хватаясь за стены коридора при каждом нырке парохода, Дубельт прошел вслед за доктором к каюте, которую занимал Бенкендорф. Здесь шум от работающей корабельной машины был слышен, пусть и приглушенно.

Бенкендорф лежал на койке в ночной рубашке и вязаном колпаке, скрывавшем его обширную лысину и венчик седых волос. Лицо осунулось и как бы расплылось – как акварель, на которую брызнули водой.

– Я здесь, Александр Христофорович. Звал? – спросил Дубельт.

– Садись, – прошептал Бенкендорф.

Леонтий Васильевич пододвинул стул поближе к изголовью койки и сел. Он понимал, что может сейчас услышать нечто чрезвычайно важное – иначе зачем бы умирающий позвал его к себе? Тот устало посмотрел через плечо товарища на доктора Ивановского, который моментально понял не произнесенный вслух приказ и поспешно вышел, притворив за собой дверь.

– Я не доберусь до Ревеля, Лео, – с трудом проговорил Бенкендорф. – Сил не осталось.

– Ну что ты, Александр Христофорович! – начал Дубельт, однако тут же умолк, увидев, как в потухших глазах Бенкендорфа промелькнула искра отчаяния.

– Помолчи. Послушай, что скажу… Это важно.

Леонтий Васильевич наклонился к самому колпаку человека, лежавшего на койке. От него пахло горьким – то ли лекарствами, то ли предсмертными испарениями.

Бенкендорф говорил тихо, без выражения, но губы Дубельта сжимались все плотнее, а взгляд стал совершенно отрешенным – услышанное действительно было пугающим.

– В последние годы правления Екатерина Алексеевна воссоздала старое, еще созданное Петром Великим «Нептуново общество». В нем заседали только высшие сановники. И Павел Петрович, и Александр Павлович после смерти Екатерины возглавляли и поддерживали организацию, будучи уверены, что это – особая масонская ложа их предка. Но когда на престол взошел наш государь… Ты же знаешь, Лео, император чужд фаворитизма. Он отверг предложение членов «Нептунова общества» возглавить ложу. По уставу главой обязательно должен быть государь. И тогда они обратились за помощью ко мне.

Александр Христофорович с трудом вздохнул и застонал. Дубельт предложил воды, но шеф жандармов отказался. Он торопился сказать то, что скрывал даже от своего подчиненного друга.

– Я почуял неладное, – прошептал Бенкендорф. – Сейчас члены ложи – древние старики. Им вовсе не нужно особое положение при дворе – они прекрасно понимали, что время их фавора прошло и теперь трон окружают совсем другие люди. Но они были крайне настойчивы. Я, по краткому размышлению, отказался от роли посредника между «Обществом» и государем, сказав, что Николай Павлович дал четко понять – после мятежа он не жалует тайные общества, даже если те ставят перед собой исключительно благие цели. И вот тогда ко мне пришла старуха – баронесса де Вейль. Это было год назад.

1843 г. Фонтанка

Бенкендорф через приоткрытую щель двери смотрел в свой собственный кабинет. Вернее – на гостью, которая сидела у стола главного начальника Третьего отделения Его Императорского Величества канцелярии. Его стола. Позади Бенкендорфа почти не дыша вытянулся адъютант.