Запах псины

Поток гадостей об Оксане из уст Веры, казалось, не иссякнет во веки веков. Оксана и такая и сякая, но только не достойная невеста богатого жениха.

Я узнал об Оксане чуть не всю подноготную, и всего-то за пять баксов для бармена и чекушку для Веры.

Если четвертьчасовую речь Веры очистить от шелухи, то инфа об Оксане уложится в несколько слов: влезать в долги Оксана не умела, шантажисты Оксану не беспокоили, альфонсов в числе оксаниных любовников не наблюдалось.

Зато любовников у Оксаны было столько, что Вера от зависти чуть не сдохла. Перечислила всех. Начала постоянными, закончила залётными.

Последний из залётных появился у Оксаны восьмого марта. Девчонки собрались в кабачке, чтобы отметить праздник, а тут появился, со слов Веры, “хмырь”.

Я бы на хмыря внимания не обратил, если бы Вера не сказала, что хмырь весь вечер похвалялся, какой он ушлый маклер. Мол, может продать любое жильё, даже проблемное.

Когда я спросил, что такое “проблемное жильё”, Вера наградила меня взглядом-вопросом “Ты когда родился, сыщик? Вчера?”, затем снизошла до ответа.

– Это когда вам срочно нужны деньги, а у вашего дяди есть квартира. Дядя сидит в тюрьме, выйдет на свободу аж к пенсии, если выйдет вообще, а свою квартиру продавать не хочет. И сам не гам, и другому не дам.

– И маклер мог бы ту квартирку продать?

– Да. За десять процентов.

– И маклер не боится, что дядя, который сидит, когда выйдет на свободу, придёт к маклеру с вопросами?

– А чего бояться маклеру? Пусть боятся родственники, которые решили дядину квартирку продать. Маклер ведь только продаёт. И потом, он говорил, что у него всё схвачено, бояться нечего. Всё проводит по документам.

– Описать маклера сможете?

– Хмырь с хитрыми противными глазками. Так и ищет, как бы чего стырить.

– Стырить?

– Такой у него был вид.

– Кроме “как бы чего стырить”, у него приметы были?

– Да. Квадратный и лысый.

Ни других примет, ни названия фирмы, где трудился ушлый маклер, Вера припомнить не смогла. На восьмое марта выпили столько, что Вера плохо помнила, как встретила десятое. Что уж тут говорить о каком-то лысом маклере, которого Вера только и видела, что в тот вечер, восьмого марта, в Дёнь Большой Пьянки.

А вот Оксана с маклером ещё с недельку после праздника встречалась. Позже Оксана рассказала Вере, что маклер оказался чересчур доставучим: обрывал телефон целую неделю, звонил и звонил без конца, Оксана аж устала. Вдобавок жадность маклера предела не знала: когда Оксана намекнула, что пора бы возлюбленной подарить хотя бы колечко или мобилку, тот слинял. Если не слинял бы сам, то ему помогла бы Оксана. У таких девушек, как Оксана, парни, которые подарки не дарят, не задерживаются.

Вера могла об Оксане говорить часами, но мне уже было куда держать путь. Потому я распрощался с Верой, кивнул бармену в благодарность за наводку, потопал из кабака вон.

В парке на скамейке я обмозговал инфу от Веры. Из всего, что Вера наговорила, ценными оказались лишь воспоминания о маклере. Для жирного мотива маклер подходил лучше некуда.

Поначалу я засомневался, в порядке ли у Веры память. Всё-таки настолько ушлого бизнесмена, что по кабакам рекламирует незаконные услуги в открытую, я ещё не встречал. Затем я успокоился. Где маклеру предлагать подобные услуги, как не в кабаках, казино и подобных местах? В кабаках да казино полно тех, кто уже пропил-проиграл всё до последнего гроша, и мог бы захотеть продать квартирку родственничка, пусть и не совсем честным путём. Такой контингент будет держать язык за зубами, так что маклеру бояться нечего.

В свете инфы о маклере все крутки-мутки Оксаны приобрели смысл. Если Оксане за убийство мамаши удастся Лёву посадить, то знакомый ушлый маклер может продать мамашин дом, пока Лёва сидит. За вычетом десяти процентов маклерского гонорара Оксане достанется вся сумма, вырученная от продажи дома. Другими словами, Оксана к своей доле наследства пригребёт и лёвину. Это уже посерьёзнее, чем половина наследства, на которую можно купить лишь маленькую квартирку да большую гулянку на пару вечеров в кабаке.

Осталось узнать, как Оксана представляла себе встречу с Лёвой. Ведь не дура – понимала, что Лёва её за такие выкрутасы пришибёт, как только выйдет на свободу. Переезд в другой город не спасёт. У нас страна хоть и большая, но найти живого человека куда проще, чем кажется на первый взгляд.

Я решил, что не помешало бы инфу о маклере проверить. Иначе жирный мотив Оксаны мог оказаться пшиком.

Я позвонил телефонисту. Попросил переслать мне файл-отчёт за март со звонками на номер Оксаны. Телефонист записал на мой счёт десять баксов.

Пять минут, пока телефонист отрабатывал американский червонец, я гулял по парку, дышал свежим воздухом, отгонял назойливые мысли, слушал воробьиный щебет. На шестой минуте прогулки я вышел из парка. В тот же миг защебетал мой мобильник: сообщил, что мне пора проверить почту.

Я забрался в джипчик, раскрыл ноут, заглянул в почтовый ящик. Письмо от телефониста весило столько, что я подумал: а не получил ли я отчёт о звонках Оксаны за последние десять лет?

Отчёт оказался-таки за один только март. Почему отчёт за один месяц весил как иной за пятилетку? Потому что Оксана оказалась девочкой востребованной. Оксане звонили чуть не с сотни разных номеров, да по десять раз на дню.

Один номер отличился: звонил без перерыву. Причём до восьмого марта с того номера Оксану не тревожили ни разу, а с девятого – как прорвало. Звонки по десять-двадцать минут, по полчаса. После пятнадцатого марта – как отрезало. Из списка звонивших Оксане номер назойливого абонента исчез.

Номер не принадлежал ни Лёве, ни мамаше, ни Серому, ни Димону, ни даже Кате. Зато со слов оксаниной сокабачницы Веры, неделю после восьмого марта Оксана встречалась с маклером, и тот оборвал Оксане телефон.

Я позвонил в коммерческую справочную, продиктовал номер, который счёл номером маклера, спросил, числится ли тот номер за фирмой, связанной с недвижимостью. Пока справочная обрабатывала запрос, я прослушал рекламу сначала мочегонного, затем подгузников. Под конец ликбеза я получил название фирмы и адрес офиса, где трудился маклер.

*

*

В офис маклера я вошёл под звон подвешенных к дверям колокольчиков. Из-за стола поднялся квадратный и лысый мужик, на вид крепкий как дубовый пень.

Мужик окинул гостя намётанным взглядом, вычеркнул меня из списка потенциальных покупателей жилья, но голливудскую улыбочку не выключил. Мужик сел за стол, взглядом указал на стул: мол, садись, коль пришёл. Я представился, положил на стол визитку, сел.

Мужик визитку прочёл, сунул в коробку, где визиток насобиралось – хоть костёр разводи. Затем мужик кхекнул, представился Шурой, спросил, с чем я пришёл.

Я протянул Шуре мобильник с фоткой Оксаны на экране. Шура рассмотрел фотку, кивнул: мол, помню. Я попросил рассказать про Оксану всё, что Шура знает. Шура спросил, зачем ему этот геморрой, и не пора ли мне убираться восвояси.

Я напомнил, что в кабаке “Маслинка” Шура рекламировал свои услуги по незаконному отъёму недвижимости у граждан, сидящих по тюрьмам да по зонам. Шура с улыбкой голливудского крутого парня сказал: “Ха!”. Я пообещал сделать всё, чтобы левыми сделками шуриной конторы и Шурой лично заинтересовались те, кому следует.

Шура сообразил, куда я клоню, набычился. Затем Шура заговорил голосом, напоминающим скрежет, что дамам выворачивает кишки, когда ведёшь стеклорезом по стеклу.

– Значит ты – защитник алкашей и зэков?

– Нет. Мне нужна инфа, а вы мне её не даёте. Потому буду портить вам жизнь до тех пор, пока не допрёте, что со мной проще договориться.

– Угрожаешь?

– Предупреждаю.

– Мне не нравится, когда меня предупреждают всякие уроды.

Шура встал, подошёл ко мне, расслабил плечи, заиграл пальцами: то складывал в кулак, то расставлял веером. Я понял, к чему такие мансы, встал.

Шура на выдохе послал кулак на встречу с моей челюстью. Я ухватил Шуру за запястье, присел, потянул на себя. Шура потерял равновесие, начал падать. Я двинул коленом Шуре под дых, отшагнул в сторону, добавил парню ладошкой по затылку. Шура рухнул на пол. Драки не получилось. Зато Шура об пол разбил нос.

Через минуту Шура очухался, поднялся на колени, посмотрел на лужицу крови на полу, ощупал нос, задавил стон в самом зародыше, рассмотрел измазанные кровью пальцы.

Я протянул Шуре руку. Шура отмахнулся, опёрся о стол, поднялся на ноги, подошёл к зеркалу, глянул на нос, увидел кровь на рубашке, качнул головой, потрогал нос кончиком пальца, скривился, развернулся на каблуках, вперил взгляд в мою переносицу, заговорил.