Принцип аллигатора

Я развернулся и поехал в офис.

В офисе, естественно, уже никого не было. Суббота, конец рабочего дня! Я мысленно выругался и перестал давить на кнопку звонка. Пришлось лезть в карман за ключами. Частная детективная контора располагалась в полуподвальном помещении, за тяжелой стальной дверью, которая была единственной защитой от внешнего мира. Сигнализация отсутствовала, так как красть у нас было нечего, если, конечно, не брать во внимание пару старых компьютеров и доживающий свой век ксерокс.

Я отворил дверь и спустился в коридор. Под потолком горела лампочка. Последний, кто уходил, забыл погасить свет. Мелочь, но эта небрежность вдруг вызвала во мне бурю негодования. Я в сердцах пнул мусорную корзину, оказавшуюся у меня под ногами, и тотчас наступил на лужу, которая блестела у стены. Ну вот, еще один сюрприз! Я на всякий случай огляделся, чтобы не вляпаться во что-либо более серьезное. Хоть с моей куртки ручьями стекала дождевая вода, было понятно, что лужа образовалась здесь до моего прихода. Можно было подумать, что это оправился какой-то невоспитанный кот, но никакой живности мы в офисе не держали.

Я снял куртку и нацепил ее на вешалку. В глубине души вдруг шевельнулось ничем не обоснованное тревожное чувство. Я взглянул на тонированное стекло перегородки, разделяющей кабинеты, и неожиданно для самого себя позвал:

– Лешка?

Это имя сорвалось с моих губ невольно. Смысла у этого поступка не было никакого, но, тем не менее, я приоткрыл дверь общего кабинета и заглянул туда едва ли не в полной уверенности, что кого-то сейчас увижу.

Я прошел между столов, глядя на протертую до подложки ковровую дорожку, встал рядом с жалюзи, которое закрывало окно и, оттянув пальцем планку, посмотрел сквозь запотевшее стекло на темный и мокрый двор. Блестящие от влаги кусты самшита раскачивались под порывами ветра, по мокрому асфальту скакала картонная коробка. Тоска! Казалось, что природа плачет и умирает, горюя по Лешке.

Я сел за Лешкин стол. Перекидной календарь за прошлый год. Огрызок карандаша. Пластмассовый крокодильчик из "киндер-сюрприза". Несколько мелких монет, сложенных стопочкой… Я почувствовал, как внутри у меня что-то тает и сгибается, а горло словно сжимает чья-то рука. Вообще-то я редко бываю сентиментальным, но именно Лешка чаще всего вызывал во мне приливы удушливой жалости. Несколько лет назад, когда он работал участковым милиционером, от него ушла жена, и с тех пор до сегодняшнего дня он стремительно дичал. Узкоплечий, маломощный и беззлобный человечек не привлекал внимания прекрасной половины человечества, в то время как сам Лешка облизывался при виде любой мало-мальски привлекательной девушки. Но познакомиться ему мешали робость и комплексы. Но не столько они было причиной того, что ему никак не удавалось создать новую семью, сколько хроническая нищета. Треть его зарплаты уходило на алименты, но оставшихся денег вполне было достаточно, чтобы прокормить даже самую прожорливую жену и как минимум троих детишек. Однако, деньги испарялись из рук Лешки, как эфир, и финансовые затруднения начинались у него уже через неделю после зарплаты. Из-за этого он становился еще более закомплексованным и замкнутым, и тогда начинал мечтать о кладах, неожиданных наследствах и прочей лабуде. Это был один из немногих, но довольно серьезных недостатков у Лешки: он хотел разбогатеть сразу, в одно мгновение, не имея для этого даже косвенных оснований.

Я хлопнул ладонью по пыльному столу, намереваясь вывести себя из состояния оцепенения. Надо что-то делать. Надо привести в порядок растрепанные мысли. А затем… Затем отправить в морг кого-нибудь из сотрудников. Пусть заберет документы и личные вещи. Затем позвонит в "Ритуал", закажет гроб и венки. Больше некому этим заниматься. У Лешки нет ни семьи, ни родителей.

Подошел к телефону, стоящему на моем столе, и только сейчас заметил мигающую на его корпусе красную лампочку. На автоответчике есть сообщения.

Сел за стол, придвинул аппарат к себе и, нажав клавишу воспроизведения, испытал странное и неприятное ощущение. После той новости, какую сказал мне Сергеич, к любым другим я уже относился как к бомбе в посылке. В том числе и к тем, которые выстроились в очереди на автоответчике.

Молодой мужской голос. Неимоверное растягивание гласных:

– У меня неделю назад угнали тачку. Менты отработали по нулям. В связи с этим такой вопрос: сможете ли вы ее найти и в какие бабки мне это выльется?

Второе сообщение. Снова мужской голос, только торопливый, глотающий окончания:

– Мой друг подозревает свою жену в измене, и он очень хотел бы получить исчерпывающую информацию по ряду вопросов. Во-первых, с кем эта стерва встречается? Во-вторых, получает ли она от своего любовника какие-нибудь деньги?

Я скривился как от боли и поскорее нажал клавишу, чтобы воспроизвести следующее сообщение.

– Кирилл, я не могу дозвониться тебе на мобильный, ты все время недоступен…

Я вздрогнул и почувствовал, как по телу прокатилась холодная волна. Это Лешкин голос!

– …в общем, я сматываюсь из этой гребанной Кажмы. Все подробности расскажу при встрече, поэтому постарайся дождаться меня в офисе. Это очень важно! Я раскопал такое дело, что наш уголовный розыск опухнет от работы! В одиночку я ничего не смог там сделать. Это просто какой-то заговор молчания! И проблема, мне кажется, не столько в ревности. Скорее, это болезнь, мания…

Звонкий стук, словно кто-то молотом ударил по колоколу, врытому в песок, и вслед за этим электронный голос автоответчика произнес, что больше сообщений не имеется.

Нетрудно представить, какое смешанное чувство я испытал. Я слышал голос человека, которого уже не было в живых. И этот человек обращался ко мне. Голос, как всегда, был взволнованным, эмоциональным. По-другому Лешка говорить не умел. Во всякой чепухе ему постоянно мерещились тайны, преступления века и титанические злодеи. Это была его отличительная черта – он во всякой мухе видел слона.

Когда же это сообщение было записано? Я отмотал запись, чтобы прослушать ее еще раз. Электронный голос известил, что сообщение поступило сегодня, в тринадцать часов сорок минут. В тринадцать сорок! Сорок минут спустя после того, как я ушел из офиса домой. Дежурить должна была Ирэн, наш инспектор по чистоте коммерческих сделок. Хорошо, однако, она дежурила!

Я склонился над телефонным аппаратом, внимательно вслушиваясь в каждое слово, в каждый звук. Вот отчетливый гул автомобильного мотора. Фрагменты мелодии, доносящейся из магнитолы. И взволнованный голос:

– …Это просто какой-то заговор молчания! И проблема, мне кажется, не столько в ревности. Скорее, это болезнь, мания…

Похоже, что Лешка говорил по мобильнику из машины. Неужели это были последние слова в его жизни? А звонкий стук, который мобильник успел передать в эфир, ничто иное, как предсмертный вопль заклинившего мотора?

Меня даже потом прошибло от волнения. Что важного хотел сказать мне Лешка? От чего, по его мнению, уголовный розыск должен опухнуть от работы?

Я вскочил со стула, снял с полки скоросшиватель, озаглавленный "Субботники", и начал его листать. Где же это проклятое письмо, из-за которого Лешке пришлось ехать в Кажму? Вот заявление пенсионера Стрельчука о похищенных с его дачного участка дровах. Вот жалоба гражданки Бегловой на свою соседку, которая по ночам запускает на полную громкость свадебный марш Мендельсона. Вот еще кляуза на врача, который умыкнул из холодильника пациента бутылку со спиртом… Письма из Кажмы не было.

Я не поленился и вытряхнул на пол содержимое Лешкиной мусорной корзины. Покопался в мусоре, выуживая и разравнивая на колене шарики из скомканной бумаги… И здесь ничего.

Наверное, Лешка взял письмо с собой. В таком случае, он должен был подшить в папку копию. Так у нас было заведено.

Надо обыскать стол. Я присел перед выдвижными ящиками и уже взялся за ручку, но тут услышал, как в коридоре хлопнула дверь. Наверное, у Ирэн проснулась совесть, и она вернулась, чтобы продолжить свое "дежурство".

Я выглянул в коридор. Никого. Посмотрел в соседний кабинет, в котором мы поили клиентов чаем и подписывали с ними договора. Там тоже пусто. Я подошел к входной двери. Она была плотно закрыта, через замочную скважину со свистом врывался холодный наружный воздух. Я нажал на ручку, надавил и почувствовал сопротивление: порывы ветра наваливались на дверь снаружи, словно грузный и агрессивный человек. Я отпустил ручку, и дверь с громким хлопком захлопнулась.

Наверное, когда я зашел в офис, то забыл закрыть за собой дверь, и за меня это сделал сквозняк.

Вернулся в кабинет, остановился между столов и задумался: куда могла подеваться копия письма? Неужели Лешка машинально прихватил ее вместе с оригиналом?

От резкого телефонного звонка я невольно вздрогнул.

– Ну? – услышал я в трубке голос Сергеича. – Штамп стоит?

Я понял, что он так просто от меня не отделается. Если не найду письма – будет много вони.

– Я только зашел в офис, – солгал я, снова раскрывая папку "Субботники". – Сейчас буду искать.

– Живо! – поторопил Сергеич. – Как найдешь – сразу звони мне!

Я вытряхнул из папки все письма и заново пересмотрел их. Затем начал копаться в ящиках Лешкиного стола. Сколько же здесь было хлама! Сдутый футбольный мяч, обломанное лезвие ножа без рукоятки, несколько потрепанных книг по криминалистике, солнцезащитные очки без одного стекла, медный вентиль для крана… Эти вещи как нельзя точно символизировали внутренний мир моего несчастного коллеги: завал сумбурных идей и мыслей, среди которых почти никогда не было ни одной новой и оригинальной.

Нервы стали звенеть во мне, как струны арфы. Я глубоко вздохнул, подошел к шкафу с посудой и достал оттуда начатую бутылку сухого вина. Сделал из горла несколько больших глотков, и кинул опустевшую бутылку в корзину для мусора. Раздражение – плохой помощник в подобных ситуациях, и его надо немедленно гасить. Это я знал твердо.

Так. Спокойно. Надо неторопливо и последовательно обыскать весь кабинет. Письмо должно быть здесь. Просто Лешка впопыхах забыл подшить его в папку… Я посмотрел на пыльный подоконник, над которым висела белая штора жалюзи. Потом перевел взгляд на шкаф с посудой, где, кажется, стояла еще одна бутылка. Затем уставился на книжную полку. Помимо справочников по криминалистике и сборников с законами там стоял еще один скоросшиватель с надписью "Договора".

Едва ли не подпрыгнув, опять зазвонил телефон. Наверняка это опять напоминал о себе Сергеич. Я решил не брать трубку, быстро подошел к полке и снял с нее скоросшиватель с договорами. Едва открыл его, как сразу увидел листок, отпечатанный на принтере. Пробежал взглядом по строчкам. Оно! Лешка, видимо, по ошибке сунул его в эту папку.

Телефон играл на моих нервах, как медведь на арфе. Я кинулся к столу и схватил трубку.

– …ать твою! Где ты… Я тебя… – гневно забулькал Сергеич, не закончив ни одной фразы.

– Письмо у меня в руках! – крикнул я, не скрывая своих чувств. – Можно подумать, что свет клином сошелся на этой бумажке! Нет здесь никакого штампа!

– Ладно, ладно! – строго укорил меня Сергеич. – Прикуси язык и бегом ко мне с этим письмом!

– Я же сказал: на нем нет штампа!

– Все равно тащи сюда!

– Ты меня запутал своими указаниями! На набережной ты говорил, чтобы я сжег письмо, если на нем не будет штампа!

– Но ты же его еще не сжег!