Между вещью и пылью

В городе, где Каин убил Тебя,
днём и ночью вывешивают покрывало —
на обозрение, нитки его теребя,
в поисках правды. Даже турист с вокзала
в этом участвует, чтобы не стать врагом
или посмешищем, как раньше уже бывало
со вновь прибывшими, оставив уже на потом
осмотр местности и старых сырых подвалов.
Жизнь продолжается, чтоб не сойти на нет,
т. е. совсем на убыль в сухом остатке,
смяв за собой пространство, где весь секрет
в том лишь, чтоб выжить в этом сплошном упадке.
Прав был Иуда, что деньги отдал на сад,
но их хватило, видимо, не намного.
Знал бы Иуда две тысячи лет назад —
может, ушёл бы дальше своей дорогой…
Но полотно полощется на ветру
жарком, как пламень, раздутый на дне оврага,
как не сказать, из топки. И всю жару
переживает только одна бумага,
став совладелицей правды в последний раз,
чтобы уже к чернилам не возвращаться,
как к незаконнорожденным, чей рассказ
может в любой газете вдруг оказаться.
И, несмотря на вымысел или бред —
перекроить историю, как попало
под руку автора. Но не найдя ответ,
скрыться от всех, как в детстве под одеялом,
чтобы уже ни взглядов, ни лишних слов,
ни посторонних окликов: «Эй, засранец!».
Знал бы Иуда, каким будет их улов —
точно сказал бы всем, что Ты иностранец
и путешествуешь с слугами и женой —
меньше хлопот и лишних вопросов тоже…
Но вышло, как есть. И валят теперь толпой —
чтоб не забыться – режут потом по коже
и имя Твоё, но больше всего – кресты,
чтобы не спутать место последней встречи,
не заблудиться в соснах, откуда Ты
вышел навстречу в тот, Свой последний вечер,
чтобы раздать последнее – и на покой —
без вариантов, иначе турист с вокзала
дни свои кончит, просто махнув рукой
на всю историю, которой и не бывало
в этих краях – не напишу – вообще…
Сколько не меряй площадь – больше не станет,
даже когда, застигнутый вор в плаще
просит пощады и тычется в мёртвый камень
окровавленным лбом… Со временем всё не так,
как представлялось – лишь полотно осталось
на том же месте. Ну, может, ещё сквозняк
по переулкам, но это – такая малость.

    Апрель 21 2013 г.

«Дождём продлится день и даже ночь…»

Дождём продлится день и даже ночь.
Под утро просветлеет, если тучи
отправятся ещё куда-то – прочь,
не застолбив пейзаж – на всякий случай.
И, может быть, тогда среди ветвей,
подстриженных по случаю субботы,
появится какой-то воробей,
теперь оставив зимние заботы,
чтоб было где почистить клюв и хвост
и воробьихе рассказать о жизни,
что всё простит, хоть он былой прохвост,
расправив крылья, сделавшись капризной,
какой-то недотрогой – меньше слов,
тем более каких-то откровений…
Спасибо, что апрель не так суров
после дождя и прочих наводнений.

    Апрель 21 2013 г.

«Когда закончится бумага на столе…»

Когда закончится бумага на столе,
я вырву лист календаря на стенке,
покрашенной, как лавка во дворе —
во все цвета и в разные оттенки
той самой радуги. И календарь не нов,
и числа повторяются… Суббота
на том же месте. Из других основ —
восход, закат и выход на работу
по понедельникам… с больною головой
и в поисках нескисшегося пива.
И пена требует, как водится, отстой,
а в остальном всё просто сиротливо,
как в выцветшем саду. В который раз
чернила требуют бумагу – в продолженье,
но замечает замутнённый глаз
уже от старости волненье и сомненье
в способности не извести листы
на розжиг для камина или печки,
чадящей сильно, но когда чисты
они ещё, как белые овечки —
пишу длинней, когда короткий век
уже остался! Время всё быстрее