Хромированные сердца

Она смотрела как огонёк приближается к кровавому отпечатку на бумаге. Затянулась. Косяк зашипел.

– Я скурила твою кровь.

– И попила достаточно.

– А ты мне нет?

Одеяло пропитывалось всё сильнее. Она придвинулась к нему, отодвигаясь от расползающегося красного пятна под ними.

– Хорошо, что я диплом так и не начала писать. Только зря бы перевела время.

Она повернула к нему голову. Это оказалось не так легко. Она почти ощущала как скрипят её останавливающиеся шестерёнки.

– Эй – Прошептала она. – Ты умер чтоли?

Он сидел не шевелясь. Испуг вспыхнул в ней.

– Тём! – Она толкнула его в бок. Рука начала наливаться свинцом.

От толчка он начал заваливаться вбок и упал бы, но вдруг выкинул руку и поднялся назад.

– Ты чего? – Медленно повернул к ней голову.

Она смотрела на него с мокрыми глазами.

– Не уходи без меня. Я не выдержу, если ты уйдёшь первым.

– Я здесь, солнце, я здесь. – Он тяжело поднял руку и прижал её к себе.

Его кровь закапала ей на спину. Здоровые капли стали впитываться в ткань сарафана, распускаясь алыми маками.

– Ну что ты делаешь? – Лениво заворчала она – Испачкаешь меня всю.

– Мы всё равно будем перемазаны как свиньи.

– Ну ладно тогда. Я же всё равно буду красивой?

– Будешь самой красивой свинкой.

Она начала было смеяться, но силы стремительно вытекали из неё.

– Не смеши меня, дышать тяжело.

– Смех ещё никого не убивал. – Он закашлялся. Смех перешёл в булькающий натужный кашель. – Кроме Джо Бена.

– Кто это?

– Уже не важно, долго рассказывать.

Он вытер губы тыльной стороной ладони. Красная полоса прочертила его лицо по вертикали.

– Ты хрюшка. – Засмеялась она. – Весь изговнякался.

Но смех быстро стих и она тяжело задышала.

– У меня всё потемнело. – Он вытянул перед собой руку. – Ничего не вижу.

– Прикалываешься?

– Нет. Вот, уже вижу.

Глаза трудно было держать открытыми, веки словно налились свинцом. Перед глазами висело чёрное марево, всё растворялось в нём. Перед её глазами прошла картина последнего года. Их знакомство. Её невероятное счастье, захлестнувшее с головой. Счастье, которое оборвалось через неделю. Весь оставшийся год она только и делала, что пыталась ухватить за ниточки то самое счастье, что было вначале. Но ниточки быстро рвались. К концу года они уже не рвались, а просто были другими. И к счастью больше не вели. Когда она вернулась в последний раз, он решил что больше её не отпустит. Она согласилась с ним, что лучший способ сохранить всё, это уничтожить всё. Уничтожить всё вместе с собой.

Он опустил руку ей на бедро и сжал из последних сил.

– Привеееет! Мы будем счастливы теперь и навсегда. – Пропел он и поцеловал её в плечо.

Солнце слегка царапало горизонт. Воздух был наполнен криками стрижей.

– Чуть-чуть! – Она потрясла его за руку. – Слышишь? Они кричат чуть-чуть.

– Это они нам. – Он уже не мог улыбнуться. Рука, за которую она потрясла, плетью свисала в траву. Он больше не мог её поднять. Ручейки из взрезанных рук становились всё слабее.

Его ладонь наполовину погрузилась в лужицу набежавшей крови.

"Чуть-чуть" пронеслось у него в голове.

–Чуть-чуть! Чуть-чуть! – Кричали стрижи.

Карма вечера четверга

Вечеринка ниже этажом шла вовсю. Мне то и дело звонили и спрашивали, приду я или нет. Я отвечал что приду, но пока никуда не собирался. Сегодня все сдали последний экзамен и весь студенческий корпус стоял на ушах.

Я лежал и смотрел в потолок. И сам не знал, почему не веселюсь с остальными. Впереди было прекрасное лето, наполненное друзьями, поездками и беззаботностью.

Жара на улице ещё не спала. Но у меня было прохладно. Было около десяти вечера, типичное время для моей меланхолии. Два часа, как я пришёл из института и валялся на кровати. Я даже не включил музыку. Просто лежал и слушал, как за окном предзакатно кричат стрижи, рассекая крыльями небо над студенческим городком.

Завтра проснусь под вечер, соберу вещи и с похмельной головой отправлюсь на вокзал. Поезд увезёт меня к родителям, где самые красивые закаты и постоянно чистое небо. В мои леса, где я собираюсь пожить неделю, с одним только блокнотом и Керуаком.

Я чувствовал свободу от учебных дней и это слегка ошарашивало.

Корпус почти опустел за прошедшие две недели. Многие посдавали все экзамены и разъехались кто куда. Мои соседи уехали неделей раньше. Внешняя опустошённость распространялась и внутри меня.

Когда я закончил первый курс, я жаждал поскорее уехать отсюда. Уехать домой. За год я невероятно соскучился по дому и старым друзьям. Тем более первое студенческое лето всегда запоминается. Ведь ты теперь другой. В начале года ты ещё не отошедший от школы и надзора родителей, автоматически ещё живёшь прошлой жизнью. Исправно ходишь на занятия. Стараешься учиться. Жить по графику. Рано ложиться, чтобы не опоздать к началу занятий. Живёшь, словно родители всё ещё присматривают за тобой. На втором курсе всё меняется. Тогда появляется осознание, что ты можешь быть независимым абсолютно от всего. И тогда всё и начинается. Дикость и жажда. И каждый год становится другим и новым. Каждый год ты смотришь на себя, каким был двенадцать месяцев назад и ты всегда не тот.

Я лежал и смотрел на Пака. Это наш комнатный паук. Он появился в Апреле и свил паутину в углу. Его никто не тронул и он стал жить себе дальше. Через время ему дали имя и у него появилась личность. Иногда мы устраивали культистские жертвоприношения Паку, скармливая ему мух, которых ловили. Пак был талисманом комнаты. Его паутина поблескивала в свете солнца.

Я налил себе чаю и встал с кружкой у окна. Солнце начало садиться. Внутри была какая-то тоска. Душа жаждала чего-то, но я никогда не мог понять чего.