Золотой империал

– Ну-ну… Свободен.

* * *

День пошел коту под хвост.

С порезанными парнями – дело глухое до упора. Конечно, дружков, одноклассников, у кого были, родителей опросили… Да, команда, похоже, занималась тривиальнейшим гопничеством по мелочи. Вытряхивала тощие кошельки у припозднившихся женщин, обирала школьников, приставала к гуляющим парочкам. Пяток—десяток потерпевших, подававших в последние месяцы заявления об ограблении на улице, с уверенностью опознали в предъявленных им (да не трупах, конечно, фотографиях из семейных альбомов), своих обидчиков. Без всякого сомнения, еще две-три недельки проказ, и сопляки угодили бы в теплые объятия закона, Сальников пошел бы по второй ходке, уже по взрослой статье и на всю катушку, Корольков, вероятно, тоже, если медики не признали бы его полным дебилом, что, судя по характеристике, подколотой к делу, нельзя было исключать, Лаптев и Кошкин поначалу отделались бы, скорее всего, условным сроком… Однако шайка (язык не поворачивается называть эту компанию бандой) пала жертвой своей наглости. Осознавать всю низость содеяного придется только младшему – Кошкину – да и то если выживет и не повредится от пережитого рассудком. Хотя врач санавиации, прибывший на вертолете, чтобы забрать пострадавшего в облцентр, уверял в благополучном исходе. Посмотрим…

Настораживало то, что на месте преступления не было найдено не только следов (это как раз, принимая во внимание выпавший снег, неудивительно), но и любых предметов, принадлежавших пострадавшим. Ни документов, ни оружия, ни даже пачки из-под сигарет… А дружки Сальникова, например, утверждали, что он без ножа в кармане из дому не выходил, как и Корольков. Лаптев же недавно, со слов его сопливой подружки, изготовил в домашних условиях кастет, очень им гордился и постоянно перед ней хвастался. В двух случаях ограбления у жертв были зафиксированы следы ударов в область затылка тупым орудием, возможно кастетом, но нигде возле трупа Лаптя он обнаружен не был. Что же получается: убийца-профессионал скрупулезно обыскал свои жертвы и не побрезговал даже мелочами? Или он не профессионал? А орудие убийства? А мастерский бросок ножа, или что там у него, в спину убегавшего Кошкина, не дошедший до цели только по случайности? Ребус выходит… Может быть, все-таки афганец? Нужно будет нажать на председателя Хоревского общества воинов-интернационалистов…

Чтобы не оставлять машину у Жоркиного дома (в последний раз какая-то зараза все-таки сняла дворники!), Николай сначала заехал к себе, переоделся на всякий случай (а случаи бывают разные, господа гусары!), прихватил из хранившихся для такого случая запасов пузырь водки и направился пешочком по знакомому маршруту.

И все-таки странновато получается: сначала объявляется какой-то странный Князь, связанный с наркотой, которого матерый уголовник (ну и что с того, что молодой) боится до такой степени, что не только убирает своего подельника, способного выдать Князя, но и сам на полном серьезе пытается покончить с собой. Затем того же Клеща (находящегося под охраной, между прочим) хладнокровнейшим образом «мочат» в больнице, а караульный потом вспоминает, что в палату заходил на минуту кто-то из врачей, но примет его припомнить никак не может. Так… Среднего роста, скорее ближе к высокому, худощавый, русые вроде бы волосы… Даже рост точно, орясина, назвать не смог: смотрел, дескать, снизу – подняться ему перед медиком было лень, понимаешь! В завершение всего кто-то неизвестный, но до предела профессиональный, хладнокровно, словно курят, режет четверых не самых хилых парней на том, видимо, месте, где они хотели тряхануть его самого. Тенденция, однако, Николай Ильич! Зуб дать можно за то, что загадочный Князь, врач-убийца и головорез, мастерски владеющий ножом, – одно и то же лицо! Ну не могут в маленьком городке одновременно объявиться три неординарных преступника, не могут…

Последняя мысль относилась уже к тому моменту, когда капитан Александров, ворча сквозь зубы и в любой момент ожидая ощутить что-нибудь мерзкое и скользкое под подошвой ботинка, поднимался в Жоркину пещеру, придерживая в кармане пальто холодную бутылку. Последние метры подъема оказались залитыми хлынувшим сверху светом, что позволило Николаю счастливо избежать «мины», предательски притаившейся прямо посредине предпоследней ступеньки.

– Ну где ты там? – нетерпеливо торопил Жорка друга, обходившего стороной коварную кучку. – Заждался уж…

– Я что тебе – с гулянки возвращаюсь? – огрызнулся Александров. – Что за спешка такая?

Жорка торопливо пропустил капитана в прихожую и захлопнул за ним дверь.

– А вот что…

На протянутой ладони Конькевича тускло поблескивала серебристая монета…

7

– Что, Алехина, пригорюнилась?

Лейтенант Лукиченко по-хозяйски развалился на стуле перед сумрачной Анютой, ссутулившейся на своей табуретке. В комнате, как обычно, не прибрано, поэтому хозяйка провела нежданного и незваного гостя в кухню, похоже бывшую в этой квартире всем – и столовой, и гостиной, и конференц-залом… Судя по пустой бутылке из-под водки у мусорного ведра под раковиной, нечесаным космам, падающим на лицо девчонки, выглядевшей сейчас на все сорок, если не больше, девица вчера щедро, по-русски, заливала горе по погибшему суженому.

– Чего, спрашиваю, такая смурная, а, Алехина? Сожителя своего оплакиваешь? Зря.

Девушка вопросительно подняла на милиционера пустые и мутноватые глаза. Лицо иссиня-бледное, мешки под глазами…

– Зря, говорю, оплакиваешь, Алехина! – жизнерадостно продолжил Лукиченко. – Сожитель твой, муж невенчаный-нерасписанный, и тебя бы, дуру, за собой утащил, кабы жив остался. А что ты думала? Соучастие в распространении наркотиков тебе вряд ли припаяли бы, а вот содержание притона – за милую душу. Не веришь? Вот, читаем…– Лейтенант извлек из папки тоненькую потрепанную книжечку в серо-коричневом бумажном переплете и с первого раза открыл нужную страницу. – Вот, читаем… Статья двести двадцать шесть-прим: организация или содержание притонов для потребления наркотических средств или предоставление помещений для тех же целей – наказывается лишением свободы на срок от пяти до десяти лет с конфискацией имущества или без таковой. Скажешь, Клещ здесь с дружками своими не кололся? Пятерик тебе светил, Алехина. И это – в лучшем случае. Правда, конфисковать у тебя особенно нечего…

Хозяйка сидела, уставившись в пол и снова закрыв испитое лицо волосами.

– А так – гуляй душа! Ну, пока следствие идет, под подпиской посидишь… Ты ж, Алехина, местная? Местная, спрашиваю?! – Жесткие пальцы милиционера ухватили Аню за подбородок, приподняли голову девчонки.

– Местная…– сквозь зубы выдавила она, ненавидяще глядя в глаза Лукиченко.

С каким удовольствием она сейчас запустила бы ногти в эти наглые, близко посаженные светлые зенки, так портящие в общем-то по-мужски симпатичное лицо мента…

Лейтенант, видимо, почувствовал негативный всплеск энергии, исходящей от этого звереныша, потому что убрал руку и опасливо отодвинулся подальше, к окну, прикинувшись, что просто захотел подышать воздухом из приоткрытой форточки.

– Ну и ладушки. Значит, и ездить тебе особенно некуда, Алехина. Ну а если надо будет куда… В Челябинск там или еще куда-нибудь: ты только мне скажи – я пособлю.

– Что-то вы, гражданин начальник, добренький чересчур, – снова опустив голову, пробубнила под нос Аня.

Запал мгновенной ненависти весь вышел, оставив только какую-то пустоту в груди, ставшую привычной после смерти Леши. Будто выпало оттуда что-то необходимое и нечем заполнить зияющую дыру. Лешик… Девчонка снова почувствовала, как к горлу подступают слезы, удивившие донельзя – казалось, еще вчера выплакала все и теперь внутри все сухо, будто в пустыне…

– Да не надо так официально, Алехина… Тебя ведь Аня зовут? Вот! – деланно обрадовался Лукиченко, увидев, как девица мотнула головой, что можно было равно принять как за согласие, так и за отрицание. – А меня – Виталий Сергеевич. Ты можешь просто Виталием звать, – расщедрился он. – Вот и познакомились!

Аня больше не могла сдерживать слезы. Она упала лицом на сгиб локтя и затряслась в рыданиях.

«Нет, так дело не пойдет! – решил про себя лейтенант, поднимаясь со стула и наливая из-под крана стакан воды. – В таком состоянии мне эту бл… не разговорить! Что ж, переходим к плану под номером два».

– Ну не плачь, не плачь! – Лукиченко, попытавшись насколько смог добавить в голос тепла, неловко погладил девицу по голове, протягивая под вздрагивающие спутанные волосы стакан. – Ты водички вот выпей лучше. Успокойся.

Зубы Анюты, чуть помедлив, выбили громкую барабанную дробь по краю стакана.

«Как бы не отгрызла кусок, с нее станется! – опасливо подумал Лукиченко, потихоньку отбирая сосуд, в который девица намертво вцепилась обеими руками. – Попадет в больницу, отвечать за поганку мне придется!»

– Ну, успокоилась немножко? Вот и порядок!..

«Сейчас спросить? Нет, еще не дошла до кондиции…»

– У тебя закуска-то какая-нибудь есть, Аня?

Девица подняла голову:

– А что?

Лейтенант молча нагнулся, достал из спортивной сумки, стоящей у ножки стола, бутылку «Московской», принесенную с собой, и со стуком поставил ее на стол.

«Ишь, как глазки-то загорелись! – удовлетворенно подумал он, наблюдая за преобразившейся Алехиной. – Бл… она и есть бл…! Наверняка по материным стопам пойдет. Наследственность…»

* * *

Конечно, ничего особенного у Анюты, мигом окосевшей от водки, упавшей на старые дрожжи, выведать не удалось. Из ее слезливых, перемежаемых бурными рыданиями по безвременно усопшему Лешику монологов удалось лишь вытянуть кое-какие черты портрета загадочного Князя, который с некоторых пор иногда появлялся то один, то со здоровенным гориллоподобным субъектом, откликающимся на кличку Колун (еще один, кстати, фигурант!), тот факт, что золото поступало именно от них в качестве оплаты за наркотики, которые они потом увозили неведомо куда, да еще наверняка неверный пересказ их с покойным Клещом разговоров, обрывочно слышанных, когда прислуживала за столом. Интересный получался типаж. Не встречалось такого в их краях, та еще, видно, птичка, залетная.. Да и Колун этот…

Выяснилось и еще кое-что интригующее…

Анюта заявила совершенно точно, что в последний раз Князь принес ровно пятьдесят штук золотых «червонцев», то есть десятирублевок. Они еще вместе с Лешиком их несколько раз пересчитывали, прежде чем спрятать в тайник, причем два золотых, именно два – свою обычную долю – Грушко припрятал получше. Помявшись, Алехина, видимо решившая окончательно и бесповоротно встать на путь исправления, ненадолго исчезла из кухни и, вернувшись, выложила перед Лукиченко два блестящих желтых кругляка. Возможно, в так и не найденном тайнике оставалось и еще кое-что, но лейтенант решил пока не форсировать события.

– Молодец, Алехина, хвалю! Помощь следствию – дело благородное, – заявил Виталий, заворачивая монеты в кусочек фольги от плитки шоколада «Сказки Пушкина», предложенной в качестве закуски, и пряча в нагрудный карман, под пуговицу. – Я, Анюта, верю в то, что мы с тобой поладим!

На самом деле мысли его текли совсем в другом направлении.

Если первоначально было полсотни золотых, два «отслюнил» себе Клещ, а в описи изъятого при обыске значилось сорок семь, значит, где-то существует еще один неучтенный червонец… Стоп! Он же тогда, обрадованный находкой, высыпал пригоршню желтяков перед капитаном Александровым… Не притырил ли одну монетку этот сухарь и чистоплюй? На зубок, так сказать, а?..

– Слушай, Але… Аня! Ты после обыска тогда ничего в кухне не находила?

– Не-э…

Пьяненькие глазенки честные-честные, пустые-пустые…