Портрет моего времени в 4-х пьесах

ЮРКА. На полу валялись.

ЛИДИЯ. Ты чё с ним без трусов, что ли, спишь?

СВЕТА. А что – он муж мне.

ЛИДИЯ. Ну не знаю. Я с твоим отцом пятнадцать лет прожила, и он меня голой ни разу не видел. А вы ещё, поди, и при свете?.. (Делает недвусмысленный жест.) Смотри, Светка, развратишь мне ребёнка, я тебя своими руками придушу.

СВЕТА. Мам, может, поэтому вы и разошлись с отцом. Ей-богу, ведёшь себя, как пионерка на аборте.

ЛИДИЯ. А ты себя как шалава ведёшь.

СВЕТА. А с Бабаевым вы одетые, что ли, спите?

ЛИДИЯ. Да я с ним вообще не спала. Храпит как бульдозер. На кресле-диване себе стелил.

СВЕТА (недоумевая). Бли-ин, вы б ещё в дублёнке трахались. И с лыжами на валенках.

ЛИДИЯ. Слушай, иди на хер со своими законами. И не учи свою мать жить! Я тебе последнее отдавала. А ты привела этого!..

СВЕТА. Мам, замолчи!

ЛИДИЯ. Третий год живёт на моей жилплощади, а хоть бы раз мамой назвал. Надуется как бирюк – здрассьте, Лидь Петровна. Как будто в казарме живу.

Слышен звук сливного бачка и из туалета выходит Юрка.

ЮРКА. Я свою родную мать никогда мамой не называл. А вы меня чего, усыновили, что ли?

ЛИДИЯ. Ты погляди. Так это положено из-за вежливости. Ты живёшь у меня, Юра.

ЮРКА. Я живу у Светланы. А «Лидия Петровна» – это и есть вежливость. Я тоже что-то не слышал, чтобы вы бабу Анну мамой называли.

ЛИДИЯ. Так она кровопийца моя, а я-то тебе чего плохого сделала? Всё для вас и стараешься.

ЮРКА. Так – я пас.

Юрка уходит в комнату и запирает за собой межкомнатную дверь на щеколду. Дверь с большими вставками из стекла с узорами, через которые всё более-менее видно. Лидия Петровна подходит к двери.

ЛИДИЯ. Ты просто неблагодарный и жестокий человек. Валерка, бывший светкин муж, был намного обходительнее. (Дёргает дверь.) И кто тебе дал право закрываться в моей квартире?

Света подскакивает к матери и пытается оттеснить её от двери.

СВЕТА. Мама, оставь его в покое! Он творческий человек. Зачем ты Валерку сюда приплетаешь? Я за Валерку не хотела замуж, ты мне его подсунула: «Вон, глянь, в загранку плавает – в мехах, с машиной будешь».

ЛИДИЯ. И правильно говорила. А у этого, как у латыша: душа и больше ни шиша. Так Валерка твой меня мамой всегда звал.

СВЕТА (вспыхнув). Он давно уже не мой! Ты знаешь, у Юры мать была пьяница, он в детстве одни драки и поножовщину видел – чего ты к нему домоталась «мама, мама»!

ЛИДИЯ. Вот он тебя алкоголичкой и сделает. И ребёнок у вас вырастет тоже стебанутый, если с ним будешь жить.

СВЕТА. Мама, я тебя щас расшибу чем-нибудь! (Хватает пустую сумку и замахивается на Лидию Петровну.) Замолчишь ты или нет!.. Замолчишь или нет!.. Достала уже всех!

ЛИДИЯ. Это вот так вот родную мать встречает!.. Не успела прийти, уже из дома гонят. Господи, да что б вы сдохли все!.. Суки, видеть вас больше не хочу. Забирайте своего ребёнка и чешите куда хотите.

СВЕТА. Уйдём, не бойся. Юрка собирается в Москву, уже насчёт работы договорился.

ЛИДИЯ. Да кому он нужен. Ошманделок! Это он в нашей дыре герой – (пародирует кого-то, делая слащавым голос) «Ой, и художник, и артист, и поэт». Хоть бы одну картину продал. Развесил по дому свою мазню – позор – у меня обои старые и то красивше.

СВЕТА. Ага, ты в живописи разбираешься, как пингвин в балете.

ЛИДИЯ. Бессовестная – такое матери говоришь. Да побольше вашего разбираюсь. Вон, сосед под нами – каждый день на рынке свои картины продаёт – вот это и есть настоящий художник.

Юрка не выдерживает, открывает дверь и подключается к общей сваре. Света сразу же становится между ними.

ЮРКА. Да ваш сосед свои картины за бухло продаёт – он алкаш и халтурщик. Он своих лебедей уже, наверно, двадцать лет рисует.

ЛИДИЯ. А людям нравится. Ему за это деньги платят. Зачем же его алкашом оскорблять. Вот ты без копейки – мужик называется – на шее у жены сидишь… Иди, продай свои картины, раз такой гениальный.

ЮРКА. Да не пишу я на продажу, это моё самовыражение – сто раз говорю! Я занимаюсь творчеством. Твор-чес-твом!

ЛИДИЯ. Чего же тебя из театра выперли? Там бы и самовыражался.

СВЕТА. Мама, его никто не выгонял, ты всё знаешь. Главный режиссёр не продлил с ним контракт, потому что он статью написал про его афёры с директором. Ты же слышала, они у актёров столовую отобрали и склад там сделали для мануфактуры. Юрка за справедливость боролся.

ЛИДИЯ. Справедливость – что ты! От зависти написал. Надо было самому бизнесом заниматься, а не обсирать знающих людей.

СВЕТА. Мама, ты чего несёшь. Они не имели права отбирать у людей столовую.

ЛИДИЯ. Помолчи, умная. Начальство на то и начальство, чтобы иметь право. Уж не таких ли им нищебродов слушать? Пусть начальником становится и права свои качает. Нехрена лезть в чужие дела. Молчал бы в тряпочку, и работал бы до сих пор.

СВЕТА. Ну да, вы всем заводом промолчали, и ваши начальники быстро его обанкротили. Молчуны.

ЛИДИЯ. Этого ещё толком никто не знает. Ты что следователь? (Обиженно.) Молчуны. А он говорун – в дырявых брюках теперь светится.

СВЕТА. Его актёры попросили написать. Почти полтруппы.

ЛИДИЯ. И что? Где ваши артисты? Что-то ни один не заступился. Молчишь?.. Мозгов у вас нету, всё на рожон прёте. Поэтому у вас и квартиры нет, и работы нет, и денег. А какое уважение может быть к таким дурачкам – никакого.

ЮРКА. Вам что, картины мои мешают? Так и скажите, зачем жизни-то учить.

ЛИДИЯ. Вы мне мешаете! Потому что жить не можете нормально. Живёте как уроды. Отовсюду вас выгоняют, все вас пинают. Я двадцать лет медсестрой в смотровом кабинете проработала. Мне до сих пор люди жратву приносят – возьмите, Лидия Петровна, в благодарность, мы вас помним. А муж твой безработным сидит, потому что не нужен никому.

СВЕТА. Мам, не передёргивай: мой муж сидит безработным, потому что ты отказалась его прописать. Иногороднему без прописки, ты же знаешь, трудно работу хорошую найти. Ему в лицее так и сказали, прописывайтесь и приходите.

ЛИДИЯ. На станции вагоны разгружать – прописка не нужна.

СВЕТА. Ну спасибо. Сама что-то не пошла на станцию после смотрового кабинета. И отца туда не посылала.

ЛИДИЯ. Ну и хамка – престарелой матери предлагаешь вагоны разгружать.