Второй центроид
11. Арина Вросевна. Разговор
Прозвучал звонок. Ватага маленьких, сосредоточенных людей рассредоточилась по партам. По коридору плыла безвольная, неопределившаяся фигура взрослого человека, кукольно мотая головой в поисках нужного кабинета. Наконец и она заняла свое место в классе, потерянно уставившись вперед. Помещение наполнилось чуть слышным шепотом, и через полминуты сосед по парте, переглянувшись с друзьями, спросил у фигуры: «Тебя оставили на второй год? Я Атилла. А тебя как зовут?» Авгий назвал ему свое имя.
Атилла совершенно не походил на героического воина прошлого – щупленький, тихоголосый, рукопожатие слабое. Впрочем, большинство детей также не блистали бы на физкультуре тридцать лет назад. Авгий сказал, что его оставили на третий год, и скорчил такую улыбку, что до конца урока школьники больше не пытались докучать ему. Но как только настала перемена, они плотным кольцом обступили его и стали задавать вопросы наперебой.
– Сколько тебе лет?
– А почему ты такой большой?
– И по какому предмету у тебя был ноль?
– А чем ты увлекаешься?
Каждый хотел заполучить себе в друзья такого видного человека. Авгий пытался отвечать на все вопросы, придумывая какую-то ерунду на ходу. Оказалось, что ему целых восемнадцать лет, и что в детстве родители растягивали его на специальной машине, потому что хотели, чтобы он вырос самым большим на планете и попал в Книгу рекордов Гиннеса, и что он терпеть не может химию и совсем ее не понимает (это была правда), а увлекается он футболом (редкое, как оказалось, увлечение).
Еще несколько уроков прошли как на одной волне – математика, физика, география. Авгий слушал учителей сквозь тугую пелену скуки: ничего нового они ему не поведали. Но последний урок был особенным – история от Арины Вросевны. Смеркалось. За окном школы кто-то жег костер; казалось, что какая-то таинственная, ведьмина сила захватила все пространство на улице, и только здесь, в знакомых до головокружения стенах, можно спастись от нее и обрести покой.
Арина Вросевна рассказала хорошо знакомую Авгию историю о последней войне, после которой тяжелой поступью пришел мир, о лидере, сумевшем сначала собрать воедино осколки былой жизни, а затем отойти в сторону, позволив им срастись, развиваться, двигаться в будущее. Он основал Высший совет из честнейших, не запятнавших себя иррациональными глупостями людей, которые смогли с математической точностью создать контуры нового, прогрессивного общества.
Когда Арина Вросевна произносила этот заученный текст, ее лицо напрягалось, а губы становились словно резиновыми: они с трудом шевелились, медленно освобождаясь от неживых, скученных слов. Ученики не замечали этого – в силу возраста им казалось, что такой она была всегда. Но Авгий помнил ее другой – живой, увлекающейся, сомневающейся.
После урока он отстал от гурьбы мальчишек, застряв где-то в уголочке коридора, чтобы дождаться, когда Арина Амвросиевна выйдет из кабинета. Ученики быстро разбежались, стремясь пропитаться темным вечерним воздухом и оставить исторические тени позади. Авгию же только предстояло с ними разобраться… Свет в кабинете погас, а дверь закрылась. Авгий робко подошел к старому преподавателю.
– Арина Вросевна, это снова я, Авгий. Помните, я недавно здоровался с Вами на улице? А Вы меня, видать, не признали.
– Помню, конечно. И с тех пор во мне какое-то странное чувство, будто бы возвращается прошлое. Что ты забыл здесь, в школе? Почему сидел на уроке, а не просто подошел ко мне после занятий?
– В каком-то роде, замучила ностальгия, – попытался отшутиться Авгий, но, немного помедлив, решил все-таки сказать правду. – У меня небольшая проблема, в которую мне надо Вас обязательно посвятить. Дело в том, что теперь я снова подросток, официально. Мне нет другой дороги, кроме как в школу.
– И ты, получается, с этим согласен? – медленно произнесла Арина Амвросиевна, вопросительно подняв брови.
– Конечно же нет! Но я испробовал разные средства, пытался выяснить у знающих людей, могу ли я что-то с этим поделать… И я понял, что у меня нет ни малейшего шанса. Работы я лишился, новую найти не смогу. Не дорос еще, скажут – даже если бороду отращу…
– Сообщу тебе по секрету, что каждый чем-то жертвует в новом порядке. Мне вот, например, трудно жить в условиях, когда все покровы пали, и найдена истина. Я должна сама к этой истине прийти, даже если она единственно верная, путем проб и ошибок. Староформатный я человек, вот мне и тяжело, но скоро таких не останется, и тогда в обществе наступит счастье.
– Арина Вросевна, вы о чем сейчас вообще? Какое счастье в таком обществе?
– Вспомни историю, Авгий, – ласково сказала учительница, слегка подмигивая. – В средневековье люди не верили в счастье на Земле, а только после смерти. И вот, Возрождение – совершенство форм, но не содержания. И кто, как ты думаешь, ближе всего подобрался к нашему идеалу, открытому совсем недавно? Конечно же, коммунисты. Только они не смогли построить такое общество, где счастливы все, потому что это невозможно. А мы смогли создать общество, в котором счастливо подавляющее большинство, пусть и ценой небольших проблем у таких, как мы с тобой. Иначе никак, Авгий. Иначе никак.
Договорив, Арина Амвросиевна медленно направилась к выходу, а Авгий остался возле кабинета, потерянный и ошеломленный. Все это так не похоже на ту, знакомую с детства Арину Вросевну. Неужели она изменилась? Или все-таки нет?…
12. Абрам. Апельсин
Абрам несся, словно сконцентрированный пучок света. Рюкзак пошатывался на плечах, подскакивал и снова ложился. Тонкие детские волоски парили в невесомости, а камни стремительно отлетали в сторону под ударами бойкой стопы. Дом приближался, и школа давно уж скрылась из виду, но не из мыслей.
– Мама, мама! – закричал Абрам, едва завидев на пороге маленькую, рыжеватую женщину. – У нас сегодня в школе такое было! И каждый день теперь будет!
Мать бережно взяла руку ребенка и направилась к лифту. Створки механизма плавно соприкоснулись, и на электронной панели замелькали цифры – едва уловимо, словно торопясь опередить друг друга. Место тройки сразу заняла семерка, а вскоре она уже уверенно стояла в соседнем разряде. Лифт замедлился и остановился на 79 этаже.
– …он большой, но такой забавный, – увлеченно говорил Абрам, выпрыгивая из кабины. – Я с ним успел подружиться!
– А сколько ему лет, ты не узнавал? – спросила мать, прикладывая к автоматической двери паспорт-брелок. Крохотная панель подмигнула зеленой, едва различимой фразой: «Добро пожаловать, Астрид». Монолитный кусок толстого стекла спрятался в стену.
– Целых восемнадцать! Зато я видел: он такой же, как мы, хоть и кажется взрослым.
Астрид улыбнулась и достала апельсин. Терпкие кусочки кожуры ложились на поверхность стола один за другим. Пальцы пропитались кисловатой свежестью. В воздухе растворился приятный оранжевый аромат. Абрам вернулся на кухню в домашнем. Вместе со школьной формой – приталенной, строгой и чуть угловатой – он оставил в шкафу последние остатки школьных воспоминаний.
– Мам, а мы пойдем сегодня на каток? Ты обещала, что мы скоро сходим…
– Сынок, давай завтра, ладно? Я еще не оформила разрешение. Ты же знаешь, такие развлечения занимают много времени и требуют согласования.
– А завтра точно сходим? Обязательно?
– Да, утром я решу этот вопрос, не волнуйся. А сегодня тебе придется позаниматься немного. Завтра у тебя важный тест по математике.
– Я уже все знаю, я подготовился. Вчера.
– Ну хорошо, можешь погулять немного.
Абрам выскочил из-за стола, и уже через пару минут в квартире остался только его призрачный силуэт. Голограмма парила над столом, любящими глазами всматриваясь в стену. Астрид осталась наедине с апельсином.
13. Метро. Под вагоном
Авгий беспокойно ворочал головой из стороны в сторону. Вокруг сплошной массой плыл разношерстный поток людей. Длинный мужчина в элегантных очках шел уверенно, даже нахально, пихая соседей локтями. Его ступни прикрывала классическая по покрою обувь, цвет которой сразу притянул внимание Авгия. Оранжевый, розовый, бежевый – казалось, он впитал в себя все эти оттенки. «И зачем ему только цветная обувь? – подумал Авгий. – Неужели этот чудак считает, что кто-то будет смотреть на его ботинки?».
Дверь вагона метро захлопнулась за спиной. Авгий сел, нашарил глазами глубокий шрам на полу и оставил вне зоны видимости все остальное – людей, предметы, тени. Он сосредоточенно глядел в одну точку, пока она не потянула его за собой. Голова стала растягиваться и искривляться, и вскоре он весь превратился в линию, направленную через уродливый шрам прямиком вниз, в подполье.
Оказавшись под вагоном, он всей своей сущностью прилепился к нему, чтобы не упасть на рельсы. Бесстрастный голос где-то наверху продолжал объявлять станции – знакомые вперемешку с незнакомыми. Это было так далеко, так бессмысленно – ведь он находился тут, внизу, где первая станция походила на последнюю, а следующая – на предыдущую. «И зачем только люди ждут определенную станцию? – снова удивился Авгий. – Ведь, в сущности, они могли бы выйти на любой из них, никто бы ничего не потерял от этого, но и не приобрел бы».
Поезд стал замедляться, а сила притяжения бесформенного тела Авгия – возрастать. Нижняя половина туловища оттянулась, словно пропитанная водой, а вскоре, после полной остановки поезда, улетучилась и последняя возможность держаться за вагон остатками пальцев. Авгий очутился на рельсах. Осмотревшись, он прополз в сторону и выбрался из-под вагона. Со всех сторон его окружало метродепо. Авгий никогда не бывал в таких местах. Руки слегка задрожали, выдавая то ли волнение, то ли страх. «Где же тут выход?» – читалось в бегающих по голым стенам глазах Авгия.
Маленькая коробочка, полностью обозримая взглядом. Ни единой двери, ни хотя бы люка… Похоже, назад можно было вернуться лишь одним маршрутом – пролезая под застывшей махиной вагона. Но тело Авгия снова представляло собой обыкновенную пятиконечную звезду. Руки и ноги мешали как следует распластаться, чтобы преодолеть препятствие. Сзади послышались шаги – откуда, ведь в депо был только один путь?! Авгий с удвоенной яростью попытался расплющиться. Голова и плечи поместились под вагоном. Ноги остались болтаться снаружи. Шаги, шаги… Тишина. Паровозный гудок.
14. Семья. Пробуждение
Авгий непонимающе оглядел комнату, в которой вдруг оказался. Знакомая кровать, слегка волнующиеся занавески, скомканная в неправильный многоугольник простыня. Будильник, оповещающий человеческий слух о наступлении будущего гулкими звуками из прошлого. Утренний воздух свежим потоком заплывал в форточку, а снаружи суетливо и жалко покрякивали автомобильные сигналы. Светлая комната вернула Авгия к реальности. Он, как всегда, проснулся в своей кровати, а на кухне, как обычно, позавтракает (может, кофе? нет, пожалуй, апельсиновый сок…). Не столько чтобы поесть, сколько для бодрости, дабы прогнать липкие остатки сна. Звуки, сопровождавшие жену, тихо доносились из кухни. Совсем немного, и он встретится с ней, ненадолго вернется в привычное состояние духа. Авгий встал и нерешительно поковылял к двери, будто опасаясь встретить за порогом не жену, а кого-то другого – взрослого, серьезного, требовательного.
– Доброе утро, – тихо произнесла Анна, помешивая кофе маленькой ложечкой. На часах светилось число «10» (цифра «10», как безграмотно любили говорить в детстве – сейчас и первоклассник не совершил бы такого кощунства). Супруги обменялись кивками, но зародившееся в первые же секунды напряжение никуда не исчезло; напротив, лица постепенно бледнели, и на их фоне часы начинали выделяться все ярче и ярче. Жена почему-то не зажгла свет и устало поглядывала на Авгия. – Мне позвонили из школы, – почти что прошептала она. – Спрашивали, почему ты не на занятиях.
– Ну и что, – буркнул Авгий. – Я же свое уже отходил. Зайду как-нибудь проведать старую учительницу, но чтобы посещать постоянно… За кого они меня принимают?
– Ты прав, конечно. Я не могу не согласиться, – понуро ответила Анна. Возникла неловкая пауза недосказанности. Ничего не изменилось в обстановке, в вещах, однако чувствовалось: неспокойны мысли. И она продолжила, – Но ты и меня пойми. Они же будут названивать постоянно, ежедневно… думаешь, мне приятно будет оправдываться перед ними?
– Так отключи телефон, – грубо отрезал Авгий.
– Тогда они будут вызывать меня в школу… это же еще хуже! Только представь, как все это будет выглядеть…
Два человека в молчании сидели на кухне. Авгий смиренно расслабил мышцы лица, уголки губ наконец выровнялись. Анна обняла его, но осталась напряжена. Две головы, соприкоснувшись краешком волос, склонились в тишине и темноте. Мужская рука не двигалась, глаза вдумчиво застыли. Черная, полугустая субстанция в чашке еще слегка колыхалась, но пар уже почти весь вышел и завис невидимкой где-то под потолком.
– Хорошо, – сказал Авгий. – Все равно не смогу сидеть дома спокойно.
– Ну вот и умничка. Так будет лучше, правда. Ты еще успеешь сегодня на третий урок.
Чуть теплый черный кофе оросил горло и смягчил горечь в глазах, смешавшись с желудочными соками. Авгий оделся и торопливо ушел, чтобы получше узнать свою новую низенькую жизнь. Будет ли она беззаботной и полной радостных забав, или горечь бытия снова вклинится черными твердыми горошинами в живые и мягкие зрачки человека? Неиспользованная порция апельсинового сока продолжала безмолвно скрываться в полом холодильнике, словно обидевшись на то, что люди вновь и вновь отдают предпочтение кофе.
15. Заседание. Третье лучшее решение
Белые и шершавые, как рафинад, стены. Мягко-голубой потолок, отсылающий к безмятежному будущему, и бежево-серый пол, знаменующий потухшее прошлое. Длинный стол – без углов, но не круглый. Свет режет воздух и тонкими ломтиками попадает в глаза. Все собравшиеся не молоды, но морщины на их лице непостижимо ускользают от взгляда. Высшие круги обсуждают судьбы эпохи. Их рты открываются монотонно, безупречно. Жесты выверены до мелочей. Публика осторожно внимает, пытаясь вникнуть в перипетии речей, но остается лишенной смыслов. Звуки проникают насквозь, пробирают до сердца, но не задерживаются.
После заседания все начинают аккуратно переговариваться, едва свернув за угол овального дома. Некто утверждает, что понял одну фразу, но сразу несколько человек одолевают его вопросами, заставляя ретироваться. Больше никто не хочет высказываться. Комментарии затихают, а большая группа людей рассыпается на мелкие кучки. Улицы пустеют.
За длинным столом остаются несколько человек. Они больше не сосредоточены на публике. Лица становятся мягче, а в глазах появляется простота. Заседание окончено – теперь кулуары, время настоящего разговора.
– Астрид, пожалуйста, доложите относительно проекта «Аист», – едва слышно произносит неприметный мужчина, без интереса поглядывая на маленькую фигурку птицы, вырастающую из середины стола.
Сторонний наблюдатель не понял бы, кто из собравшихся – Астрид. Никто не встрепенулся, не повернул головы, не кивнул, будто вопроса не прозвучало вовсе. Но вот по комнате – без предисловий – разнеслась бойкая, напористая речь. Астрид заговорила.
– План мы выполняем в срок и, думаю, перевыполним. Новое общество строится быстро. На местах, конечно, сообщают о всяком, но в основном о хорошем.
– Примеры?
– Старые профессии вроде продавца или сторожа уже не существуют. И я вас поздравляю, уважаемые! Мы официально уволили последнего мороженщика.
– Музейного? – спросил кто-то.
– Да-да, его самого. Было время, когда нас упросили оставить хотя бы одного мороженщика, «ну хоть для забавы». Мы пошли на это, в глубине души, конечно, противясь. Сейчас же стало окончательно ясно, что даже в таком формате он никому не нужен. Теперь человек на заслуженном отдыхе.
– Хорошо. Еще примеры?
– Возьмем мою родную седьмую школу. Арина уже которую неделю докладывает о больших успехах. Рядовые члены нового общества очень хорошо ориентируются во всех предметах. Но это само собой, так и должно быть. Интереснее, что она уже растит лидера. Обещает привести его сюда, познакомиться.
– Да, я в курсе, – послышался безжизненно-тонкий мужской голос. – Арина немного лукавит, приписывая эту заслугу себе. Это большой проект, в нем многие участвуют. Прекрасно, и что же она говорит об этом… лидере?
– Говорит, что он упрям. Никак не может смириться с какими-то обстоятельствами, – Астрид умолкла, всматриваясь в серое лицо председателя. – Эти обстоятельства ведь мы ему создали, так?
Председатель кивнул. Астрид смотрела на него сквозь воздух, застывший, словно бесцветное желе. Все молчали. За окном несколько раз крикнула птица. Председатель медленно поднял глаза.
– Что же вы прекратили доклад, Астрид? Вы закончили? – спросил он.
– Нет, нет, – тихо произнесла Астрид. – Но я не понимаю, почему мне не было известно об этом?
– Не обижайтесь, Астрид, – мягко сказал председатель. – Все только из деловой необходимости. Этот новый проект – хоть и часть строящегося мира, но основан на других принципах. Поэтому было принято решение назначить другого куратора и вести работу параллельно.
Слушатели проявили заинтересованность. Одни отложили ручки, другие затеребили пальцами по гладкой поверхности стола. Председатель заметил это и приступил к изложению обозначенных принципов.
– Как вы все, конечно, знаете из курса современной психологии, каждый человек стремится найти свой центроид, свою зону комфорта, в которой воздействие неприятных ему факторов было бы минимальным. В отдельных, крайне редких случаях он способен игнорировать наименее раздражающие факторы, если достижение центроида невозможно. Удивительно, но иррациональное подсознание рационально ищет сначала первое лучшее, а затем – второе лучшее решение.
Эти сведения были общеизвестны: зал устало кивал, а отдельные головы негодующе подергивались в нетерпении. Астрид сидела в кресле, космически спокойная. На ее лице с рыжеватыми крапинками отсутствовало напряжение – казалось, она находится далеко, в блаженном отдохновении. Руки председателя разрезали воздух, и все смотрели на их движение, удрученные скучной лекцией. Астрид закрыла глаза.
– …и наконец, мы выдвинули гипотезу, что существует и третье лучшее решение. Оно состоит в игнорировании наиболее раздражающего фактора. Знаю, раньше считалось, что это невозможно. Но мы предполагаем, что иногда такое все же может случиться, если человек будет способен изменить свою личность и найти новый, второй центроид.
– Простите, – произнес кто-то в зале. – Мы не ослышались? Человек может изменить свою личность?
– Да, все верно. Если несколько личностей, бывает, сочетаются в одном лице, то почему бы не предположить, что они могут находиться в нем последовательно…
– Это пилотный эксперимент? Или уже были попытки подобного, гм… свойства?
– Были предварительные тесты, очень фрагментарные… Это первый полноценный эксперимент.
– А кто же автор гипотезы? – внезапно пробудившись, спросила Астрид. Вопрос не вызвал интереса: даже сосед по столу продолжал меланхолично выводить карандашом треугольник. – И кто курирует проект?
– К сожалению, пока мы не можем ответить, – имитируя сожаление, слабым голосом проговорил председатель. Неуклюжая угловатая муха с маленькими лапками-пикселями села на стол. Резко упала квадратная ладонь. – Заседание окончено.
16. Кошачий холм. Сосулька в тумане
После уроков ребята решили использовать преимущества свободного времени, чтобы вдоволь погулять по загородной местности. Авгий, Абрам, Атилла и Амалия.
Девочка совсем не походила на Амалию из прошлого, подругу детства. Авгий пытался рассказать ей про бабочек – редких ныне насекомых ушедшей эпохи, – но она не желала слушать. Амалия любила не красоту, а движение. Вечно прищуренные глаза все время искали приключений. Когда ватага мальчишек только подходила к Кошачьему холму, Амалия уже взобралась наверх и оттуда насмешливо глядела на них, как царь горы.
Атилла никуда не торопился. Он стоял у подножия холма – крутого и бугристого, – и вглядывался то ли в Амалию, то ли в серо-пуховые, ленивые облака. Авгий и Абрам карабкались к вершине наперегонки, то и дело понарошку толкаясь. Амалия не дала им спокойно взойти на плато – она широко расставила руки и преградила путь. Авгий приложил небольшое усилие и прорвался. Амалия вцепилась в Абрама и попыталась не пустить его. Недолгая борьба, и Абрам оказался на вершине. Его встретила хитрая улыбка Атиллы, втихаря покорившего гору в момент всеобщего замешательства.
Они стояли на Кошачьем холме, что на окраине города. Противотуманные установки здесь не работали, светодиодные ленты освещения – не горели и даже не просматривались. Полумгла слилась в естественном экстазе с белой дымкой зимнего воздуха. Авгий подобрал снег и, нерешительно подержав его в ладони, сжал в кулаке. Равнодушный холодок уколол поверхность кожи.
– Если его подержать в руке подольше, он станет очень твердым. Снег будет таять и превращаться в корку, – радостно сообщил Абрам.
– Зачем это? – спросил Авгий. – Я всегда думал, что достаточно просто слепить снежок.
– Игра будет иметь больше стимулов, если при попадании тебе будет больно, – с умным видом пояснил Атилла.
Среди тумана, по другую сторону холма, виднелось что-то светлое, вытянутое как сосулька и высокое, словно башня.
– Что это? – спросил Авгий. – Вы туда ходили?
– Только я ходила, – гордо заявила Амалия. – Одна.
– И что же там?
– Ветхий сарай и культовое сооружение.
– Так это старая церковь с колокольней, – догадался Авгий. – В детстве… ну, то есть, несколько лет назад… я слышал звон колоколов. Но теперь они не работают.
– Там ничего интересного, – сказала Амалия и, присев, занялась лепкой снарядов.
Авгий застыл телом и унесся ввысь мыслями. Он вспомнил о гамаке, на котором ему удалось полежать в отпуске, о тихом голосе радио, о безмятежности вечернего воздуха. Тогда, на отдыхе, его мысли постоянно возвращались к работе, он не мог не думать об открытии, которое ему надо совершить. О чем же ему мечтать сейчас?
– Слушайте, а у нас будут летние каникулы? – спросил он как бы невзначай.
– Конечно, – коротко ответил Абрам, увлеченный постройкой снежной крепости.
– А когда они начнутся?
– В конце июля, конечно. Ты что?
– Да нет, ничего. Я только начал учиться и уже устал, уже жду новых каникул.
– А кто не ждет? – весело крикнула Амалия и запульнула в Авгия твердым снарядом.
17. Две фигуры. Куклы
Издалека Кошачий холм выглядел не таким большим, как на самом деле. Две сутулые человеческие фигуры стояли рядом, но не притягивались, а отталкивались друг от друга. Женское и мужское начало вместе следили за тем, как резвятся дети. Слева Астрид – с растрепанными волосами, не без волнения взирающая на игры вокруг снежной крепости. Справа Аристарх Авалонович – задумчивый, угрюмый.
– Это вы, что ли, автор? – тихо спросила Астрид. – Вы следите за ним?
– Почти. Он сам автор, я лишь собрал все результаты воедино и сделал выводы.
– Смотрю, вы не особо скрываете вашу работу? Уверены, что мне можно доверять?
– А чего бояться? – Аристарх Авалонович усмехнулся, достал из кармана пальто пачку сигарет, закурил. – Наше время все равно заканчивается, вы и сами знаете. Мы сами так решили. Будущее будут строить они – люди без мишуры в голове. Мы даем им знания и ограждаем от художественных спекуляций. Хотим, чтобы их вел человек, который смог преодолеть непреодолимое. Я вижу – это его уже не так сильно беспокоит. Скоро он забудет о проблеме и сделает то, что не удавалось никому – найдет второй центроид.
– Мы не приспособимся, я согласна. Но раз уж мы сегодня откровенны и терять нам нечего, скажу… не приспособятся и они. Вам, наверно, удивительно слышать это от человека, который курирует детский проект.
– Почему же, даже интересно. Продолжайте.
– Они такие же, как и мы, понимаете? Они усвоили свои роли и прилежно исполняют их. В школе и на людях Абрам один человек, дома и с ребятами – совершенно другой. Как и я на работе куратор, а дома – любящая мать.
– Правильно, во многом мы лишь куклы, функции. Вы это понимаете, и я понимаю. Наши проекты обречены точно так же, как и мы сами. Но знаете, что делает нас людьми, несмотря ни на что? То, что и зная это, мы продолжаем работать, как ни в чем не бывало.
Аристарх Авалонович улыбался. Сигарета почти догорела – красный, налитый огнем кончик вплотную подобрался к губам. Не доставая рук из узких карманов, Аристарх Авалонович резко выдохнул. Окурок окунулся в сугроб.
Девственная белизна природы приняла на себя этот удар безропотно, безмятежно. Дырку в сугробе, оставленную нырнувшей сигаретой, быстро запорошило. Смеркалось, большие и малые фигуры уже разошлись по домам. Старая колокольня тихо запела.
