Естественное положение вещей. стихотворения

не поднимать излишнего волненья
по поводу отсутствия его
в означенных границах. Замерзает
пейзаж, глядящий в мутное стекло,
как в зеркало. Квартира остывает
ещё до осени, до выпавшей листвы,
то есть, до времени, опять – без продолженья
какой-нибудь затейливой игры,
надеясь на ночлег и на сближенье
с хозяйкой дома, чтобы пережить —
дожить до старости, пока не закатали
в ту самую, нервущуюся, нить —
и не добавили к тоске ещё печали
или чего-нибудь крамольного ещё,
что вылечит, но не спасёт от смерти,
но предоставит выверенный счёт
за ночь под одеялом на рассвете
и будет дальше выбивать долги
за прожитую жизнь, за булку с маслом,
что съел на завтрак, пробуя дожди
разбавить чаем, но не слишком часто,
не так, как бы хотелось – чтобы жить
или хотя бы доживать остаток,
но парка на рассвете треплет нить,
стирая со щеки песка осадок,
как горькую слезинку, что стекла,
не думая надолго оставаться,
как каплю с замутнённого стекла
в рассветный час, с которым расставаться
не хочется, но, видимо, потерь —
не избежать, покуда ветер ноет
о неизбежном. Что сказать теперь? —
что слишком долго тянется сегодня
и, кажется, что это навсегда,
пока вода не вытечет из крана,
в котором лишь холодная вода,
и согревает лишь тепло дивана
и одеяло. Некого винить
за то, что жизнь прошла наполовину —
и завершается. Туман не изменить
в желании погладить чью-то спину
своим дыханием – в лесное молоко —
с ногами, с головой – почти что в омут —
не броситься, поскольку далеко,
за дальним лесом, где другие стонут
и так же пряжу собирают в нить,
и шьют рубахи, чтобы ни случилось,
носки латают, чтоб не говорить
о них в стихах, как раньше получилось,
то есть, вполне нормальное житьё,
расписанное сызмальства до срока,
где каждый знает, что твоё – твоё —
всё остальное лишняя морока
со всеми исходящими. Вода
не льётся попусту – от края и до края
лишь из желания забраться хоть куда,
как облако, краёв не различая
и даже дальше, но его следы
среди других, таких всегда заметных,
не делая из этой ерунды
события, как из воды конфеты,
то есть, как птенчик, выпав из гнезда —
своей дорогой, если не зачтётся
и выйдет боком… Если посчитать,
во что обходятся бумаги и чернила
для этого писания – кровать
окажется настолько сиротливой,
что точно выйдет боком словарю —
без лишних слов, что говорят под утро,
ну что-то вроде «Кофе я сварю» —
«И булочку, пожалуйста, с кунжутом», —
несётся вслед. Бумага терпит всё
и вымысел, и президентский росчерк
на резолюции о том, что всё ещё
не как должно быть. Между строчек прочерк —
без заполнения, как в протоколе брешь,
что жжёт перо, но никуда не деться
от соглядатая, что стережёт рубеж,
не соглашаясь на другие средства
в переживании – и в этом весь секрет.
Туман сползает, открывая площадь
среди деревьев, не найдя ответ
на заданный вопрос. А дальше, в общем —
обычный день, без тени на упрёк
на скомканное утро и погоду,
что за ночь свой усвоила урок
и больше не страдает от свободы
среди деревьев и не портит вид
с той стороны, водой затёртых стёкол,
освободившись от числа обид —
за ночь под одеялом – стала блеклой,
сославшись на здоровье. Лишь носки
в ботинках дожидались возвращенья
хозяина, не ведая тоски, —
чего-нибудь ещё, как продолженья
прошедшей ночи. Станешь говорить
о том, что было – булочка с кунжутом
получится, чтоб утро повторить,
и вновь туман опустится, как будто.