Точка замерзания крови

– Ты не предполагал, что между мужчиной и женщиной могут быть деловые отношения? – усмехнулась она.

– Я предполагал, но…

– Но рассчитывал на постель? – добавила Лариса.

– Нет, – сказал я и почему-то кивнул.

Она еще раз смерила меня долгим взглядом, потом решительно встала из-за стола и сказала:

– Ну, тогда поедем ко мне.

У нее была трехкомнаткая квартира в Лианозово, отделанная в стиле русских народных сказок. И все в ней напоминало сказку, в том числе и сама хозяйка, похожая на добрую фею. Она была несколько старше меня, наверняка умнее, и теплая аура заботы и нежности, окружавшая ее, чем-то напоминала материнскую ауру. Я откровенно балдел и отдыхал так, как никогда и нигде. Лариса кормила меня домашними деликатесами, мягко расспрашивала о моей жизни, о родных и знакомых и дарила книги по искусству. Мне было так хорошо и просто с ней, что я с ужасом думал, какую бы совершил глупость, если бы пригласил ее в пошлый ночной клуб.

Она встала рано, в часов шесть, приняла душ, приготовила мне кофе с горячими бутербродами и уехала в офис. Когда я встал и заглянул на кухню, то нашел короткую записку:

"НЕ ЗАБУДЬ ЗАХЛОПНУТЬ ДВЕРЬ. ТЫ БЫЛ ХОРОШИЙ МАЛЬЧИК. ПРОЩАЙ!"

Эта записка меня возмутила. Что значит – не забудь захлопнуть дверь? А что значит – прощай? Меня откровенно посылали, хотя и вежливо.

Я быстро оделся и поехал к ней на работу. Как ни странно, в бюро пропусков, откуда я хотел позвонить, воспользоваться телефоном не разрешили, но сказали, что на меня снова заказан пропуск.

Лариса, как только я зашел к ней, сразу перешла к делу:

– Ты фотографировать умеешь?

– В каком смысле?

– Смотреть в объектив, наводить резкость и нажимать спуск.

– Это умею.

Она удовлетворенно кивнула и вынула из стола фотоаппарат, вооруженный мощным объективом-телевиком.

– На этой неделе, – сказала она, ты получишь заказ от одной фирмы. Офис – на Юго-западе. Будешь мыть окна восточного крыла. Когда к тебе привыкнут, перекинешь свои веревочки на северную сторону, опустишься до двадцать третьего этажа и через стекло, крупным планом, отснимешь всю пленку.

– А что я должен снимать? – не понял я.

– Стол, милый мой! Рабочий стол. Все бумажки, календарь, блокноты, мусор в корзине.

Я усмехнулся и покачал головой.

– Ах, вот оно что! Короче, шпионские страсти!

Лариса не сводила с меня глаз.

– Боишься?

Лишь одно подозрение в трусости вывело меня из себя.

– Было бы чего бояться. Отсниму.

– Почему не спрашиваешь, сколько я тебе заплачу за эту работу?

Это был удобный для глупости момент, и слова выпали из меня, как семечки из перезрелого подсолнуха:

– Мне не надо гонорара. Я не могу брать твои деньги. Я люблю тебя!

– И я тебя тоже люблю, – ответила Лариса.

* * *

Я сделал все, как она просила. Шикарный кабинет, наполовину скрытый от моих глаз шторкой жалюзи, был освещен слабо, но я рассчитывал, что высокочувствительная пленка все равно вытянет. На большом овальном столе было полно всяких бумаг, и я, метр за метром, заснял все, что могло представлять интерес. Когда я уже закончил работу и заталкивал фотоаппарат в кофр, в кабинет вошел пожилой мужчина. Он тотчас увидел меня, глянул на стол и снова на меня. Шагнул к окну, но перед столом остановился и нажал кнопку селекторной связи.

Я понял, что сейчас мной займется служба безопасности офиса и поспешил подняться наверх, но на крыше меня уже поджидали два крепких парня в малиновых пиджаках. Ни слова не говоря, они подтолкнули меня к стене машинного отделения, обыскали, растегнули кофр, вытащили из фотоаппарата пленку и засветили ее. Потом они меня били – очень больно, но без крови и синяков. Потом отвезли на первый этаж и сдали дежурному милиционеру.

Мне было неясно, какой, по большому счету, криминал я совершил. Четыре следователя, меняя друг друга, больше недели вели со мной пространные беседы, но ни в чем конкретно не обвиняли, подолгу расспрашивали о моем увлечении альпинизмом, о Кавказском хребте, о работе в спасательном отряде, а потом подписывали повестку и отпускали домой. Лариса встречала меня у ворот отделения милиции, и мы вдвоем до поздней ночи ломали головы над тем, как теперь выкрутиться. Боясь себе во вред наговорить лишнего, я решил во время очередного вызова в милицию молчать, как рыба.

Адрес очередного вызова поменялся. Следующая повестка пришла с Лубянки.

– Это уже серьезней, – сказала Лариса, рассматривая повестку. – Органы госбезопасности так просто не вызывают…

– Скажи правду, – попросил я, – кто хозяин того кабинета, который я снимал?

– Обыкновенный банкир! – клялась Лариса. – Ни он, ни его бумажки не могут представлять никакого интереса для эфэсбэ!

Я ей верил. Я ей вообще верил.

Меня допрашивал странного вида мужчина, мало похожий на следователя. Голова его была сплюснута с боков, словно ему часто приходилось пролезать через узкую ограду с железными прутьями. Он был хил и много курил.

– Знаешь, как это называется?.. Молчишь?

Я молчал.

– А называется это коммерческим шпионажем.

Во всяком случае, подумал я, в уголовном кодексе такой статьи нет.

– Но не это самое страшное, – продолжал следователь. – Плохо то, что фирма, которой ты пытался нанести материальный ущерб, может жестоко наказать тебя.

Мне показалось, что следователь начинает торговаться со мной. Я поднял глаза.

– И что теперь делать? – спросил я.

Мужчина с приплюснутой головой сел напротив меня и, как Змей Горыныч, стал выпускать изо рта дым.

– Мы хотим предложить тебе сотрудничество, – сказал он.

Это было настолько неожиданно, что я подумал, не смеется ли он надо мной.