Прометеевский проект

И всё же восстание личности против структуры, согласно традиции реализующей на земле небесные установления, имело явно прометеевский оттенок. И неважно, что именно утверждала или отвергала личность, завораживает именно сам акт восстания. В нём видится пример, достойный для подражания. Не будь Лютера, не было бы и Кальвина[5 - Жан Кальвин (1509—1564) персонализирует собой следующий шаг в протестантизме. Если Лютер был озабочен удалением из церковной практики того, что противоречит буквальному прочтению Библии, то Кальвин оставил в Церкви лишь то, что подтверждается библейским текстом.], не было бы и всех остальных проповедников протестантизма. Лютер первоначально действительно был озабочен исправлением ложной духовной практики, но позднее был принуждён логикой обстоятельств и своими сторонниками творить духовную практику по собственной мерке. Кальвин и другие пошли по его стопам.

Классический богослов, мысля или высказываясь, вынужден оглядываться на корпус воззрений, принятых его традицией. И если он будет противоречить сущностно важным вещам, его поправят, и он вынужден будет принять эти поправки, поскольку не представляет себя вне традиции. Богослов Реформации лишён какой бы то ни было верификации своих воззрений. Он может высказать что угодно, и если его захотят поправить, он просто отвернётся и пойдёт в другую сторону. Для него главное – не мнение авторитетов, а наличие последователей, то есть мнение толпы. Если его воззрения хоть в какой-то степени популярны, то уже есть почва для создания новой традиции.

Поэтому протестантизм так многолик. Истина в нём есть функция от популярности. История протестантизма – это не столько история развития мысли, сколько калейдоскоп харизм. Каждая сильная личность оставляла свой след, оттягивала одеяло внимания масс на себя.

Можно предвидеть возражение, что бунт против Церкви это ещё не бунт против Бога. Да и сами основоположники протестантизма мыслили богословскими категориями и не нуждались в фигуре Прометея для обоснования своих действий. Стоит ли приписывать их к механизму ПРОЕКТА?

Сначала о фигуре Прометея. В мире христианской Европы ей просто не было места. Для того чтобы образ Прометея стал аргументом в дискуссии, христианство должно уже порядком поистощиться. Сознание, апеллирующее к Прометею, уже не вполне христианское. Для христианского сознания вполне достаточно библейских образов.

Первая реакция христианского сознания на античную мифологию приводит к попытке интерпретировать её с христианских позиций. Коснулось это и Прометея. Тертуллиан использует миф о Прометее, чтобы показать, что и язычники могли иметь истинное знание. Речь шла о сотворении человека из глины.[6 - Тертуллиан в «Апологетике» (18, 2) именует Бога истинным Прометеем. Параллель возникает при описании сотворения человека из глины. В версии мифа о Прометее, изложенном у Аполлодора, с которой, видимо, был знаком Тертуллиан, говорится, что Прометей вылепил людей, смешав землю с водой (Библиотека, 1, VII, 1), Очевидно, что Прометей для Тертуллиана не является полноценным прообразом Христа.] Вообще, Прометея при желании, конечно, можно притянуть к христианству, даже увидеть в нём своего рода прообраз Христа.[7 - См., например, Скосарь В. Ю. «Прометей и Христос»] Прометей выбрал страдания добровольно. Высказанный побудительный мотив, подвигнувший его к выбору пути страданий, это – забота о людях. Чем не христианская мотивация?

Однако в христианстве Прометей не ужился. Как бы ни раздут был в «Прикованном Прометее» пафос человекозаступничества, всё же лейтмотив всей психодинамики Прометея совсем другой. Больше всего его волнует собственный статус. Он мнит себя равным Зевсу и пытается это доказать. Люди же – лишь орудие, с помощью которого решается основная задача.

Невозможность включения духа Прометея в христианское мировидение становится очевидным, например, из сравнения двух историй жертвоприношения. Авель положил на жертвенник самое лучшее, и Бог засвидетельствовал это – дым от жертвенника Авеля поднялся к небу. Прометей же, схитрив при приготовлении жертвы, по сути, уподобился Каину. Но в библейской, христианской традиции Бог отверг Каина. Этим вынесен и приговор Прометею. Бог привечает чистые, бесхитростные сердца.

Персонажи библейской истории богоугодны тогда, когда действуют согласно воле Божией. Прометей же поступает по собственному произволению. Это роднит Прометея с инициаторами и последователями Реформации.

Протестанту не нужно посредничество Церкви в общении с Богом. Он сам знает, как с Богом общаться. Протестант прав: Бог близко, но почему-то из этого он делает вывод, что Бога легко узнать. А это не так. Расставшись с традицией, человек остаётся без инструментария познания Бога. Вероятность ошибки возрастает, и человек, как правило, ошибается. Под видом Бога он начинает поклоняться неведомо чему. В скрытой форме возвращается эпоха идолов. Но идолы мертвы. Человек не чувствует духовной помощи, и происходит то, что случилось на заре христианства. Человек отвергает идолов. Но поскольку у человека, исповедующего духовность по собственному произволу, идолы носят имена Божии, отвергая их, он отрекается от самого Бога.

Эта грустная история весьма распространена. Многие убеждённые атеисты начинали с того, что разочаровывались в собственной вере. Это была именно их вера, а не вера Церкви. То есть атеизм рождается на втором шаге, а первый шаг – это шаг Реформации. Сначала мы начинаем верить в Бога на свой лад, а не как учит Церковь, а потом, поскольку эта вера нас не удовлетворяет, мы делаем вывод, что любая вера тщетна, и Бога нет.

Атеизм не нов. Но только что понимать под атеизмом? Современные безбожники с энтузиазмом обнаруживают безбожие в древних текстах. Одним из первых источников религиозного скепсиса называют древнеегипетскую «Песнь Арфиста»:

«Боги, бывшие некогда,

Покоятся в своих пирамидах.

Благородные и славные люди

Тоже погребены в своих пирамидах.

Они строили дома —

Не сохранилось даже место, где они стояли,

Смотри, что случилось с ними.

Я слышал слова Имхотепа и Джедефхора,

Слова, которые все повторяют.

А что с их гробницами?

Стены обрушились,

Не сохранилось даже место, где они стояли,

Словно никогда их и не было.

Никто еще не приходил оттуда,

Чтоб рассказать, что там,

Чтоб поведать, чего им нужно,

И наши сердца успокоить,

Пока мы сами не достигнем места,

Куда они удалились.

А потому утешь свое сердце,

Пусть твое сердце забудет

О приготовленьях к твоему просветленью.

Следуй желаньям сердца,

Пока ты существуешь» (перевод А. Ахматовой)

«Боги», с которых начата эта цитата, собственно не боги, а фараоны, обожествлявшиеся в Древнем Египте (ср., например, перевод Г. П. Францова). Легко увидеть, что атеизма, как мы его сейчас привыкли понимать, здесь нет. Мир не замыкается на материальном и человеческом, речь идёт лишь о том, как человеку следует воспринимать своё нахождение в мире. Мёртвые язычества молчат, и как должен поступать человек перед лицом этого молчания?

Отрицание мира за пределами обыденности в европейской культуре начинается с Древней Греции. Известно имя Диагора Мелосского, получившего прозвище «Безбожник» (? ? ? ? ?). Он пародировал гимны мистерий и открыто глумился над богами. Стоит заметить, что безбожником Диагор стал после предательства самого близкого из друзей, – он ждал, что боги покарают предателя, но как этого не случилось, то полностью разуверился. Афинский суд приговорил Диагора к смерти за нечестие, но ему удалось сбежать. Сочинения его были сожжены.[8 - См. Никитюк Е. В. «Процессы по обвинению в нечестии (асебии) в Афинах в последнюю четверть V в. до н.э.» (1998)]

Судьба Диагора показательна: при всём интеллектуальном кипении древнегреческой культуры безбожие было маргинальным явлением. Оно выражалось в кривлянии и насмешке. Скептицизм серьёзных философов проявлялся в декларациях отстранённости богов от участия в мировой истории. Так, самый популярный из древних мыслителей у адептов позднейшего атеизма Эпикур определяет божество как существо блаженное и бессмертное, которое

«ни само забот не имеет, ни другим не доставляет, а поэтому не подвержено ни гневу, ни благоволению: все подобное свойственно слабым»[9 - Диоген Лаэртский «О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов». Книга десятая «Эпикур».]

А Секст Эмпирик на этом основании делает логический вывод о невозможности что-либо сказать о Боге[10 - В цитатах из атеистической литературы мы будем отступать от оригинала, исправляя написание имени Божия.]:

«Говорящий, что есть Бог, либо признает, что Он заботится о мире либо что не заботится, и если заботится, то либо обо всем, либо о некотором. Но если бы Он заботился обо всем, то в мире не было бы ничего злого и никакого зла; но они говорят, что все полно зла; значит, нельзя сказать про Бога, что Он заботится обо всем. Если же Он заботится о некотором, то почему Он об одном заботится, а о другом нет? Ибо Он либо и хочет, и может заботиться обо всем, либо хочет, но не может, либо может, но не хочет, либо не может и не хочет. Но если бы Он и хотел, и мог, то Он и заботился бы обо всем; судя же по сказанному выше, Он не заботится обо всем; значит, Он не хочет и не может заботиться обо всем. Если же Он хочет, но не может, то Он слабее той причины, благодаря которой Он не может заботиться о том, о чем не заботится, а понятию Бога противоречит то, что Он слабее чего-нибудь. Если же Он может заботиться обо всем, но не хочет, то можно считать Его завистливым. Если же Он и не хочет, и не может, то Он и завистлив, и слаб; а говорить это про Бога пристало только нечестивцам. Значит, Бог не заботится о том, что в мире. Если же Он не имеет забот ни о чем и у Него нет никакого дела и действия, то никто не сможет сказать, откуда он воспринимает существование Бога, если оно очевидно само по себе и не воспринимается из каких-нибудь действий» («Три книги Пирроновых положений», III, 3)

Такова вершина раннего атеизма. Разум исключает божественное из предмета своих рассуждений, поскольку не видит его действия в окружающем мире. Камнем преткновения является очевидное присутствие в мире зла и его главного проявления – смерти.

Это довольно открытая позиция. Покажите такому разуму решение проблемы теодицеи, дайте явные свидетельства проявления божественной силы, и он возвратит Бога миру. Фактически мы видим здесь усталость исстрадавшегося человечества, ждущего восстановления общения Бога и человека. Античность подготовила языческую ойкумену к принятию христианства.