Портрет моего времени в 4-х пьесах

ЮРКА. Переодевайтесь.

ЛИДИЯ. Может, в зелёное, поспокойней? Или в красное лучше?

ЮРКА (подумав). В синее.

ЛИДИЯ. Ну, в синее так в синее.

Лидия Петровна идёт к себе в комнату переодеваться, и говорит уже оттуда, одновременно примеряя разные платья.

ЮРКА. Да пошутил я, в какое оденетесь…

ЛИДИЯ (переодеваясь). Не пойму я тебя, Юрка: замужнюю девушку вроде как охмурил, а с женщинами постарше обращаться совсем не умеешь.

ЮРКА (тяжело и безнадёжно вздыхая). Я не умею охмурять.

ЛИДИЯ. Ой, не умеешь. Светка, что ли, тебя охмурила, от мужа увела? Валерка-то моряк: из плаванья, знаешь, сколько всего привозил. Не пил, не курил. Не каждая ведь такого мужика на артиста променяет.

ЮРКА. Лидия Петровна, мы существуем в других понятиях: любит не любит, нравится не нравится.

ЛИДИЯ. Дак что ж по-вашему: сегодня одну полюбил, завтра другую, послезавтра за третьей пришарманился. Юрка, так ведь себя истратишь – до старости лет не хватит. Уж мне в смотровом кабинете чего только про своих мужей не рассказывали. Одна пришла с большой пуговицей от пальто – где думаешь – в интимном месте… (Смеётся.) Прям как в анекдоте… Муж, говорит, дурак прикрутил себе, чтоб приятно мне сделать. Я говорю, чего ж у него совсем эрекции, что ли, нету?.. А она говорит, в молодости зато по девкам летал как петух в курятнике…

ЮРКА (с желчной ухмылкой). У меня особый способ есть, как не истратиться.

ЛИДИЯ. Да ладно. Поделись с больными своим способом, глядишь, и денег заработаешь.

Лидия Петровна появляется в ситцевом девичьем платьице: коротенькое, с огромными лиловыми цветами – явно, одето не по возрасту и не к месту.

Что за способ такой?.. Или секрет огромный?

Юрка тупо смотрит на неё, не понимая, что делать дальше. Лидия Петровна воспринимает это как победу своего женского оружия.

(Игриво улыбаясь.) Слишком вызывающее, наверно?.. Что уж: жёлтое ярко будет. А всё остальное – мусор один.

ЮРКА. У вас врождённый вкус. Что надо.

ЛИДИЯ. Ну так: я когда в театральном кружке занималась, мне хорошие роли давали. Я бы в театре уже народной артисткой была бы.

Лидия Петровна сама берёт стул и ставит его посреди комнаты. Садится на него так, словно в сильно опьянённом состоянии: широко расставив ноги и вытянув их вперёд, руки опустив вниз как плети. Голова свалена набок.

ЮРКА. А глаза-то закрыли зачем? Я же не гипнотизёр.

ЛИДИЯ. Так я не знаю как… Так, что ли?

Тело её остаётся в прежнем положении, но шея вытягивается, а глаза смотрят куда-то вверх.

ЮРКА. Уже лучше. Надо сесть как-то посвободней.

ЛИДИЯ. Куда уж свободней-то. Задрать, что ли, ноги?

ЮРКА. Нет, нет, я имел в виду, надо их как-то поставить… Вот так, что ли… Привстаньте пока…

Юрка ловко приподнимает Лидию Петровну за руки, поворачивает стул. Усаживает её в полупрофиль, забрасывает одну ногу на другую, одну её руку кладёт на ногу ладонью вверх, другую – свободно опускает вниз.

Вот так… отлично… На переднем плане плавная линия изгиба, переходящая в колено… сюда…

Пока Юрка занят своей тёщей, из комнатки появляется бабка Анна и незаметно наблюдает за ними из-за двери.

ЛИДИЯ. Хорошо хоть бабка Анна не видит, а то бы уж сплетен всем наговорила бы. Скажет, зять с тёщей, пока жены нет, любезничают.

ЮРКА. Она даже с бабками на лавке не сидит… И голову чуть-чуть набок.

ЛИДИЯ. Не сидит, потому что разогнали её. Она уже всех соседей грязью полила. Это ведь не человек. Ты знаешь сколько она нам с Ангелиной крови попила – на танцы Ангелина из окошка бегала, да. Всё запрещала. Я в саду постоянно работала: то крыжовник обирать, то яблони окапывать, то пруд чистить – умотала всех!.. Ангелина уехала отсюда: ни одного письма даже ей не написала, аж до самой смерти. Двуличный человек она. Теперь сироту казанскую корчит из себя.

ЮРКА. Знаете что: давайте я вас сфотографирую, а потом по фотографии сделаю портрет.

ЛИДИЯ. Да я больше слова не скажу.

ЮРКА. При чём здесь это. Мне так удобней и проще.

Юрка достаёт фотоаппарат и настраивает объектив.

ЛИДИЯ. Это ведь надо – про своих родителей сказать «кулаки». Я, говорит, даже их не жалею. Ещё и Ленину поклоняется – богоотступнику. Вместо мозгов помойка одна.

ЮРКА. Так, улыбаемся. (Делает два снимка.) Готово. А вы сами-то, Лидь Петровна, давно в Бога поверили? После того, как Союз развалился?

ЛИДИЯ (с лёгкой и беспечной усмешкой). Так а чё: про Бога не говорили ничего – нету его и нету. Все жили себе, да и жили. А сейчас из каждого утюга про церковь и про веру долдонят. Не захочешь – поверишь.

ЮРКА. А бабка Анна почему верила?

ЛИДИЯ. Да никогда она не верила, ты что. Врала, всю жизнь врала.

Слышен звонок в дверь. Бабка Анна неслышно проскальзывает к себе в комнатку.

Юрка, иди открой, а то неприлично мне. Платье какое-то дурацкое нацепила – вот ненормальная… (Усмехнувшись, исчезает в своей комнате.)

Юрка идёт открывать. В прихожую входит Игорёк.

ИГОРЁК. Мне к Анне Семёновне надо на пять минут. (Пытается протиснуться вперёд.)

ЮРКА. Погоди, мужик. (Перегораживает ему дорогу.) Ты чего, в магазин, что ли, за фунфырём забежал.

ИГОРЁК (крича). Анна Семёновна, меня здесь не пускают!

Из комнатки выходит бабка Анна.

АННА. Юрочка, пусти его, пожалуйста. Он мне в одном важном деле обещался помочь. Это мой товарищ. По вере.

ЮРКА. Ну… раз товарищ.