Заратуштра, или Хождение духа Ницше. Второе издание

Выловим! Выловим!

Выудим! Выудим!

Как и тогда, в младенчестве – в ответ на материнскую голосицу, – так и сейчас солнце не преминуло тут же откликнуться, объявив себя ластиком серого неба: стал заметен левый берег, другой же берег реки продолжал прятаться.

На чистой глади устья Ра то и дело всплёскивались игры больших, невиданных им рыб; поверхность воды была настолько огромной, что вмещала в себя всё небо. На Солнце не было возможности смотреть прямо – настолько оно было ярким, – но лишь через его отражение, которое, казалось, заигрывало с Заратуштрой. Тишина как будто предвещала торжественность момента встречи реки с морем, но он так и не смог понять, когда эта встреча произошла; земля внезапно ушла на кромку горизонта, вода поменяла свой цвет и стала солёной.

Здесь пролегала южная граница Руси храма Рода.

Он и раньше видел море, Северное Море солнечных слёз; иссиня-чёрная вода волнами выбрасывала там на берег янтарные капли. Заратуштра бродил по мягкому песку, и иногда ему казалось, что он гуляет не в воде, а по воде – так легка была его поступь.

Южное море было иным. Оно не могло ничем защититься от мощи Солнца, было тёплым, и поэтому проигрывало свою извечную борьбу со стихией Огня, ежесекундно отдавая стихии Ветра щедрую дань частью своего тела.

В один из дней горизонт ощетинился белыми зубцами.

«Когда-то там были холмы, потом наступил холод и, съёжившись от него, они дружно потянулись ввысь, к Солнцу, отряхивая снег со своих склонов и оставляя только шапки льда на своих зубцах-макушках. Холмы заматерели в своей могучести, получили в награду свет, но тепло не возвратилось. Раз обманутые в своих ожиданиях, они теперь никому не прощали беспечности.

В этих краях бессмысленно проповедовать главенство какой-либо иной стихии, кроме Огня – он здесь правит всем!»

Так думал Заратуштра.

Проходили долгие часы плавания. И вот, споткнувшись об очередную волну, чёлн вздыбился и вынес взор Заратуштры к подошве гор. Его путешествие по Первому морю заканчивалось.

Берег был скалист, безлюден и неприветлив. О присутствии людей говорила только еле заметная тропинка, ведущая в горы; она и приняла шаги северного гостя.

К пещере

Первый же костёр собрал всех, кто хотел подивиться страннику и услышать голос неубоявшегося бросить вызов морю на столь хрупком судёнышке. Уже только одно это делало северного гостя почти богом в глазах окружающих.

Никто не торопил события, не торопил их и Заратуштра, совсем не замечая, что путь от одного костровища до другого был всё меньше, теперь и полдня не занимая.

К тому времени по горам пронеслась весть о пришельце разума необычайного, о пришельце, который время от времени заводит разговор о непонятном, – о сверхчеловеке.

*

«К объединению родов – только один путь: путь силы власти», – так думал Виштаспа, царь горских племён. Переодетый, он однажды присел у костра в полной уверенности остаться не узнанным, но стал узнаваем потом всеми, когда объединил подданных под флагом новой веры, тем флагом, под которым только и можно было собрать людей, ещё не знавших до того понятия государство.

Уходя, царь Виштаспа оставил своего верного помощника, который усердно записывал за гостем гор. Записанным соединялось в единое всё, что царь пытался собрать сам, но не смог объединить в единое верование. Как нетрудно было догадаться, его же распоряжением все новые друзья странника были одарены пищей и новой одеждой, а через них и он.

Уже очень скоро собирающиеся у костров с гордостью стали называть себя учениками Заратуштры, один из которых прибавил к его прозвищу и его новое имя: Спитама.

*

Путь всё реже и реже пересекал людские жилища, склоны гор становились всё менее лесистыми.

Однажды вечером Заратуштра почувствовал, что дальше ему надлежит идти одному – предстояла встреча; троп больше не было, и поутру он направился к вершинам гор.

Уже вскоре он услышал свист закрученного ветра. Взгляд в небо поймал орла, на шее которого свилась змея. Явно не замечая тяжесть этого «ожерелья», орёл радостно приветствовал Заратуштру грудным клёкотом, полуслепая змея показывала головой направление пути к пещере.

Мудрость идиотов

Вход в пещеру обволок туман; за спиной Заратуштры мирно спала змея и дремал орёл. Ученики принесли пищу для Заратуштры, для его костра и для его зверей.

Потянулись долгие разговоры.

– Скажи, Спитама, какой дар нужно считать бескорыстным? – начал беседу один из пришедших.

– Только тот, который для украшения сознания. Все остальные семь типов даров – от лукавого. Например, дар ради обретения славы – это когда богач использует своё состояние на благодеяния и милостыню. Ведь если он нажил своё состояние неправедным путём, то его благосостояние принадлежит только тому, у кого оно похищено, но не тому, кому он дал милостыню.

– Скажи, – обратился другой к Заратуштре, – кого из людей можно считать славными?

– Тех, кто славен благомыслием мысли, благословием слова и благодеянием дела.

– А какова обязанность ремесленников? – спросил третий из учеников.

– Обязанность ремесленников заключается в том, – отвечал Заратуштра, – чтобы к тому делу, которое они не знают, они не прикасались, а то, которое знают, делали хорошо и внимательно и по справедливости просили плату. Поскольку случается, что если тот, кто не знает дело, возьмётся за него, то это дело будет испорчено и исковеркано. А если к тому же этот человек, кто его делает, очень доволен собой, то тогда уже это станет основой его греха…

Слова Спитамы отражались гулким эхом от сводов пещеры. Для одного из учеников – Неопознанного Совестью – они на время стали неразличимы, затмившись собственными размышлениями: «Неспроста Заратуштра всё время пристально смотрит на огонь: наверное, именно в нём он черпает секрет своей мудрости. Тот плохо отплачивает учителю, кто навсегда остаётся только учеником. Я сам стану Учителем, я построю храм в горах; огонь в нём будет гореть всегда и я стану так же славен, как и он, но я не буду отказываться от дорогих подарков… Мне не сравниться с ним в красноречии, но достаточно и того, что я запомнил; да и царский писец оставит мне возможность не забыть услышанного.

И вот ещё что: нужно обезопасить себя от сложных и каверзных вопросов моих будущих последователей, моей паствы. Сделать нужно так, чтобы люди воспринимали не смысл моих слов, но только тон речи, поэтому проповеди стоит вести вообще на новом языке, который я назову сакральным языком жрецов Храма Огня, языком «священных книг», и который вообще никто из мирян не будет понимать[8 - Первая редакция Авесты представляла собой сборник молитв и мифов, записанных специальным алфавитом на так называемом авестийском языке (близком к санскриту искусственном языке). Все части были расположены вперемешку, в канонизированном порядке. В последующем построение текстов изменилось; Авеста была разбита на книги (наски), главы (фрагарды, гаты, карде, ха) и строфы, снабжённые комментариями, записанными уже не авестийским, а пехлевийским алфавитом с соответствующим переводом. Перевод-комментарий Авесты именуется «Зенд». Поэтому вторая её редакция называется иногда «Зенд-Авеста».]; тогда можно будет смело говорить с амвона всё что угодно, оставляя людей в уверенности, что именно так разговаривают боги, и им ничего не останется, как и меня считать пришедшим к ним из уделов Богов.

Я принесу народу новую Веру Огня, а во время службы новым богам призову в помощь хаому[9 - Хаома (авестийский яз. Хом) это наркотическое питие золотистого или жёлтого цвета, изготовлявшееся маздаяснийцами из естественных ингредиентов; рецепт его утерян. Современные адепты зороастризма (парсы, то есть персы на индийский манер) используют заменитель эфедру. Применялась хаома маздаяснийцами во время богослужений «для пополнения чувств», в качестве ритуального напитка; сам Зороастр называл его «омерзительным зельем». Согласно традициям учения вообще всё и вся персонифицировать, этот напиток не «избежал общей доли», и фантазией последователей пророка было сгенерировано божество Хаома. «В честь» этого наркотика в «Младшей Авесте» существует даже отдельный фрагард «Хом-яшт». Ни к чему хорошему это, естественно, не привело: из храмовых стен напиток переместился в дома и стал тем, чем и был, – наркотиком, принимаемым уже вне всякой связи с чином.]. Напиток будет уводить паству в миги блаженства, но глухие душой будут думать, что этим блаженством они обязаны мне, лично мне, но не пойлу Ахримана и его дэвов. Так я стану Первым жрецом Храма Огня – мобедом. И ничто мне не будет мешать сменить коллегию богов-ипостасей верховного бога Добра – Ахура-Мазды-Создателя: я придумаю образ бога-Хаомы, а воинственного Митру возведу на главный престол точно также, как только ещё намереваются сделать с Перуном исходившиеся по миру племена на землях Спитамы. Хватит Митре маяться на периферии пантеона богов, хватит забияке Перуну плестись в обозе богов Храма Макоши! Я, тем самым, опережу время, опережу Историю всего мира! А эти… Этим не долго владеть душами людей, и пусть даже царь Виштаспа им будет покровительствовать. И пусть родину Заратуштры люди ассоциируют с Адом веры маздаяснийской. Мне не нужен соперник, а народу всегда нужен образ врага. И да будет так!»

Пройдут годы. Последователи Неопознанного Совестью будут продолжать опыты с огнём. В итоге сущность их религии фактически составят ритуалы, которые и сложатся в результате этих бесконечных и бессмысленных опытов. То была мудрость идиотов.

Своим остановившимся в плёсах самодоволья сознанием Неопознанный Совестью застал только обрывок ответа Заратуштры:

– … да, это так.

Меж тем беседа, только недавно угасавшая вместе с костром, снова разгорелась. И самый способный ученик Спитамы спросил:

– Ты говорил, что наш верховный бог Добра Ахура-Мазда и злой дух Ахриман на Период смешения заключили договор о перемирии на девять тысяч лет. Но может ли Добро вымотать силы Зла и победить его силой Разума Ахура-Мазды?

Заратуштра отвечал так:

– Люди при первоначальном творении были так мудры, что когда они только задумывали совершать деяния, они своими глазами ещё загодя видели награду за благодеяния и наказание за грехи, они видели не только свои мысли, но мысли всех, и ни один грех не исходил тогда от людей. Но затем лживый Ахриман скрыл награду за благодеяния и наказание за грехи, он скрыл четыре вещи: вознаграждение за благодеяние, за грех наказание, сами мысли людей и конец их дел. Теперь ему не в тягость распространять по миру псевдо-религии и греховные верования, чему из-за незнания добрых дел каждый будет очень верить и считать хорошей ту религию, которой обучен, и особенно сильной ту религию, благодаря которой у него будет власть… Победа Добра будет не скорой, но неотвратимой, и будет это в четвертой четверти отпущенного людям века.

– Скажи, Спитама, где родина твоя? – задал вопрос кто-то из новых друзей, чем вызвал всеобщую улыбку: история Заратуштры уже давно была всем известна.

– Моя родина и родина моих предков – Север, там, где десять месяцев зима, а два – лето. Но даже в те два летних месяца там холодная вода, холодная земля и холодные растения, и зима – их враг[10 - Этот не единожды повторяющийся в Авесте пассаж востоковеды предпочитают почему-то не замечать, локализуя почти единодушно родину Спитамы Заратуштры (Зороастра, греч.) в Согдиане; разброс мнений специалистов о времени рождения основателя маздаяснийской веры составляет почти 6000 лет (sic!).]. Когда зима идёт к концу, там большое половодье. Когда же луга высыхают, то становятся для наших домашних животных тем, что вы называете паиридааэза – отгороженный парк, сад или, сокращённо, Парадиз, Рай.

– Скажи, Заратуштра, кто спас людей от Потопа в наших краях? У нас нет единого мнения.

– Имеющий, или Йима на вашем наречии. Но не всех ему было предписано спасти. Йима построил высоко в горах глинобитную крепость размером в бег[11 - Бег – мера длины в древнем Иране.] на все четыре стороны. Потом принёс туда семя всех мужчин и женщин, самцов и самок животных, семя всех растений, которые на земле величайшие, лучшие и прекраснейшие. Так хотел от него бог Добора Ахура-Мазда.

– А что есть душа человеческая?

– Душа-фраваши[12 - Слово фраваши имеет европейский синоним монада. См., например, работу Лейбница «Монадология» (1714). Термин монада активно использовал Д. Андреев [6].] – живёт ещё до рождения, изначально. Она соединяется с телом в момент его появления и покидает его в момент смерти. Затем фраваши умерших предков покровительствуют своему роду. Фраваши есть и у всех богов.