Закон волка

– Водка? – эхом отозвалась она. – А зачем тебе водка?

Я понял, что она не была готова выслушать меня. Она пребывала во власти своих мыслей. Пока меня не было, она думала о чем-то пустом и глупом, не имеющем ничего общего с тем, что пришлось мне пережить, и я не мог воспринимать всерьез и этого напускного холодка, который шел от нее, и ее неестественно-сдержанного голоса.

Я снимал с себя мокрую одежду, стоя босыми ногами на кафельном полу душевой. Анна смотрела на меня из-за перегородки, приподнявшись на цыпочках. Меня все еще шатало и, чтобы не растянуться на полу, я держался за резиновый шланг, свисающий с бочки.

Я поднял глаза. В ее взгляде уже что-то изменилось.

– Леша дважды заходил, – сказала Анна. – Он уже целый час ждет тебя на лодочной станции.

– Анна, скажи, кто еще, кроме Леши и тебя, знает, что я был на Диком острове? – спросил я, садясь на край большой металлической раковины, предназначенной для стирки. Брюки, снятые наполовину, спутались. У меня не было сил нагнуться, и я пытался освободиться от них без помощи рук, дергая ногами.

– На Диком острове? – медленно повторила Анна. – Разве не достаточно того, что я все знаю? – Она не думала над ответом. Она смотрела на меня. Под ее взглядом мои движения стали еще более нелепыми, и в конце концов я поскользнулся на обмылке и грохнулся на кафель, сильно ударившись о край раковины затылком.

Чертыхаясь и потирая ушибленный затылок, я с остервенением отбросил от себя брюки, поднялся на ноги, ожидая от Анны слов сочувствия, хотя ситуация, конечно, была не столь драматичной, сколь комичной, но Анны уже не было, и на том месте, где только что было ее лицо, быстро скользил по невидимой паутинке жирный паук.

Вода была теплой и лилась она из шланга толстой тяжелой струей, но я все равно не мог согреться, и меня колотил озноб. У меня хватило терпения только на то, чтобы тщательно вычистить одежной щеткой ногти на руках. Завернувшись в мохеровый халат Анны, я вышел из душа и пошел на кухню. Странно, моя прекрасная леди, вопреки моему предположению, вовсе не крутилась у плиты, готовя мне ужин. Ее вообще не было на кухне. Я выглянул во дворик. Пусто. Вернулся на кухню и открыл дверь комнаты, где жила Анна.

Девушка лежала на койке лицом вниз и не шевелилась. Короткая теннисная юбка немного задралась, оголяя красивое смуглое бедро. Как похоже она лежит, подумал я, совсем как та женщина… Недавний кошмар, который, казалось, стремительно и безвозвратно ушел в прошлое, вдруг снова хлынул на меня. Я машинально схватил Анну за руку, едва не вскрикнул, почувствовав ее безвольную тяжесть, но Анна дернулась, освобождаясь от меня, поджала колени к животу и прижала руки к груди, как делают во сне дети, если им холодно.

– Ну, ты лежишь… – облегченно выдохнул я, чувствуя, как бешено колотится в груди сердце. – Как мертвая… Анюта! – Я присел на край койки. – А что все-таки случилось? Я тебя не узнаю.

Она не ответила. Каюсь, иногда я нечаянно обижал ее, я не всегда слежу за своим языком, но разве сейчас я сделал что-то не так? Я сказал Анне грубое слово?

Я погладил ее по голове. Она не отреагировала. Я чувствовал, как во мне неудержимо вскипает гнев. Вляпался в гнусную историю, едва держусь на ногах от усталости, продрог до самых костей, но вместо помощи и сочувствия – каприз и бойкот.

– У тебя есть водка? – повторил я.

Неожиданно Анна повернулась, села в постели, накрыла ноги одеялом.

– По-моему, тебе сегодня уже достаточно водки.

Это был детонатор. Я взорвался.

– Достаточно?! – вспылил я. – А кто ты такая, чтобы указывать мне меру? Ты что, из общества трезвости? Или, может быть, ты мне жена?

– Пошел вон, – спокойно ответила Анна. – Можешь возвращаться туда, где был. – Она снова легла ко мне спиной, опустила руку под койку, вытащила оттуда полиэтиленовый пакет, набитый чем-то мягким, и, не глядя, швырнула его в меня. Я не успел увернуться, и пакет шлепнул по лицу.

Ну, теперь ясно. Банальная ревность. Теперь всякое объяснение будет выглядеть как жалкое оправдание. А этого никак не вынесет мое достоинство. Будь мне Анна женой – не стал бы оправдываться и доказывать, что не верблюд. А так – тем более.

Я поддал пакет ногой, так, что он вылетел на кухню, вышел из комнаты и с треском захлопнул за собой дверь. Водки в холодильнике не оказалось, зато под самой морозильной камерой лежала тугая пластиковая бутыль с красным портвейном и торт в квадратной коробке. Ах, да! Анна собиралась отметить со мной свои именины – двадцать пять лет назад, девятнадцатого августа, ее крестили в сельской церкви Рязанской области и нарекли Анной. Грешен, забыл об этом мероприятии. Но если бы даже помнил, то все равно приполз бы поздно вечером, босой и мокрый с головы до ног.

Дала бы выпить, накормила, согрела, а потом бы спрашивала, что со мной случилось, мысленно оправдывался я за свою резкость. В маленькую алюминиевую кастрюльку я вылил стакана три портвейна, добавил туда сухой гвоздики, лимонного сока, корицы и мускатного ореха, поставил варево на огонь и стал помешивать ложкой. Первым мириться не буду, решил я. Не мальчишка, чтобы терпеть ее капризы…

Грог стал закипать, я снял его с огня, налил в стакан и стал отхлебывать маленькими глотками. В желудке сразу стало тепло. Я налил снова. Меня повело, и на лбу выступили крупные капли пота.

Вместе с теплом накатила сонливость. Из моего тела словно вытащили позвоночник, и теперь я полулежал на стуле, испытывая блаженство, и не очень успешно боролся со сном. Женщин всегда следует держать от себя на дистанции, думал я, из-под отяжелевших век глядя на полиэтиленовый пакет, лежащий на полу. Чуть зазеваешься, чуть притупишь бдительность – и нежные пальчики уже крепко обхватывают твое горло. А-а, поздно пришел! Да еще и шатаешься из стороны в стороны! Значит, где-то пил без меня! А я, дура, волнуюсь, места себе не нахожу, думаю, что утонул! Получай по роже!.. Нет, что ни говори о любви, а женщины – это зло… Чем это, интересно, она в меня бросила?

Я с большим усилием оторвался от стула, потянулся за пакетом, приподнял его за нижний край и вытряхнул содержимое. На пол выпала белая женская накидка из тонкой, как бумага, кожи, с большой золоченой пуговицей на воротнике. Такого претенциозного наряда у Анны не было. Чья эта одежка, интересно?

Я сложил накидку в пакет, забросил его в стенной шкаф, где хранились крупы, и снова нацелился на кастрюлю, где еще оставалось немного грога. Шиздануть последний стаканчик, или не стоит? – лениво раздумывал я.

Тяжесть, сдавившая мне сердце, словно пальцы тисками, постепенно отпускала. Все, что случилось со мной на Диком острове, уже не казалось таким драматичным. Да, пришили какую-то даму. Я случайно оказался на борту яхты и увидел труп. Ситуация неприятная, но не более того. Никто меня ни на яхте, ни на острове не видел, следов за собой я не оставил. Мафиозные разборки на побережье едва ли не каждый день громыхают. Если по каждому покойнику нервы ломать – здоровья не напасешься.

Мне на плечо легла чья-то рука. Я вздрогнул, хотя портвейн притупил реакцию.

– Это ты? – спросил я.

– Я, – ответил Леша.

– Садись, наливай из кастрюли грог.

Леша беззвучно прошел вперед и сел напротив меня.

– Где ты был? – спросил он после минутного молчания.

Сразу видно – мужик. Ни истерических ноток в голосе, ни слез, ни соплей, ни нервов. Рыжая кудрявая копна волос в тусклом свете лампы горит, как факел. Аккуратная бородка волной сглаживает острые скулы. Тонкий нос, слегка подрумяненный солнцем. Спокойные голубые глаза. Сильно выделяющиеся надбровные дуги, с очень светлыми, едва заметными бровями. Высокий лоб. С Леши можно рисовать иконы. Таких красивых мужиков я редко встречал в своей жизни.

– Я был на острове, Леша, – ответил я и вздохнул. – Сколько крабов ты вытащил сегодня?

На вопрос он не ответил. Леша не любил говорить попусту.

– Собственно, – произнес он, не сводя с меня глаз, – я так и сказал Анне – с тобой вряд ли могло случится что-нибудь серьезное… Или я не прав?

– Ты не прав, потому что… потому что не пьешь, а грог остывает. Сделай милость, возьми из шкафа стакан и налей сам. Я еле руками двигаю.

– Ты выпал с лодки? – спросил Леша.

– Почему ты так решил?

– Если находят лодку без гребца…

– А кто нашел лодку? – перебил я его.

– Насколько мне известно, пограничники. По номеру определили, к какому причалу она приписана, и пригнали ее к берегу.

– Не знаешь, они обо мне что-нибудь спрашивали?

– Мне рассказали, что Моргун, якобы, ловко соврал, будто лодку сорвало с пирса и отнесло ветром в море.

– Значит, Моргун знает, что я плавал на остров?

– Не уверен. Он спрашивал меня, куда ты плавал на лодке сегодня, но я ответил неопределенно: за крабами.

Ответы Леши меня успокаивали. Похоже на то, что кроме него и Анны никто не знал, что я был на острове.

– Так что с тобой стряслось? – спросил Леша.

Железное терпение у человека, подумал я. Если я откажусь отвечать, он не обидится и легко перейдет на другую тему. Леша тем и удобен, что мало интересуется моей личной жизнью. Он, к примеру, ни разу не спрашивал, кто для меня Анна – это тот вопрос, на который мне труднее всего ответить; он не проявлял любопытства к делам моего сыскного агентства, в то время как всякая малознакомая пьянь в поселке замучила вопросами о пойманных мною преступниках; Лешу совершенно не волновала и моя прошлая жизнь. Мы встретились с ним в Голубой бухте, под водой, едва не столкнувшись лбами, когда занимались подводной охотой: я ловил крабов, а Леша, вооруженный ружьем с гарпуном, – камбал. Мне достаточно было несколько минут понаблюдать за ним под водой, чтобы понять – это ныряльщик высокого класса. Леша без труда опускался на десятиметровую глубину, задерживая дыхание на три минуты и больше, прекрасно ориентировался под водой, без боязни подныривал под огромные валуны, втискивался в узкие расщелины, и хотя добыча его не была адекватной риску, я завидовал его тренированности.